Позже в холле Даниэль сказал репортерам, что их клиент ведет себя подобающе, и обвинил судебных приставов в том, что они дали волю эмоциям. Он сказал:
– Они считают, что недорабатывают, если не устроили кому-то взбучку.
Позже Ричард скажет, что де Прима разозлился из-за того, что Бернадетт его проигнорировала.
Для дачи показаний вызвали заместителя шерифа Джима Эллиса. Хэлпин сказал, что, когда Эллис охранял Рамиреса в окружной тюрьме, Ричард сделал ему некие «спонтанные признания». Он попросил судью Нельсона позволить заместителю шерифа Эллису дать показания в кабинете судьи, потому что он не знал, допустит ли судья в конечном итоге эти показания для рассмотрения суда. Если заместитель шерифа Эллис даст показания в открытом суде, а судья не допустит их до суда, это может стать поводом для подачи апелляции. Хэлпин с самого начала поклялся, что не даст Ричарду ни малейшего повода на апелляцию.
Судья Нельсон перенес рассмотрение дела в свой кабинет. Под злобный взгляд Рамиреса заместителя шерифа Эллиса привели к присяге, и он заявил, что когда охранял Рамиреса вечером 10 октября, Рамирес с ним заговорил. Эллис показал, что он не отвечал и не принимал участия в разговоре.
Рамирес злился на тюремную еду. Он сказал, что она вечно холодная и в ней полно наркотиков, от которых у него болит голова. Эллис засвидетельствовал, что вслед за этим Рамирес вылил еду в унитаз.
– Он заявил, что убил двадцать человек в Калифорнии, что он величайший преступник, что никто не мог его поймать, пока он не облажался. Он сказал, что оставил один отпечаток пальца, и только поэтому его поймали. Он заявил, что поехал в Сан-Франциско и убил Питера Пэна, что ждал снаружи у их дома, у гаража, ждал, пока стемнеет… он сказал, что поднялся наверх, увидел живущих там двух человек, и сказал буквально следующее: «Бум, бум, я их прикончил».
Затем, по словам Эллиса, Рамирес сказал, что мог убить как минимум десять полицейских и заместителей шерифа и что в следующий раз от него никто не уйдет. «Я буду стрелять им в голову, а потом они будут извиваться и корчиться, а потом просто затихнут, или я порежу их ножом и буду смотреть, как их лица действительно белеют. Я люблю всю эту кровь. Я как-то раз велел одной леди отдать мне все свои деньги. Она отказалась. Я зарезал ее и вырвал ей глаза… Я бы кого-нибудь зарезал, а потом взял фотоаппарат, установил таймер, чтобы я мог сесть рядом и сфотографироваться вместе».
Судья Нельсон постановил, что эти показания Рамиреса допустимы для рассмотрения суда, потому что они добровольны и сделаны после того, как Ричард был ознакомлен со своими правами и провел много часов с адвокатами.
Однако показания Ричарда, которые он предположительно сделал полицейским департамента полиции Лос-Анджелеса по дороге в участок Холленбек, не допущены к рассмотрению в суде, поскольку тогда его еще не ознакомили с его правами.
Когда позже Ричарда спросили об эпизоде с заместителем шерифа Эллисом, он сказал:
– Это чушь собачья. Просто я тогда разозлился из-за всего этого дерьма, которое они клали в мою еду, выбросил ее, закричал и проклял его. Я сказал ему, что доберусь до него.
Хэлпин допросил в кабинете судьи Нельсона второго заместителя шерифа, Боба Андерсона, и тот сказал, что недавно Ричард дал ему открытку к своему бывшему другу Эрлу Греггу в Ломпоке. На ней Рамирес нарисовал скорпиона и пентаграмму и написал Греггу стихотворение с угрозами, о котором, по словам Хэлпина, Андерсон хотел поставить в известность судью.
– Плакса, – прокомментировал Ричард.
Когда дело было возвращено в открытое судебное заседание, Хэлпин сказал судье Нельсону, что свидетелей у него больше нет и он перейдет к представлению версии государственного обвинения от имени штата.
Стратегия Эрнандесов заключалась в том, чтобы на предварительном слушании никакой защиты не предлагать.
– Мы подождем суда, на котором вина должна быть доказана без доли обоснованного сомнения, тогда как на слушании прокурор обязан продемонстрировать лишь обоснованное подозрение в виновности. В настоящее время у нас нет причин тратить все наши боеприпасы, – сказал Артуро.
Хэлпин просил снять восемнадцать пунктов обвинения. В их числе три эпизода похищения и последующего покушения на растление малолетнего, а также ограбление дома Клары Хадсалл вследствие ее недавней кончины. Семьи жертв всех трех похищений не хотели получить повторную травму.
Позже Ричард скажет, что с момента ареста это была лучшая новость, которую он услышал. Ему ненавистна была мысль о том, что его называют растлителем:
– Это неправда. Копы это просто придумали, чтобы заставить кого-нибудь меня сдать.
Судья Нельсон объявил, что нашел достаточно уличающих доказательств для задержания Рамиреса до суда. В силу многочисленных убийств Рамиресу может грозить смертная казнь. Судья занес в протокол все обвинения: четырнадцать убийств, пять покушений на убийство, пятнадцать краж со взломом, пять грабежей, четыре изнасилования, три акта орального совокупления и четыре акта содомии. Нападения были совершены на шестнадцать различных домохозяйств Лос-Анджелеса в период с 27 июня 1984 года (Винкоу) по 8 августа 1985 года (Абоваты). Когда судья спокойно и беспристрастно зачитывал обвинения, Ричард сидел на своем месте тихо и смотрел вперед, а все взгляды в зале были сосредоточены на его затылке.
Все было кончено, и почва для одного из крупнейших судебных процессов по делу об убийстве в истории американского правосудия была готова.
Судья Нельсон назначил на 21 мая заседание, на котором Ричард должен был ответить на предъявленные обвинения в уголовных преступлениях по пятидесяти новым пунктам. Теперь обвинений, включая первоначальные обвинения, выдвинутые в сентябре 1985 года, было пятьдесят восемь. Ричарда вывели из зала суда, он звенел цепями, чувствуя себя триумфатором, как будто рука Сатаны помогла снять с него восемнадцать обвинений.
В холле журналисты, жаждущие меткого словца, окружили Хэлпина, Салерно и Каррильо. Хэлпин сказал:
– Все прошло гладко в результате большой подготовки. Несколько следователей работали над этим делом в течение длительного времени, и мы были очень хорошо подготовлены. Я доволен. Я не сомневался, что у нас хватит доказательств, чтобы задержать его до суда.
Заговорил и Фрэнк Салерно, на протяжении всех предварительных слушаний не сказавший прессе ни слова. В ответ на вопрос, что он думает о завершении долгих слушаний, он сказал:
– Это большое облегчение, что система включилась и заработала. Переходим к следующему шагу, который действительно имеет значение.
Хэлпин надеялся, что суд начнется летом, и он форсировал его проведение.
Эрнандесов тоже окружала пресса. Когда Артуро спросили, как Ричард относился к сегодняшнему процессу, он сказал:
– Он посоветовал мне рассказать СМИ, что, по его мнению, позиция судьи политизированна. Он считает, что мы выиграли, и в этом деле произошел огромный прорыв. Я считаю, что можно говорить о значительном прорыве, если на этой ранней стадии разбирательства снято тридцать процентов обвинений. В частности, сфальсифицированы были обвинения в растлении малолетних.
Он сказал, что у них множество досудебных ходатайств, важнейшим из них является перенос места рассмотрения дела за пределы округа Лос-Анджелес. По словам Артуро, они примут любое решение суда высшей инстанции за изменение места рассмотрения дела.
В Эль-Пасо новость о том, что Ричарда обвинили в еще большем количестве преступлений, поразила всех, как громом. Во главе с Мерседес все члены семьи регулярно молились, ежедневно ходили в церковь, зажигали свечи, умоляли Иисуса, Марию и святых помочь Ричи.
Мерседес чувствовала, что корнем всех этих проблем был Сатана, и в конечном итоге Иисус победит. Постоянно и с неукротимой силой, казалось, значительно превосходящей ее возможности, она напоминала всем о необходимости молиться.
– В конце концов, – предрекала она, – Сатана потерпит поражение.
После предварительных слушаний Ричард часто думал о самоубийстве. Не находись он под надзором с целью предотвращения самоубийства, он бы покончил с собой. Он считал, что его осудят, кровожадные и одержимые желанием его убить. Смерть для него была предпочтительнее жизни за решеткой, в маленькой стальной кабинке, где ему приказывали, что, когда и как делать.
Но заместители шерифа всегда сидели рядом, каждые пятнадцать минут они пялились на него, как на человекообразную диковинку в клетке зоопарка, а потом записывали свои наблюдения.
Каждый день Ричард получал десятки писем. Отвечал он очень немногим. В некоторых письмах была духовная поддержка, в других – сексуальные фантазии, в третьих – осуждение и презрение, или, напротив, превознесение до небес.
Одной из женщин, писавших ему чаще всего и показавшейся ему наиболее интересной, была Ева О. Она восхищалась его храбростью и хотела бы заняться с ним сексом на «окровавленных трупах его жертв». Она сообщила ему, что тоже сатанистка и считает зло добродетелью: зло – это жизнь наоборот. Она утверждала, что спит в гробу и без особой надобности не выходит в светлое время суток.
Как позже признается Ричард, именно Ева мало-помалу вытащила его из своей скорлупы. Еще до ареста Ричард был одиночкой и очень редко открывался людям. Он чувствовал, что все, происходившее в его сердце, – его личное дело. Но Ева О, окажись она искренней, а не просто ищущей немного тепла и отблеска его дурной славы, могла стать той, кому он мог бы довериться и, возможно, открыть свои тайны. Ричард начал ей отвечать. Она захотела его навестить. Для этого Эрнандесам требовалось получить постановление суда – данное требование касалось всех, кроме ближайших родственников. Однако прежде Ричард хотел убедиться, что Ева настоящая, а не умалишенная сатанистка, полицейская приманка или идиотка.
Он получал письма от рожденных свыше христиан, протестантов и католиков, пытавшихся обратить его в свою веру и спасти из лап Сатаны. Писали женщины, желавшие усыновить его и показать ему разницу между добром и злом. Одна медсестра, потерявшая сына, чувствовала, что Ричард, лишенный ее любви, сбился с пути, и пистолетами, ножами и кулаками изливал свой гнев. Еще была Тамара, рыжая и полнотелая, соорудившая алтарь с фотографией Ричарда и постоянно горящей черной свечой. Позже она говорила: «Я ходила на кладбище в Санта-Ане, сидела на надгробии и писала Ричарду стихи и письма. Я думаю, он прекрасен».