Когда Алан Адашек в камере, где заключенные могли поговорить со своими адвокатами, рассказал Рамиресу об опознании и его самого, и драгоценностей, тот не удивился. По словам Ричарда, это произошло потому, что его фотография красовались повсюду, что вкупе с комментариями официальных лиц не оставляло ему шансов. Адашек не мог поспорить с этим рассуждением, он чувствовал, что Рамирес прав.
В интервью, которое позже в тот же день Адашек дал газете «Лос-Анджелес таймс», он публично согласился с мнениями Ричарда и сказал: «Шумиха настолько сильная… настолько сильная и постоянная, в течение стольких дней, что это действительно проблема. Эффект от такой широкой огласки может быть очень негативным с точки зрения справедливого судебного разбирательства».
В Эль-Пасо очень тяжело восприняли полученную от Адашека новость об опознании. Никто в семье не думал, что со всей этой направленной против Ричарда шумихой у него есть хоть какие-то шансы. Его признали виновным еще до того, как прошел первый день в суде.
В те выходные Рут собиралась навестить Ричарда, и Роберт согласился ее сопровождать. В автобусе, как обычно, было многолюдно и шумно. Роберту ростом 193 сантиметра было трудно поместиться на сиденье, но он не жаловался, он рассматривал это как миссию по защите младшей сестры и просто стоически сидел и почти не говорил. Рут, измученная и вымотанная всей суматохой последних нескольких дней, чувствуя себя в безопасности рядом с Робертом, заснула и проснулась уже в Лос-Анджелесе.
Ричард был подавлен, он сказал брату и сестре, что его подставили – он был козлом отпущения. Он говорил, что его опознали, потому что все свидетели видели его в новостях. Роберт и Рут поверили Ричарду. Было очень трудно признать, что тот, кого они очень любили, был садистом, убийцей и наркоманом.
Ричард снова рассказал сестре, что хочет признать себя виновным и поскорее все закончить. Она снова напомнила ему, что его приговорят к смерти. Он сказал, что ему все равно: в глазах общественности он уже осужден.
– Шансов у меня, как у снежного кома в аду, – сказал он.
Он добавил, что не доверяет Адашеку, он – это часть системы сговора против него, и, естественно, он не заслуживает доверия.
– Мне ни в коем случае не следовало соглашаться на опознание с этим на голове, – сказал он, указывая Рут на выбритую голову. – Скажи маме и папе, что именно поэтому они меня опознали. Все они видели меня в новостях, и все знали, что меня ударили по голове, а эта мерзкая крыса Солано получил все это дерьмо от какого-то придурка, а не от меня.
Для сестры, самого близкого в жизни Ричарда человека, его доводы звучали очень убедительно. Рут умоляла его не терять надежду и пообещала сделать все возможное, чтобы найти испаноязычных адвокатов, которым он мог бы доверять и которые бы должным образом его защитили.
Роберт, следивший за разговором, слушая Рут, взял у нее трубку.
– Эй, Ричи, если ты не этот Ночной охотник, ты должен с ними драться. Так просто не сдавайся – помни, ты Рамирес!
Ричард сказал Роберту, что все настроены против него, что у него нет никаких шансов.
– Мама все время за тебя молится. Не сдавайся, и все будет хорошо, вот увидишь.
После тюрьмы Рут и Роберт встретились с Рубеном в кафе в центре города. Все они согласились, что у Ричарда просто невиданные неприятности. Рубен, как и Ричард, был высоким и худым, с длинными руками и пальцами и следами от игл на руках. Он был очень расстроен арестом Ричарда, обвиняя во всем произошедшем себя. Если бы не он, Ричард вообще не приехал бы в Лос-Анджелес и не попал бы под дурное влияние. Рубен знал, что, когда младший брат рос, он был для него не лучшим образцом для подражания. Рут увидела, в каком унынии пребывал брат, и попыталась его растормошить.
Им нужно было найти для Ричарда адвоката. Они слышали о продюсерах, которые звонили с предложениями о фильме и о договоре на книгу. Рут предположила, что это может стать способом заработать на адвоката и «надлежащую защиту». Рубен думал, что хоть это и незаконно, это заслуживает внимания.
Он рассказал Роберту и Рут о наградах, врученных людям на Хаббард-стрит, и о комментариях мэра Брэдли. С такой негативной репутацией им потребуется чертовски хороший юрист:
– В глазах людей он словно бы уже виноват, – сказал он.
Он сказал им, что услышал о захвате Ричарда по радио, поспешил на Хаббард-стрит и приехал как раз в тот момент, когда Ричарда увозили.
– Толпа была дикая, казалось, они действительно готовы были его убить.
– Он не может смириться с тем, что его поймали люди, а не полиция, – ответила Рут.
Ночевать Роберт и Рут остановились в недорогом отеле в центре города и на следующее утро отправились в тюрьму.
Ричард был в плохом настроении. По его словам, ему угрожали, а охранники что-то подсыпают ему в еду, отчего у него болит голова. Он повторил, что недоволен Адашеком и хочет признать себя виновным и покончить со всем этим как можно быстрее. Рубен рассказал ему о комментариях мэра и о продолжающемся негативе в прессе. Он объяснил, как полицейские обманом заставили его сказать им, где находится зеленый «Понтиак». Сквозь сжатые губы Ричард сказал, что понял, отметив, что в машине не было ничего стоящего. Рубен сказал ему, что полицию очень заинтересовала пентаграмма на приборной панели.
– Блин, эти пентаграммы повсюду! Это ничего не значит.
– Они говорят, что на некоторых местах преступления были пентаграммы.
– Ну, я об этих пентаграммах ничего не знаю, – сказал Ричард, видя, как карие глаза Рут пристально уставились на него в попытке понять правду.
Ричард знал, что никогда не скажет Рут, что на самом деле у него на сердце. Вместо этого он жаловался на головные боли, такие сильные, что ему казалось, будто в голову вонзаются горячие сверла. Он был убежден, что охранники подмешивают ему в еду наркотики. Он сказал об этом Адашеку, но тот реагировал так, как будто Ричард сошел с ума. Еще и поэтому он хотел избавиться от Адашека. Рут заверила его, что новый адвокат позаботится о том, чтобы ему не давали наркотики, а он получит нужные лекарства от мигрени.
Адвокат из Эль-Пасо Эммануэль Барраса прочитал о Ричарде в «Эль-Пасо таймс». Барраса был женат на сестре Джо Манна, которая много лет была соседкой Рамиресов по Ледо-стрит. От жены Барраса узнал, что Рамиресы богобоязненные трудолюбивые люди и не заслуживали того публичного презрения и насмешек, которые на них обрушились. По ее словам, худшей порок, который был у Хулиана и Мерседес, – это их строгость. Барраса позвонил Рамиресам и предложил помощь, сказав, что его тронули слова Хулиана, которые он прочел в газете.
Для Рамиресов его предложение было лучом света в темном враждебном месте, наводненном любопытными репортерами и ядовитыми вопросами. Барраса пригласил Хулиана Рамиреса в свой офис, и Рут и Мерседес пошли с ним.
Мэнни Барраса был ростом 165 сантиметров, со значительным избыточным весом, двойным подбородком и круглым ангелоподобным лицом. Он носил летные очки в серебряной оправе. Волосы он собирал в тугой узел черных кудрей, настолько густых, что казалось, будто он в шляпе. Барраса окончил юридический факультет Техасского университета в Остине в 1979 году. При всей молодости и сравнительной неопытности – он никогда не вел уголовные дела, – во взгляде его темных умных глаз светилась мудрость. Рамиресам он показался искренним в своем желании помочь.
Рут рассказала ему о лос-анджелесской прессе и об отношении Ричарда к Адашеку. Барраса предложил полететь в Лос-Анджелес, чтобы поговорить с Ричардом и посмотреть, чем он может быть полезен. Хулиан горячо его поблагодарил, но сразу отметил, что денег у семьи мало. Барраса сказал, что будет работать на общественных началах, зная, что он получит широкую известность, если будет иметь какое-либо отношение к команде защиты Рамиреса.
С этого момента, по его словам, он займется для Рамиресов прессой, и всех репортеров они теперь должны направлять к нему.
Выйдя со встречи, Рамиресы решили, что Мануэль Барраса – находка. Он был одним из них, сыном мексиканских иммигрантов из Эль-Пасо, и он мог дать им хороший совет.
В понедельник, 9 сентября, Ричарда снова забрали из камеры, где он все выходные страдал от мигрени, и доставили в зал судебного заседания, опять забитый журналистами.
На этот раз он вел себя как другой человек: больше не стеснялся и не пытался спрятать лицо. Он вызывающе и зло смотрел на прессу и рычал на Фила Хэлпина, по-боксерски переминался с ноги на ногу, а ноздри у него раздувались. Прикованные к поясному ремню руки сжимались в кулаки так, что выпирали костяшки пальцев.
Алан Адашек сказал суду, что у него не было достаточно времени для ознакомления со всеми полицейскими протоколами, а Рамирес еще не готов сделать какие-либо заявления и попросил отложить заседание. Хэлпин этого ожидал и не стал возражать. Адашек просил суд запретить государственным чиновникам делать безответственные заявления о виновности его клиента. Судья Сопер сказала, что примет его предложение к сведению. Она знала о репортажах и знала, что будет очень сложно найти непредвзятое жюри.
Адашек не хотел, чтобы Ричард разговаривал с прессой, и попросил судью запретить любые посещения Рамиреса без одобрения его адвоката. Судья Сопер без возражений со стороны Хэлпина издала соответствующее распоряжение.
Хэлпин, облаченный в светлый костюм, встал и громким раскатистым голосом обратился к суду. По его словам, он очень беспокоился о зубах подсудимого. Они были описаны многими выжившими жертвами, и он планировал использовать их в государственном обвинении. Он хотел, чтобы судья Сопер подписала постановление суда, дающее право прокуратуре сделать гипсовый слепок зубов Ричарда, а также произвести фотографирование их нынешнего состояния. Он сказал, что структура зубов обвиняемого может измениться в результате драки в тюрьме или естественной потери зубов. Судья посчитала это ходатайство разумным и, несмотря на возражения Адашека, сказала, что разрешение даст.