– Вот глупости, я здорова! – сказала она громко. – Ты теперь во всех видишь пациентов, на которых можно опробовать свою панацею? Конечно, было бы чрезвычайно трогательно и поэтично, если бы ты исцелил от смертельного недуга собственную сестру!
Доктор потрясенно отшатнулся. Будто защищаясь, ограждая себя от ее слов, он поднял руку – и между пальцев блеснула бездушная сталь: окольцованный шприц с продолговатой иглой и вытянутым наружу поршнем.
– Как… как ты не понимаешь, – сбиваясь, проговорил он. – Будь у тебя шанс… ты… ты сама бы поняла… как дочь Йифтаха[10]… и если бы возникла крайняя надобность… если бы ты знала, что только так можно завершить мои исследования… ты бы сама на все согласилась!
Худшие опасения Георгины подтверждались на глазах. Она улыбалась Альфреду с трепещущим от ужаса сердцем, гадая, когда же этот несчастный, избитый судьбой страдалец, бывший некогда ее братом, перейдет последнюю грань… и успеет ли Маргарет передать записку Долтону раньше, чем этот роковой час наступит.
– Альф, ты и сам, похоже, утомился, – мягко сказала она. – Тебе нужен морфий. Быть может, удастся уснуть…
Он ответил ей – с верткой осмотрительностью безумца:
– Святая правда, Георгина. И мне, и тебе – нам нужно выспаться. Морфий? Блестящая идея. Жди здесь. Я приготовлю инъекцию, и мы оба примем дозу.
Зажав меж пальцев пустой шприц, он бесшумно удалился из комнаты.
Георгина затравленно огляделась по сторонам, прислушалась в попытке уловить хоть какие‐нибудь звуки, дающие надежду на спасение. Ей показалось, что она слышит шаги Маргарет внизу, и, встав с кушетки, она позвонила в колокольчик, желая расспросить о судьбе своего письма. Старая служанка незамедлительно явилась и доложила, что оставила конверт в клубе несколько часов назад. Губернатора Долтона там не было, но портье обещал вручить письмо сразу, как только адресат появится.
И вот Маргарет ушла. Альфред не возвращался. Где он сейчас? Что задумывает? Снова ушел в клинику? Распрощался со своим безумным замыслом, поняв, что хотел сделать? Ожидание давило непосильной тяжестью. Разрядкой всему послужил звонок, прозвучавший сразу и в доме, и в клинике. Георгина услышала, как к калитке тихо шествует Сюрама.
Голос Джеймса – тут ошибки быть не может! Именно он сейчас говорил с ассистентом! Поднявшись, Георгина нетвердой походкой прошла к дверям библиотеки и встала в проходе, ожидая его. И вот явился он, все тот же – с теми же старомодными манерами, не позволявшими не поцеловать даме руку. Они обнялись.
Проведя его в зал, Георгина принялась в спешке объяснять ситуацию. Он слушал ее внимательно и обеспокоенно. Письмо, задержанное небрежным клерком, застало его в одной из комнат клуба как раз в разгар спора о докторе Клэрендоне. Доктор Макнил, еще один посетитель, предъявил медицинский журнал с некой статьей, поднявшей шум в научном сообществе, и Джеймс испросил разрешения взять его, чтобы позже показать Альфреду. Как раз тогда ему и подали письмо, и, не посвящая доктора Макнила в свои планы, он, подхватив шляпу и трость, безотлагательно взял кэб и помчался к Клэрендонам.
Сюрама, как ему показалось, обеспокоился его прибытием, хотя и старался не подать виду. Перед тем как подняться к Георгине, Долтон обернулся и изучил помощника доктора внимательнейшим взглядом, силясь, как и прежде, понять, что именно видит перед собой – невообразимо странное человеческое существо или же совершенно обычную тварь иной, чуждой породы. И взгляд этот пришелся как раз кстати, ибо ему не суждено было больше увидеть загадочного приспешника Альфреда Клэрендона.
Выслушав Георгину и узнав, что доктор может с минуты на минуту возвратиться с морфием – морфием ли? – в шприце, Джеймс решил, что лучше всего будет ему побеседовать с Альфредом один на один. Посоветовав Георгине уйти в свою комнату и дождаться, чем обернется дело, он стал мерить шагами сумрачный библиотечный зал, рассматривая корешки книг на полках и вслушиваясь в каждый звук. В углах зала залег мрак, не изгоняемый даже светом люстры, и все пришло к тому, что нахождение здесь начало совершенно определенно пугать Долтона. Он находился не просто в библиотеке врача, кропотливо подобранной и охватывающей соответствующие темы. Эти тома были скорей под стать чернокнижнику – малоизвестные трактаты схоластов, описания черных средневековых ритуалов с выкладками, тома, написанные криптограммами и при помощи мертвых древних алфавитов. Даже на толстом дневнике наблюдений, покоившемся на столе, лежал некий средневеково-бесовской отпечаток. Строчки были написаны вкривь и вкось, довольно большие отрывки были изложены на латыни, и когда Долтон, силясь понять смысл написанного, призвал все свои лингвистические знания, то, содрогнувшись, пожалел, что в свое время уделял так мало внимания языкам науки. Что-то здесь было не так. Вся рукопись пестрела небывальщиной. Губернатор тяжело опустился в кресло у стола, все внимательнее вчитываясь в академически безжалостную латынь доктора – и тут чья-то тяжелая рука легла ему на плечо, заставив судорожно подскочить.
– Что, разрешите выяснить, явилось предтечей вашего визита? Вам необходимо было доложиться Сюраме.
Клэрендон с непроницаемым видом стоял около кресла, в руках у него поблескивал небольшой шприц. Внешне он казался до предела спокойным, и Долтон даже подумал сперва, что Георгина преувеличила. Может ли человек, изрядно подзабывший языки, верно судить о содержании беглых записей профессионала? Губернатор решил подойти к разговору крайне осторожно и мысленно поблагодарил тот случай, что поместил благовидный предлог в карман его сюртука. Он держался совершенно невозмутимо и уверенно, когда поднялся на ноги, протянул журнал доктора Макнила Альфреду и ответил:
– Позволь доверить тебе важную новость, минуя всяческую прислугу.
Тот холодно посмотрел на подношение.
– Что это?
– Это, друг мой, сенсация. Вот, на сорок второй странице. Видишь заголовок? «Черная лихорадка побеждена новейшей вакциной». Автор – доктор Макс Миллер из Филадельфии. Он считает, что превзошел тебя в поисках, и доктор Макнил из клуба склонен с ним согласиться. Не мне сейчас наряжаться в судейскую мантию и судить, что в ней верно, а что нет – я лишь подумал, что тебе стоит познакомиться с таким материалом, пока он еще свеж. Разумеется, если ты слишком занят, я не стану уговаривать…
Доктор Клэрендон грубо оборвал его:
– Я готовлю морфий сестре. Она нездорова. Покончу с этим – и гляну, что там настрочил этот шарлатан. Знаю я Миллера! У него темный, косный ум – куда ему до меня!
И тут губернатор Долтон сообразил, что должен помешать Альфреду сделать Георгине инъекцию. По ее словам, доктор слишком долго готовил лекарство – явно дольше, чем полагалось. Приготовление обычного раствора морфия так много не занимало. Нужно было подольше продержать Альфреда в библиотеке и выяснить, что у того на уме.
– Мне больно слышать о болезни Георгины. Уверен, что морфий не пойдет ей сейчас во вред?
Клэрендон затравленно вздрогнул, и Джеймс понял, что задел доктора за живое.
– Во вред? – переспросил он. – Вздор! Ты знаешь, Георгина должна быть совершенно здорова – идеально здорова! – чтобы способствовать моему делу, как представительница фамилии Клэрендон! Она, по крайней мере, понимает, сколь высокая это честь – быть моей сестрой. Ни одну жертву, принесенную ради моей работы, она не считает чрезмерной! Она – старательница истины и научного прогресса, как я – их старатель!
Он прервал свою истерическую тираду и, хрипло дыша, посмотрел в глаза Долтону тяжелым, одержимым взглядом. Внимание его явно привлекло что-то еще.
– Впрочем, дай мне взглянуть на то, что там настрочил этот проходимец, – попросил он. – Если он полагает, что своей псевдомедицинской риторикой может ввести в заблуждение реального доктора, то он еще более смехотворный глупец, чем кажется.
Клэрендон нервозно нашел нужную страничку и начал декламировать стоя, стиснув в руке шприц. Уже в который раз Долтон задался вопросом о том, кто же из двоих кандидатов на безусловное познание достиг успеха. Макнил убеждал его, что автор статьи является настоящим профессионалом и прав если не всецело, то – почти во всем.
Наблюдая за доктором, Долтон увидел, как побледнело его худое бородатое лицо. Большие глаза засверкали, и длинные тонкие пальцы с силой впились в страницы, сминая их. На высоком, цвета слоновой кости лбу, под линией начавших рано редеть волос, выступил пот. Спустя минуту Клэрендон рухнул в кресло, недавно оставленное гостем, не переставая жадно читать. Вдруг, испустив вопль, достойный загнанного зверя, он без чувств повалился лицом на стол, сметая выпростанными вперед руками книги и записи.
Долтон, бросившись на помощь другу, подхватил за плечи худое тело и осторожно откинул на спинку кресла. Увидев на полу рядом с кушеткой графин, он плеснул воды в искаженное лицо и с облегчением увидел, как большие глаза медленно открылись. Теперь они не горели безумным огнем, но смотрели глубоким, печальным и совершенно ясным взором, и Долтон сжался пред лицом трагедии, глубину которой не надеялся и не дерзал постичь.
Золотой шприц доктор по-прежнему сжимал в левой руке. С протяжным прерывистым вздохом разжав пальцы, он пристально посмотрел на блестящий цилиндрик, ютившийся на ладони. И медленно заговорил – голосом, полным невыразимого уныния и искренней боли:
– Не хлопочи, Джимми, со мной все в порядке. Но мне еще многое нужно успеть сделать. Ты спрашивал, не повредит ли Георгине этот укол морфия. Так вот, заявляю – уже не повредит.
Он повернул маленький винт-фиксатор и положил палец на поршень, одновременно левой рукой оттянув свою кожу на шее. Долтон успел лишь беспокойно вскрикнуть, когда Альфред метким движением правой руки загнал иглу под кожу и опорожнил шприц.
– Бог мой, Альф! Что ты наделал?
– Сейчас поймешь, Джим, – улыбнулся доктор, и улыбка эта столь сильно отличалась от всех тех кривых усмешек его последней поры. – Я расскажу. Теперь ты можешь знать все. Надеюсь, это знание не подкосит тебя так, как меня – но тебе ведь никогда не изменяло здравомыслие. Думаю, ты многое понял из моих записей – и там нет ни слова неправды.