тельные изменения – до сих пор остается неясным, как и происхождение похожего на иероглиф рубца на лбу самоубийцы.
Этот случай положил конец исследованиям кургана. В последующие восемь лет никто не приближался к запретному месту; очень немногие отваживались даже рассматривать его через подзорную трубу. Беглый взгляд в сторону унылого возвышения заставлял в испуге вздрагивать наблюдателя, случись ему уловить темный силуэт, меряющий шагами вершину днем, или мерцающий огонек, пляшущий там ночью. По молчаливому соглашению жители избегали обсуждать зловещее соседство. Запрет ходить к холму соблюдался неуклонно, тем более что не было недостатка в территории: всюду, насколько хватало глаз, простиралась девственная равнина. Жизнь городка катилась по наезженной колее; околицу, обращенную к кургану, отличало полное отсутствие дорог и тропинок – как если бы в том направлении находилась топкая трясина или пустошь.
Любопытно заметить, что те остережения, коими приезжих и детей отваживали от посещений кургана, быстро вернулись к излюбленной истории о призраке индейца, убившего жену. Лишь жители резервации и старожилы вроде Бабушки Комптон сохраняли воспоминания о подземных мирах, принесенные теми, кого стражи кургана отпустили назад искалеченными и потерявшими разум от страха.
Было уже за полночь и Бабушка Комптон давно поднялась к себе в спальню, когда Клайд кончил пересказывать мне местные предания.
Казалось, зловещая загадка не оставляла и шанса на материалистическое объяснение. Какая причина могла породить безумие, ощущение чужого присутствия, просто вызвать бегство с кургана? Сказать по правде, жуткие происшествия, о которых мне рассказал хозяин дома, скорее усилили, чем приглушили мое желание докопаться до истины. Трезвый рассудок и решимость, несомненно, помогут мне разгадать тайну. Словно подслушав мои мысли, Комптон обеспокоенно покачал головой, подошел к двери и молча пригласил меня выйти на улицу.
Мы спустились по ступенькам в тихий переулок и в бледном сиянии убывающей августовской луны направились к околице, где за домами виднелось темное одеяло степи. Склоненный в вышине полумесяц не затенял звезд в нижней части неба; под созвездиями Альтаира и Веги я различил таинственное мерцание Млечного Пути, когда взглянул в сторону, куда показывал Комптон. В то же мгновение я увидел искорку, которая не была звездой, – синий огонек у самого горизонта, более зловещий и угрожающий, чем угрюмая пустота небес над головой. В следующее мгновение стало очевидно, что свет исходит с вершины протяженного возвышения на равнине. Я вопросительно посмотрел на Комптона.
– Да, – отозвался он, – это факел призрака на кургане. За всю жизнь не припомню ночи, когда его не было бы видно. Ни одна живая душа во всем Бинджере не отважится пойти на этот свет. Сомневаюсь, что кто-то обвинит вас в трусости, если вы оставите все как есть. Располагайтесь с удобствами в моем доме и занимайтесь другими индейскими легендами. Клянусь небесами, у нас их хватит, чтобы занять вас на целое десятилетие!
Однако я был не в том настроении, чтобы принять его совет. Комптоны предоставили мне лучшую комнату, но я до самого утра не сомкнул глаз, ворочаясь и дожидаясь рассвета, когда можно будет хорошенько рассмотреть курганный призрак и опросить индейцев в резервации. Прежде чем приступать к раскопкам, следовало тщательно сопоставить данные, полученные как от белых, так и от краснокожих поселенцев. С первыми проблесками солнца я спустился в гостиную. Клайд Комптон разводил огонь в камине, пока его мать деловито расставляла кастрюли. Увидев меня, он кивнул, а минуту спустя, окончив свое занятие, пригласил меня на небольшую прогулку по городу. Когда мы миновали узкий проулок, я догадался о цели его приглашения и принялся вглядываться в западную часть равнины.
Вдалеке, у самого горизонта, возвышался курган, поражавший взгляд правильностью геометрической формы. Отвесная стена, футов в сорок высотой, протянулась на добрую сотню ярдов с севера на юг. С востока на запад, утверждал Комптон, курган еще шире и очертаниями напоминает удлиненный эллипс. Его слова не нуждались в подтверждении; ведь мой хозяин несколько раз посещал запретное место и благополучно возвращался обратно. Рассматривая рельефно выступающую на фоне ярко-голубого неба вершину, я пытался определить впадины и выпуклости, требуемые для подъема, когда вдруг заметил какое-то движение. С бьющимся сердцем я выхватил из рук Комптона полевой бинокль и торопливо настроил фокус. Окуляры выхватили кусты на противоположном конце плато, переплетение веток… затем странная тень появилась сбоку.
Фигура, бесспорно, принадлежала человеческому существу, и я сразу же догадался, что передо мной «дневной» призрак. Неудивительно, что все наблюдавшие принимали его за индейца: темные волосы, сзади заплетенные в косу, причудливо оттеняли орлиный нос и скулы на бронзовом от загара, покрытом шрамами лице. Лишь опытный этнограф мог бы определить, что это не загадочный отпрыск затерянного индейского племени, а некто иной расы и культуры. Современные индейцы принадлежат к брахицефальному типу, и до сих пор на всем североамериканском континенте не обнаружено останков долихоцефальных, или удлиненных, черепов, за исключением, быть может, местности возле селения Пуэбло, где возраст культурного слоя превосходит два с половиной тысячелетия. Однако у стража кургана голова имела столь явную овальную форму, что не заметить этого я не мог даже с такого значительного расстояния. И покрой одежды, и узоры на ней отличались от всего того, что было в ходу у юго-западных индейцев. На груди и плечах блестели металлические пряжки или пластины; сбоку висел короткий меч в кожаных ножнах – все предметы были поразительно чужеродной формы.
Несколько минут я наблюдал в бинокль, как он расхаживает взад и вперед по вершине, стараясь запомнить его походку и необычную посадку головы. У меня сложилось впечатление, что этот человек, кем бы он ни был, не являлся потомком дикарей. Его наружность представляла собой продукт цивилизации, хотя какой именно – я мог только догадываться. Наконец он скрылся за дальним краем плато, словно спустившись по противоположному склону. Я опустил бинокль со смешанными чувствами.
В ответ на вопросительный взгляд Комптона я только пожал плечами.
– Разглядели-таки? – Он натянуто улыбнулся. – Сколько себя помню, этот молодец каждый божий день околачивается на вершине.
Полдень застал меня в индейской резервации за беседой с Серым Орлом, который, по чудесному совпадению, все еще был жив, хотя его возраст, по самым скромным расчетам, приближался к полутора столетиям. Суровый вождь обладал всеми чертами, присущими его сану, – бесстрашный, величественный. В свое время ему приходилось вести переговоры с беглыми преступниками, равно как и с бродячими торговцами, затянутыми в оленью кожу и отлично вооруженными; он имел дело с французскими офицерами, одетыми в защитного цвета бриджи, и с солдатами конфедерации в строгих треуголках. Я был польщен, поняв, что, несмотря на мою столь отличную наружность, он все же проникся ко мне симпатией. Его расположение, впрочем, немедленно превратилось в помеху, как только он узнал о цели моего визита; он всячески убеждал меня отказаться от раскопок холма.
– Не нужно тревожить курган. Недоброе дело. Кто копал, никто не вернулся. Не нужно копать, ничего не будет. Мои предки, мои сыновья видят дозор. Женщина без головы ходит там по ночам. Их воины вышли из заката солнца и большой реки; они пришли раньше, чем бледнолицые; раньше, чем родился Серый Орел. Гораздо раньше. Никто не приближается к холмам и пещерам в каньонах. Когда-то Древние не скрывались, селились рядом, строили города. Они принесли с собой много золота. Потом пришла Большая Вода. Все изменилось. Они спрятались под землей, замуровали выходы. Они не умерли, не состарились, как Серый Орел, лицо которого избороздили каньоны, а голову побелило снегом. Они все такие же – словно воздух. Видеть их – плохо. Иногда по ночам их духи выходят на поверхность верхом на рогатых животных и сражаются там, где когда-то были сражения. Не подходи к ним, их вид не приносит удачи. Не нужно тревожить их.
Это было все, чего я добился от вождя. Остальные жители резервации просто молчали, не отвечая на мои расспросы. Но если меня волновало будущее путешествие к кургану, то Серый Орел, казалось, приходил в трепет при мысли, что я вторгнусь в запретное место. После церемониального прощания, когда я собирался покинуть резервацию, он задержал меня и снова пытался убедить отказаться от раскопок. Увидев, что это невозможно, он извлек из кожаной сумки, которую носил на поясе, какой-то предмет и протянул мне. Это оказался затертый, но не утративший рельефа металлический диск примерно двух дюймов в диаметре, с непонятными изображениями и отверстиями, подвешенный на сыромятном шнурке.
– Ты не откажешься от того, что задумал, однако Серый Орел желает добра тебе! Этот талисман я получил еще от отца, а он – от деда, и тот говорил, что когда-то им владел сам Тирава, Отец Людей. Отец предупреждал меня: никогда не знайся с Древними, обходи низкие холмы и каньоны с пещерами. Если они застигнут тебя, покажи им талисман. Они знают, потому что сами ковали его много лун назад. Они увидят и не тронут тебя. Но нельзя прочесть их мысли. Они очень свирепые и злые. Встреча с ними не принесет добра.
Произнося свою короткую речь, Серый Орел повесил шнурок мне на шею, и я с любопытством взглянул на металлический диск. Чем больше я смотрел на него, тем больше он изумлял меня своей необычностью. Темный, испещренный линиями металл был тяжел и имел зеркальную поверхность. Если это был сплав, определить его было невозможно. На одной из сторон, как я успел заметить, была изображена свернувшаяся спиралью змея, на обратной – похожее на спрута безобразное чудище. По окружности проступали иероглифы, которых не смог идентифицировать никто из моих друзей-археологов. Позднее с дозволения Серого Орла я показывал диск разным специалистам, но их выводы нисколько не способствовали разрешению загадки. Металл не поддавался лабораторному анализу и классификации; на кафедре химии Висконсинского университета его сочли амальгамой неизвестного элемента со сверхтяжелым атомным весом, тогда как кто-то из геологов предположил, что вещество чисто метеоритного происхождения. Не могу сказать, действительно ли я обязан своим рассудком и жизнью этому талисману, хотя Серый Орел твердо в этом убежден. Он получил свое сокровище обратно, и порой у меня возникает мысль, не в нем ли заключается причина его удивительного долголетия.