При приближении кавалькады к гряде холмов река, пересекавшая равнину, оказалась по левую руку. Глубокое русло прорезало один из склонов, и всадники с осторожностью двигались по дороге, извивавшейся вдоль берегового обрыва. Вдруг пошел дождь; Панфил де Замакона ощутил, как на кожу падают случайные брызги и мелкие капли. Однако у него над головой ни облачка не нарушало голубоватого сверкания неба. Позже Гил-Хтаа-Йин объяснил ему, что капли падают вследствие испарения и конденсации на сводах водяных паров – явление в подземном мире вполне привычное, никак не связанное с обычным дождем. Как можно было заметить, над равниной постоянно висела невесомая дымка, компенсируя отсутствие облаков.
Со склона холма, подмываемого рекой, Замакона наблюдал обширную панораму древней равнины – то же самое он видел прежде, только с противоположной стороны, выйдя из туннеля. Зачарованный необычайной красотой, он с неохотой продолжал восхождение, и Гил-Хтаа-Йин несколько раз поторопил его. Вершина была близка: бурая лента дороги растворялась в голубой пустоте над головами наездников. Впечатляли картины подземной природы: отвесная стена, покрытая зеленью, по правую руку; поток – по левую; и сверкающее море голубых молний – где-то впереди и вверху. Единороги миновали вершину, и глазам испанца предстала гигантская долина цивилизации Цатт.
Замакона, затаив дыхание, рассматривал подземный ландшафт; ничего подобного он не мог вообразить и в самых смелых мечтах. Вдоль пологого склона пестрели редкие дворы, высились случайные башни, а за ними простиралась равнина, расчерченная, будто шахматная доска, полями, усаженная деревьями, пересеченная узкими каналами, отведенными от реки, и пронизанная широкими дорогами из золотых и базальтовых блоков. Мощные серебряные тросы, водруженные на золотых колоннах, соединяли строения и группы строений, вздымавшихся тут и там. Иногда попадались разрушенные и поваленные столбы без тросов. Крошечные фигурки трудились над возделыванием пашен, и пару раз Замакона не мог удержаться от дрожи, рассматривая отвратительных четвероногих тварей-единорогов, впряженных в подобие плуга.
Но наиболее впечатляющим был призрачный лес башенок и остроконечных шпилей, возвышавшийся в голубоватой дымке по ту сторону долины. На первый взгляд казалось, что дома и замки покрывают склон высокого холма – совсем как живописные городки в горах родной Замаконе Испании. Но присмотревшись, он убедился в ошибочности своего предположения. С равнины поднимался настоящий город-здание, многочисленные башни которого все устремлялись к своду. Серый туман, собравшийся над островерхими шпилями, поглощал синеватый свет, отражавшийся в миллионах золотых куполов и крыш. Бросив взгляд на исполненное достоинства лицо Гил-Хтаа-Йина, Замакона понял, что перед ним находится главный город страны – Цатт.
Ощущение тревоги, возникшее при виде закутанных в дымку остроконечных шпилей, усилилось, когда маленький отряд продолжил спуск в долину. Замакону пугал вид зверей, на которых ехал он сам и сопровождавшие его воины; еще более устрашающим представал мир, способный породить таких чудовищ. Минуя дворы, испанец рассмотрел подробнее полевых рабочих – его насторожили их механические движения, странная медлительность и следы увечий, заметные на телах. За ограждениями паслись среди чахлой растительности жалкие подобия человекообразных существ. Гил-Хтаа-Йин пояснил, что это представители низших классов, чье мясо кн’йанцы употребляют в пищу. За рабами следит хозяин двора – его гипнотическое внушение с утра определяет поведение пахарей и пастухов, и будучи, в сущности, автоматами из плоти и костей, они просто незаменимы как чернорабочие. Те же, что находились в загонах, стояли еще ниже в иерархии и считались за домашний скот.
На равнине Замакона увидел более крупные подворья и отметил, что отвратительные рогатые гаа-йоттны выполняли там почти человеческую работу. Он также заметил фигуры более антропоморфные, тащившиеся по бороздам, внушающие испуг и отвращение; у иных движения были даже более механические, чем у виденных ранее. Поняв, на кого смотрит испанец, Гил-Хтаа-Йин охотно сообщил, что это и есть так называемые ум-бхи – мертвецы, которым с помощью атомной энергии и силы мысли возвращали способность двигаться и повиноваться указам. Классу рабов недоступен дар бессмертия, в отличие от аристократии Цатта, поэтому со временем ум-бхи увеличиваются в числе. Их отличают преданность и послушание, но они менее восприимчивы к мысленным командам, чем живые рабы.
Наибольшее отвращение у Замаконы вызвали раны и увечья на телах мертвецов: некоторые были обезглавлены, на коже других виднелись следы колотых ран, разрезов и ожогов. Понять их происхождение было бы затруднительно, не поспеши на помощь Гил-Хтаа-Йин. По его словам, эти рабы, прежде чем попасть на прополочные работы, использовались в качестве гладиаторов для увеселения свободных горожан. Превыше всего остального жители Цатта ценили остроту ощущений, ибо их угасающие чувства требовали новых и все более мощных стимулов. Несмотря на удивление, вызванное увиденным, Замакона не мог не признаться в глубине души в полном неприятии нравов открытого им мира.
Вблизи туманный сверхгород поражал размерами и невероятной высотой башен. Гил-Хтаа-Йин пояснил, что верхние этажи строений больше не используются, и поэтому многие шпили снесены, чтобы избавить от хлопот городские службы, призванные поддерживать порядок. У подножия титанических стен было в избытке небольших жилых помещений, в которых предпочитали селиться горожане. Поступь верховых отрядов и тяжело груженных фургонов, проносившихся по выложенным каменными или золотыми плитами дорогам, сливалась в монотонный гул, повисший над унылой равниной.
Несколько раз Гил-Хтаа-Йин останавливался, чтобы показать Замаконе любопытные сооружения – храмы Йига, Ктулху и Безымянного Божества, – которые встречались вдоль дороги через равные интервалы, окруженные небольшими рощицами согласно традиции Кн’йана. Эти святилища, в отличие от тех, что остались в пустыне за холмами, продолжали использоваться; из ворот выезжали и въезжали многочисленные кавалькады послушников. Вместе с Гил-Хтаа-Йином Замакона заглянул в каждый храм, где, словно бы зачарованный, слушал и наблюдал диковатые вакхические ритуалы. Одну из черных приземистых башен, воздвигнутых в честь Цаттогвы, преобразили в храм Шаб-Ниггурат – богини извращенного плодородия, постоянно порождающей чудовищных отпрысков, а затем их пожирающей, переваривающей и исторгающей вновь; службы в ее честь были до такой степени отталкивающими, что Замакона даже не пытался описывать их. В земных религиях ближе всего к ней стояла богиня Астарта, а идолопоклонничество не могло не возмутить католика-испанца. Менее всего ему понравились эмоциональные крики, издаваемые молившимися, необычно резкие для людей, давно переставших пользоваться речью для общения.
На городской окраине в тени чудовищных башен Гил-Хтаа-Йин указал на огромную каменную стену, окружавшую многолюдный стадион. Это один из многих амфитеатров, пояснил он, где уставшие от жизни кн’йанцы наслаждаются необычными и волнующими зрелищами. Он уже собирался сделать короткую остановку и проводить Замакону вовнутрь, когда испанец, вспомнив жестоко изувеченные тела рабов-мертвецов, запротестовал. Так впервые столкнулись пристрастия и вкусы представителей разных миров; инцидент уверил подземных жителей в том, что их гость исповедует довольно-таки странную мораль.
Узкие, извилистые улицы паутиной опутали город, и Замакона, несмотря на все возрастающее чувство неприязни и отчуждения, не мог не очароваться величием мощных построек. Кружащая голову высота башен; кипение жизни на площадях и улицах; резные орнаменты дверей и окон; неожиданные долины в камне, открывающиеся взгляду с террас у подножий зданий; обволакивающий проулки серый сумрак – подобное едва ли встретишь в других уголках планеты. Сразу по прибытии Замакона был препровожден в городской совет, где облаченные в золотые тоги правители внимательно и дружелюбно выслушали его повествование. Было заметно, что от него ожидают подробных сведений о жизни на поверхности; в обмен перед ним раскрывались заповедные тайны Кн’йана. Единственным условием, безоговорочным и болезненным, был отказ от возвращения в мир солнца и звезд, где осталась родная Испания.
Дневная программа, предоставленная выбору пришельца, включала беседы с учеными, занятия естественными науками и историей. Свободное время Замакона заполнял прогулками и чтением древних свитков в библиотеках, хранилища которых распахнулись для него вмиг, едва он начал постигать язык цаттской письменности. Экскурсии охватывали посещения религиозных служб и представлений в амфитеатрах, за исключением наиболее диких и безобразных, против которых восставала натура испанца. Городской совет отвел ему отдельную виллу в пригороде и просторную квартиру в самом городе.
Со временем Замакона свел знакомство с некоторыми из поклонников новых форм искусства и даже был принят в одну из общин, заменивших в позднем Кн’йане семью. Четырнадцать рогатых гаа-йоттнов выполняли его поручения и перевозили грузы; десять живых рабов с неповрежденными телами убирали его жилище, защищали от грабителей, садистов и религиозных фанатиков в местах публичных сборищ. Многие механические приспособления все еще оставались для него загадкой, но Гил-Хтаа-Йин с самого начала позаботился объяснить, как действуют основные.
Роскошная обстановка жилища была приведена в порядок к приезду Замаконы. Горничные-рабыни украшали сводчатые комнаты шелковыми гобеленами, портьерами; расставляли массивную мебель. Инкрустированные любопытными орнаментами столы и плиты пола, мягкие диваны с пуфами и бесконечные ряды эбонитовых ячеек вдоль стен, содержащих металлические цилиндры с рукописями, – все приготовили для развлечений и удобств гостя. На письменных столах разместили стопки пергамента и зеленые чернила в пузырьках, наборы для живописи, многие иные принадлежности. Механические самописцы опирались на узорчатые золотые треножники: по одному такому находилось в каждой комнате. Яркий голубой свет излучали стеклянные полушария над головой. Окна отсутствовали – впрочем, в нижних этажах зданий, затененных гигантскими башнями, они и не были нужны. В нескольких комнатах стояли глубокие ванны, кухня являла собой лабиринт хитроумных механических приспособлений. Необходимые припасы, как узнал Замакона, доставлялись по подземным сетям, проложенным под городом. Первый этаж был отведен для единорогов и рабов. Когда Замакона закончил осматривать отведенные ему помещения, прибыли шесть благородных горожан и горожанок из его будущей общины. В их обязанности входило развлекать и обучать гостя; через несколько дней их должна была сменить следующая группа – и так далее, пока Замакона не познакомится со всеми пятьюдесятью новыми соседями.