Хитон оставался этаким деревенским дурачком почти восемь лет, до самой смерти. Со времени его возвращения еще два посещения кургана завершились полным безумием, и восемь человек бесследно исчезло. Сразу после Хитона трое мужчин взошли на вершину холма, вооруженные, помимо лопат и кирок, тяжелыми пятизарядными кольтами. Жители городка видели, как призрак индейца заколыхался и растаял по мере приближения малого отряда. Смельчаки вскарабкались по склону и начали прочесывать кустарник. Все трое пропали из виду в одно мгновение, и больше их не видели. Один из наблюдателей с хорошо настроенным телескопом вроде бы углядел, как некие формы смутно обозначились позади несчастных и увлекли их в глубь кургана; но рассказ остался неподтвержденным. Излишне говорить, что после этого случая много лет никто не приближался к дурному месту.
Лишь когда происшествия 1891 года поросли мхом забвения, начали подумывать о новых экспедициях. Приблизительно в 1910 году молодой ковбой, ничуть не обремененный суеверностью, посетил курган – и ничего не обнаружил.
К 1915 году жуткие предания растворились в канве обычных историй о призраках и потусторонних явлениях – во всяком случае, так было у белых колонистов. В индейской резервации поблизости старейшины племени помнили, что откуда берется. Примерно на этот период приходится вторая волна интереса. Несколько кладоискателей посетили курган и успешно вернулись. В Бинджер прибыли двое археологов-любителей, финансировавших свое путешествие за счет одного восточноамериканского колледжа, славно экипированные для раскопок – хотя их основным объектом интереса значились мифы и легенды индейцев. Никто не видел, как они отправились к кургану, однако обратно они уже не вернулись. Спасательная партия, посланная следом под предводительством моего хозяина Клайда Комптона, не обнаружила никаких следов их пребывания на плато.
Следующей попыткой был одиночный поход капитана Лоутона, после долгих лет отсутствия в местных краях решившего посетить открытые при его участии земли. Он превосходно помнил местоположение кургана, равно как и связанные с ним легенды; выход в отставку только способствовал его решимости разгадать древнюю тайну. Длительное знакомство с индейскими мифами не могло не сказаться на его приготовлениях; экипировка старого первопроходца была куда надежнее, чем в вылазках простых горожан.
Во вторник утром, 11 мая 1916 года, он поднялся на холм под неусыпным наблюдением более двух десятков человек, собравшихся на равнине. Его пропажа стала полной неожиданностью: словно гигантские ножницы подрезали его туловище на уровне ветвей кустарника. Никто не мог объяснить, как это произошло; все ясно видели фигуру капитана, пробиравшегося сквозь заросли, и в следующее мгновение его не стало.
Почти неделя минула в безвестности, когда посреди ночи на окраину Бинджера приползло странное существо, чье происхождение до сих пор вызывает толки.
Говорили, что это был капитан Лоутон, однако на вид существо было значительно – лет на сорок, не меньше – моложе старого первопроходца. Его волосы были темны как смоль; лицо, искаженное ужасом, лишилось старческих морщин. Бабушке Комптон его вид сверхъестественным образом напомнил самого капитана, каким он был в далеком 1889 году. Ступни его были аккуратно ампутированы по лодыжки, культи залечены до гладкости почти невозможной – если, конечно, это и впрямь был тот человек, который всего неделю тому назад ходил на собственных ногах. Среди бессвязных бормотаний и стонов существо не переставая повторяло имя «это Джордж Лоутон, это Джордж Лоутон», словно пыталось уверить себя в чем-то. Его бред, как показалось Бабушке Комптон, любопытным образом совпадал с бормотаниями Хитона, спятившего в 1891 году, хотя были и различия.
– Синий свет! Синий свет! – стонало существо. – Всегда там, внизу, до того, как все живое появилось здесь – всегда одни и те же, только слабее, никогда не умирающие… их мысли, мысли, мысли… не только люди, наполовину люди, и еще мертвецы, что работают и ходят… зверье с рогом во лбу, людской породы… дома и города из злата – старые, старые, старые, старше времени… спустились со звезд – Великий Ктулху – Азатот – Ньярлатхотеп – выжидают, выжидают…
Существо скончалось с рассветом.
Незамедлительно стали вести расследование; особенно немилосердно допрашивали индейцев из резервации. Однако происшедшее и для них явилось полной неожиданностью. Преступление осталось нераскрытым. С местным шерифом говорил старый вождь уичита, Серый Орел. Более чем вековой возраст возвышал его над пустыми страхами, и он был единственным, кто смог дать хоть какой-то ответ.
– Нельзя тревожить их сон, белый человек, – сказал он. – Нет добра от этого люда. Они там внизу и здесь внизу, они очень старые. Йиг, большой отец змей, он там. Йиг – это Йиг. Тирава, большой отец людей, он там. Тирава – это Тирава. Не умирать, не стареть. Всегда в одном состоянии, как воздух. Только жить и ждать. Раньше они выходить сюда, чтобы воевать. Строить земляной вигвам. Я от них, ты от них. Потом большая вода приходить. Все менять. Никто не выходит наверх, никого не пускают вниз. Если входить – уже больше не выходить. Старый вождь говорит правду. Белый тревожит их, никто не возвращается обратно. Курганы – плохи. Избегайте их. Серый Орел все сказал.
Если бы Джон Нортон и Ранс Уиллок послушали старого вождя – может статься, и по сей день были бы живы. Оба, на горе свое, были убежденными материалистами, и ничто на земле не могло остановить их. На их взгляд, курган был не чем иным, как тайным логовом краснокожих злодеев. Памятуя прежние посещения, они выступили в путь, горя жаждой мести за изувеченного капитана Лоутона. «Пусть даже придется сровнять курган с землей, мы своего добьемся», – хвастливо заявляли молодые люди. Клайд Комптон наблюдал в бинокль, как они обогнули подножие зловещего холма. Очевидно, они решили самым тщательным образом обследовать территорию предполагаемых поисков. Проходили минуты, но ни один из них не появлялся вновь. С этого момента их больше не видели.
Курган вновь превратился в источник панического ужаса, и только начало мировой войны слегка затмило потусторонние страхи. С 1916-го по 1919 год к запретному месту никто не отваживался приближаться; возможно, так продолжалось бы и дальше, если бы не возвращение с фронтов во Франции молодых бинджерских рекрутов. С 1919-го по 1920 год среди юных ветеранов разразилась настоящая эпидемия экскурсий к таинственному холму; причиной ее послужила благополучная вылазка одного молодца и его презрительные рассказы о том, что он узрел на вершине. К 1920 году – так коротка человеческая память! – курган стал одной из местных достопримечательностей, и мрачные предания потихоньку вытесняла более привычная история о ревнивом индейце, зарубившем свою жену. Тогда-то и произошла трагедия с братьями Клэй. Эти по-деревенски медлительные увальни всерьез вознамерились перекопать вершину холма и отыскать-таки спрятанное сокровище, из-за которого мифологическая индианка в свое время рассталась с жизнью.
Они выступили в путь теплым сентябрьским днем – в час, когда индейские тамтамы начинают рокотать над безжизненными, покрытыми красноватой пылью равнинами. Никто не видел, как братья вышли, и их родители не сразу заметили их отсутствие. По запоздалой тревоге была послана спасательная партия, однако безрезультатно.
Тем не менее один из братьев вернулся. Это был Эд, старший. Копна пшеничных волос и отросшая борода стали совершенно седыми, а на его лбу уродливо выделялся шрам от ожога, похожий на иероглиф. Спустя три месяца после исчезновения братьев Эд под покровом ночи прокрался в дом, закутанный лишь в странно расцвеченное одеяло, которое сразу же швырнул в огонь, едва надел свой старый костюм. Родителям он рассказал, что его и Уокера захватили в плен какие-то индейцы – не из Каддо или Уичито, – которые увели их далеко на запад. Уокер умер под пытками, однако Эду удалось бежать, хотя и неимоверной ценой. Воспоминания для него были настоящим кошмаром, поэтому будет лучше, если прежде он немного отдохнет. Не стоит поднимать тревогу и преследовать индейцев. Они не из тех людей, кто позволит загнать себя в ловушку; ради благополучия Бинджера разумнее оставить их в покое. Да и не совсем обычные то индейцы; позже он постарается объяснить, что имеет в виду, а пока ему необходим отдых. Не нужно поднимать соседей с известием о его возвращении; сейчас он пойдет наверх и ляжет спать. Прежде чем подняться по лестнице в свою комнату, он взял со стола в гостиной тетрадь и карандаш и прихватил автоматический пистолет из ящика отцовского стола.
Три часа спустя прогремел выстрел. Эд Клэй пустил себе в висок пулю из пистолета, который сжимал в левой руке, оставив короткую записку на шатком столике возле кровати. Как обнаружилось впоследствии – по сточенному до основания карандашному грифелю и по забитой бумажным пеплом каминной решетке, – он написал куда больше, однако затем решил радикально урезать свое последнее послание миру – предостережение, начертанное перевернутыми буквами справа налево, в угоду какому-то странному умопомрачению. Эту записку можно было прочесть, лишь поднеся к зеркалу. Смысл слов и сам стиль письма не соответствовали ни прямолинейности, ни деревенскому простодушию, столь свойственным характеру Эда Клэя. Текст гласил:
Если дорога жизнь, не ходите к кургану. Там – уклад древний и враждебный нам, о нем просто так не расскажешь. Это – вечное, это больше, чем Франция, и наши орудия по ним попросту никогда не попадут. Это – когда живешь так долго, что умираешь, лишь устав от жизни. Никому рассказывать нельзя. Мы были захвачены невидимой сетью, а потом угодили к ним; то, что осязалось секунду назад, вдруг стало бесплотным. Следите, чтобы народ держался подальше. Боже, все бы так и делали, если бы увидели бедного Уокера – то, каким он стал в конце.
Вскрытие показало, что все внутренние органы молодого Клэя поменялись местами, как будто кто-то вывернул его наизнанку. Было ли так от рождения, тогда никто не мог сказать, но позднее из армейских записей стало известно, что Эд был вполне нормален, когда призывался на службу в мае 1919 года. Вкралась ли в записи ошибка, или в организме действительно произошли столь рази