Хэлпин задал несколько вопросов о времени смерти Дженни, не желая, чтобы жюри запуталось в этом факте. Врач повторил, что, судя по температуре печени, она умерла где-то между полуднем и четырьмя часами дня 28 июня.
Вопросы повторного перекрестного допроса Даниэля касались трупного окоченения и времени смерти. Похоже, он был одержим тем, чтобы убедить доктора Когана признать факты, которые тот не хотел признавать, и это продолжалось еще целый час. Ричард спал, присяжные ерзали на своих местах, а журналисты хотели, чтобы его показания подошли к концу.
Когда он, наконец, закончил, у прокурора больше не было желания повторно производить прямой допрос, и судья Тайнан отпустил Когана. Он сошел с трибуны, радуясь избавлению от Даниэля Эрнандеса и его вопросов.
После короткого перерыва в качестве следующего свидетеля был вызван Гил Каррильо. Его огромная фигура была неотъемлемой частью процесса с самого начала суда. Он поднялся на свидетельскую трибуну и рассказал присяжным о том, как в воскресенье вечером ему позвонили домой и приказали ехать в дом Эрнандес/Окадзаки в городе Розмид, всего в десяти минутах езды от места его жительства.
Используя фотографии, которые ему показывал Хэлпин, Гил рассказал присяжным, куда он пошел и что делал по приезде. Хэлпин попросил его описать все, что он видел на месте преступления, и как на следующий день отправился в больницу Беверли, допросить Марию. Хэлпин перешел к отношениям Гила с семьей Марии Эрнандес и попросил его объяснить присяжным, как ее мама дружила с его сестрой в том квартале, где он вырос. Хэлпин попросил его рассказать присяжным о том, как мать Марии пришла в тот вечер в дом забрать кое-какие личные вещи дочери. Гил засвидетельствовал, что он присутствовал на вскрытии Дейл и наблюдал, как из ее мозга удаляли пулю 22-го калибра, а ее сестра, сидящая в зале, в этот момент тихо заплакала. По просьбе Хэлпина он опознал пулю.
Хэлпин перешел к опознанию 5 сентября: он не хотел путаницы в отношении влияния Гила на Марию на опознании Ричарда. Гил засвидетельствовал, что никогда не показывал Марии Эрнандес никаких фотографий Ричарда Рамиреса.
Хэлпин спросил, общался ли Гил с Марией в другое время. Гил сказал присяжным, что встречался с ней у нее дома после того, как ее выписали из больницы, и попросил ее рассказать ему обо всех этапах того, что произошло той ночью.
Хэлпин попытался доказать присяжным, что у Марии было более чем достаточно света, чтобы ясно видеть нападавшего. Лампочка, как показал Гил, была частью механизма автоматического закрывания двери и висела на потолке в центре гаража.
Судья Тайнан предложил возобновить работу в понедельник утром в 10:30. Гил только вошел в раж и хотел продолжать, но в этом вопросе он права голоса не имел.
Глава 34
Ричард ненавидел выходные в окружной тюрьме Лос-Анджелеса. Раньше суббота и воскресенье всегда были его любимыми днями, и приближение выходных, казалось, заставляло острее ощущать потерю свободы. Он всегда пребывал в движении и с тех пор, как он научился ходить, никогда не мог усидеть на месте. Это было одной из причин, почему ему не нравилась школа – ему было очень трудно спокойно сидеть по нескольку часов подряд.
– Мой брат, – сказала Рут, – никогда не задерживался на одном месте подолгу, я имею в виду, у него было такое чувство, будто внутри у него пружинки. Он всегда был активен, куда-то шел или откуда-то возвращался.
Теперь, живя в стальной кабинке размером два на три метра, он идти никуда не мог, скорее всего, до самой смерти. Убегать из тюрьмы он мог благодаря книгам, и все, что он читал, переносило его туда, где происходило действие рассказа.
– Что бы они ни делали со мной, мой разум свободен, и он может идти куда хочет, и они ничего не смогут с этим поделать, – скажет он позже.
Поклонница Ричарда прислала ему рассказ о Джеке-Потрошителе и его ужасных деяниях, и в те выходные книга перенесла Ричарда в лондонский Уайтчепел. Он шел по его мощеным улочкам, а у его ног клубился туман.
Письма также помогали ему сбегать из плоских стальных стен и враждебных любопытных взглядов охранников. Позже он расскажет, что всякий получивший повышение заместитель шерифа обязательно приходил смотреть на Ричарда, на внушающего страх Ночного охотника. Для охранников – каждый из которых считал, что он действительно убийца, – Ричард был олицетворением плохого парня, воплощением зла. Большинство из них ничего не говорили, просто с любопытством и опаской смотря на него. Ричард не любил, когда люди приходили и докучали, глазея на него. Он очень мало общался с другими заключенными, и даже при посещениях охранники приводили его в зону свиданий, когда там уже не было других заключенных.
Ричард стал наклеивать на стены камеры фотографии с мест преступления, в качестве клея используя мыло и зубную пасту. Фотографии были частью предоставленных доказательств, полученных им от Даниэля Эрнандеса. Иногда заключенный, моющий пол или толкающий тележку с книгами, проходил мимо камеры Ричарда, окликал его и проклинал. Ричард указывал на фотографии и говорил: «За Охотником кровь», и заключенный, один раз взглянув, бледнел и уходил.
На одной из фотографий была Максин Заззара. Охранники видели эту фотографию, но по закону Ричарду было разрешено иметь ее как часть своей защиты, и охранники ничего не могли поделать.
В те выходные к Ричарду пришли Дорин и еще несколько поклонниц. Она хотела быть уверенной, что ее не исключат из списка посетительниц из-за того, что другие женщины пришли раньше нее, – а она была там в пять утра, стоя в темноте, прислонившись к серому бетону тюремной стены.
Она была одержима Ричардом, как святая Господом. Он был ее восходом и закатом, луной и звездами. Она не думала ни о чем, кроме Ричарда, она была уверена, что сможет помочь ему чистотой и искренностью своей любви. Дорин хотела выйти за него замуж, иметь от него детей и по утрам подавать ему завтрак в постель. Она страстно надеялась, что он выиграет процесс и будет освобожден, чтобы они могли куда-нибудь вместе сбежать, но, поскольку ее суженого оболгали и вся пресса была к нему несправедлива, она знала, что шансы на оправдание невелики.
Чего бы Ричард ни захотел, Дорин делала для него. В их отношениях главным был он. Она заботилась о том, чтобы у Ричарда были деньги на счету в тюремном магазине, посылала ему книги и журналы, писчую бумагу и марки.
Она неукоснительно писала ему каждый день и часто присылала забавные открытки. Ричард не был похож ни на кого из ее знакомых. Она происходила из тихой консервативной семьи, никогда не сталкивалась с проблемами и всегда больше интересовалась учебой в школе и дамскими романами, чем мужчинами. С Ричардом все изменилось. Он был абсолютным бунтарем. По ее словам, в сочетании с его опасной латинской внешностью он возбудил Дорин так, как никогда не удавалось ни одному другому мужчине.
Дорин намеревалась отдать свою девственность Ричарду. Однако она знала, что этого может никогда не случиться. Но ради Ричарда она пожертвует всем.
– Настоящая любовь в том, чтобы отдавать, – говорит Дорин. – Не так ли?
Когда после нескольких часов ожидания они наконец встретились, у нее было всего двадцать минут, и они говорили о том, как хорошо Даниэлю удалось заставить Марию Эрнандес признать, что она не может опознать Ричарда в зале суда.
Ричард хотел написать письмо Теду Банди, приговоренному к смертной казни во Флориде, и попросил Дорин узнать номер и адрес тюрьмы Банди. Он сказал, что у него есть кое-что, о чем он хотел у Теда спросить.
Дорин очень хорошо умела находить информацию, поскольку работала в журналах. Если Ричард чего-то попросит, ни шторм, ни дождь, ни мокрый снег, ни наводнение не помешают ей это получить. Если ему нужен адрес Банди, она его найдет.
– Я отдала бы за него правую руку, – скажет она позже.
В понедельник утром Гил вернулся на свидетельскую трибуну. Фил Хэлпин, бодрый после выходных, спросил Гила, описывала ли Мария нападавшего на нее, когда он с напарником отправились навестить ее в больнице Мерси. Гил заявил, что она сказала: «Светлокожий, европейской или мексиканской внешности, 175–185 сантиметров, от девятнадцати до двадцати пяти лет, с темными волосами, одетый в черную куртку клубного типа, а также худощавого телосложения». Хэлпин закончил свой прямой допрос.
Эрнандес начал с бейсболки AC/DC, желая знать, сказала ли Мария, что ее нападавший был в головном уборе. Гил сказал, что Мария ничего не говорила о головном уборе, пока он не спросил ее, принадлежит ли бейсболка AC/DC ей или Дейл. Гил предположил, что бейсболка принадлежала нападавшему.
Даниэль в течение часа задавал вопросы, не выяснив ничего, что могло бы помочь защите, и усталый сел на место.
– У меня больше ничего нет, – сказал Хэлпин, спеша вызвать очередного свидетеля и продвинуть процесс вперед. Он подал еще одно ходатайство о разрешении показывать присяжным вещдоки, в частности фотографии. Тайнан попросил прокурора представить аргументы, когда в половине второго они вернутся с перерыва на ланч.
Затем суд возобновил прения о допустимости приобщения к доказательствам фотографий, на которых Дейл Окадзаки с непотребно опухшим лицом лежала на полу кухни в луже крови. Эрнандес возражал на том основании, что фотографии чрезмерно провокационны и их нельзя показывать присяжным в соответствии со статьей 352. Судья Тайнан сказал:
– Я думаю, что в соответствии со статьей 352 я даю разрешение на приобщение к доказательствам фотографий. Это неприятная картина, но она не является неоправданно ужасной и фактически изображает вызвавшую смерть рану и наружность потерпевшей по данному делу, поэтому возражение будет внесено в протокол.
Даниэль высказал новые возражения по поводу доказательств.
Хэлпин представил фотографии найденной в гараже бейсболки AC/DC, но Эрнандес снова возразил, заявив, что бейсболка была на голове коричневого манекена, вызывающего ассоциации с латиноамериканцем, что, по мнению Эрнандеса, было «чрезмерно наводящим»