Председательствовавший Этьен де Мариньи, красавец-брюнет с густыми усами, был моложав, бодр и подтянут. Интересы наследников представлял Аспинвалл, седой и тучный, с апоплексически-красными щеками и куцыми бакенбардами. Третьим присутствовал Вард Филлипс – гладко выбритый, длинноносый, худой и сутулый старик-мистик из Провиденса. Четвертый, жилистый тип неясных лет в тюрбане брахмана, сказался Свами Чандрапутрой – адептом из Варанаси, имеющим важные сведения для передачи. Де Мариньи и Филлипс, поддерживавшие с ним переписку, не замедлили признать правомерность его мистических притязаний. На неподвижном лице Свами, казалось, жили одни глаза – со зрачками чернее ночи и почти неразличимыми белками; каким бы отталкивающим ни был их взгляд, черты самого лица индуса отличались редкостной породистостью. Он вещал со странной натугой, глухим и неживым голосом, словно английская речь перенапрягала ему голосовые связки; однако манерой изъясняться иностранец мог бы посоперничать и с коренным англосаксом. Костюм европейского кроя сидел на индусе мешком, а густая черная борода, восточный тюрбан и пухлые белые перчатки придавали ему «заморский» причудливый вид.
Де Мариньи, сминая в руках пергамент, обнаруженный в автомобиле Картера, держал речь.
– Нет, я не в силах дешифровать это послание. Мистер Филлипс, присутствующий с нами, также признает свое поражение. Полковник Черчворд утверждает, что это не наакаль, и в этих символах нет абсолютно ничего общего с иероглифами деревянной боевой дубины с острова Пасхи. Резные фигуры на ларце, однако, наводят на мысль о знаменитых резных истуканах оттуда. Из того, что приходит на ум, ближе всего к письменам свитка – заметьте, что все символы будто свисают с горизонталей слов, – язык одной книги, хранившейся одно время у злополучного Харли Уоррена. Книга была прислана ему из Индии в 1919 году, как раз когда мы с Картером у него гостили. О ней Харли мало что рассказал – намекал даже, что происходит фолиант вовсе не с Земли. Он взял его с собой тем декабрем, когда сошел в склеп на том старом погосте и наверх, как вы знаете, не поднялся. Не так давно, набросав по памяти некоторые идеограммы из книги и сделав фотостатические копии бумаг Картера, я послал их нашему присутствующему здесь другу – Свами Чандрапутре. Господин Свами полагает, что сможет просветить нас на их счет, сверив источники и наведя определенные справки. Проблемой, правда, остается тот ключ – у меня есть его снимок. Странные узоры на нем – абсолютно точно не буквы, но их манера, сдается мне, восходит к той же культуре, что и свиток. Картер часто говорил, что близок к финальной разгадке, но без подробностей – по сему поводу на него как-то раз нашло подобие поэтического вдохновения. «Древний серебряный ключ, – писал он, – отворит одну за другой все двери, что преграждают нам вход в коридоры пространства и времени, ведущие к самой последней Черте, какую не пересекал ни один человек с той поры, как гениальный Шаддад воздвиг и сокрыл под песками Arabea Petraea[30] великие купола и несчетные выси Ирема, Города Тысячи Колонн. Лишь бесноватые дервиши и мучимые жаждой странники пустынь доносили вести о циклопических вратах с изображением гигантской Длани над замковым камнем свода, но никто из людей не сумел пройти под этой аркой и, вернувшись назад, заявить с полным правом, что оставил следы на красном песке по ту сторону». Серебряный ключ, по мнению Картера, был именно тем, чего взыскала та раскрытая каменная длань. Мы не знаем, почему Картер, уходя, не взял вместе с ключом и свиток – возможно, забыл о нем или намеренно поостерегся его брать, памятуя об участи Харли Уоррена. А может, для его задумки сей документ попросту не требовался.
Де Мариньи сделал паузу, которой воспользовался мистер Филлипс, заговоривший высоким и ломким голосом:
– О странствиях Рэндольфа Картера нам известно только из сновидений. Я посетил во грезе много удивительных мест, и среди прочего узнал важные новости, когда был в Ултаре, что за рекою Скай. Похоже на то, что нужды в пергаменте не было, ибо Картер несомненно вернулся в мир, явленный ему однажды в детстве, и воцарился ныне в Илек-Ваде.
Мистер Аспинвалл гуще прежнего налился апоплексической кровью и зашипел:
– Неужто никто не дерзнет заткнуть рот старому сумасброду? Довольно с нас мистики! Задача простая – поделить наследство, так приступим же!
Первый раз за все время Свами Чандрапутра подал свой странный натужный голос:
– Господа, не все так просто, как кажется на первый взгляд. Нехорошо поступает сэр Аспинвалл, потешаясь над материей снов. Мистер Филлипс не имеет полного понимания вещей – видимо, его прозрения не во всем полны. Сам я видел многое, подолгу предаваясь медитативным состояниям – в Индии это давняя традиция, – и столь же серьезно, как у меня на родине, относились к подобным практикам все члены семейства Картер, насколько знаю. Вы же, мистер Аспинвалл, как родственник по материнской линии, по крови – не истинный Картер. В своих собственных снах и в некоторых других источниках я почерпнул великое множество сведений о том, что вам еще представляется темным. Вот, к примеру, тот свиток, не поддавшийся расшифровке, – Рэндольф Картер его забыл, а меж тем, позаботься он взять его с собой, он сослужил бы ему добрую службу. Я взаправду немало выведал о том, что с Картером приключилось после того, как, взяв из шкатулки серебряный ключ, он оставил свой самоходный экипаж и ушел в неизвестном направлении четыре года назад, седьмого октября!
Аспинвалл скептически кашлянул, но остальные с явным интересом подались вперед.
Клубы дыма из кадильниц о трех опорах заволокли комнату. Остервенелое тиканье часов звучало теперь будто телеграфная дробь послания из какого-то далекого иного мира. Развалившись в кресле, индус Чандрапутра повел дальше свою странно натужную, притом весьма уверенную речь – раскрывая слушателям подоплеку всего того, что испытал на себе Рэндольф Картер.
Холмы за Аркхемом полны неких странных чар – может быть, тех, что старый колдун Эдмунд Картер извлек из звезд и поднял из нутра преисподней, когда укрылся здесь в 1692 году, бежав из Салема. Как только Рэндольф Картер вновь очутился среди этих холмов, то понял – где-то совсем рядом находятся магические врата, пройти сквозь которые могут лишь немногие отчаянные, отверженные или отрешившиеся, для кого барьеры между этим миром и Великим Запредельным истончились уже давно. Он чувствовал, что точно в этот день и в этот час сможет плодотворно воспользоваться тем вещим знанием, которое принял за несколько месяцев до сего момента, уяснив, к чему ведет причудливый узор серебряного ключа, от древности своей утратившего блеск. Картер ведал, какие манипуляции с ключом надлежит исполнить в предзакатный час, знал слова инвокации, которыми надлежало ему сопроводить девятый – заключительный – оборот. Здесь, в непосредственной близости от скрытого в тени радианта и индуцированных Врат, ключ не мог его подвести, и Картер был уверен, что сей же ночью снова попадет в былую юношескую пору, об утрате коей никогда не переставал горевать.
Он вышел из автомобиля с ключом в кармане и извилистой тропою начал восходить по склону. Его путь лежал в объятую глубокой тенью лесную чащу на вершине. Миновав по очереди каменную стену, увитую лозами, чернолесье и согбенные деревья в запущенном саду, развалины усадьбы и еще какие-то руины, совсем утратившие вид и имя, Картер в час заката воздел ключ в воздух и исполнил церемонию, наблюдая с восторгом, как Кингспорт вдалеке заливает малиновый огонь. Лишь позднее он осознал, сколь быстро обряд возымел действие.
Потом в сгущающихся сумерках до него донесся голос из прошлого: то был старый Бениджа Кори, слуга его двоюродного деда. Но Бениджа умер тридцать лет назад. Тридцать лет назад – от чего? Сколько времени прошло и где Картер его провел? И что странного в том, что старый Бениджа зовет его седьмого октября 1883 года? Уж не загулялся ли Картер дольше, чем ему дозволила тетушка Марта? И что это за ключ у него в кармане – на месте компактного полемоскопа, подаренного ему отцом на девятилетие пару месяцев назад? Не нашел ли он ключ дома на чердаке? Не отворяет ли ключ ту загадочную арку, которую его острый глаз приметил среди сталактитов в той внутренней пещере Снейкдена? То место молва накрепко связала со старым колдуном Эдмундом Картером – никто не ходил туда, никто, кроме юного Рэндольфа, не узнал о существовании сводчатого подземного зала с арочным проходом за переплетением скрывающих проход корней. Чьи руки прорезали те врата в гранитном ложе? Сам ли старик Эдмунд трудился там – или лишь повелевал теми, кого призвал и обуздал своим колдовством?
В тот вечер маленький Рэндольф ужинал с дядей Крисом и тетей Мартой в старой усадьбе с покатой крышей. На другое утро он встал спозаранку и побежал через яблоневый сад, где деревья гнулись под весом лет, к роще на горе, где среди огромных дубов сокрылся проход в Снейкден. Все помыслы мальчика обратились к спуску в пещеру, и он не заметил, как обронил носовой платок, когда выпростал руку из кармана – убедившись за миг до того, что драгоценный серебряный ключ все еще при нем, не выпал на бегу. Бесстрашный юный Картер пополз по черному жерлу, подсвечивая себе путь прихваченными из дому спичками. Наконец он по-пластунски пролез через узкую прорезь в скале – и очутился в сводчатой внутренней полости, одна из стен которой напоминала умышленно выдолбленную арку. Перед той стеной, серой и скользкой от подземной влаги, он застыл, объятый восторгом и страхом, и все смотрел на свою находку, одну за другой истрачивая спички. Неужто глыба над замковым камнем воображаемой арки – гигантская скульптурная длань? Картер извлек серебряный ключ, проделал им нужные пассы и нараспев прочел инвокацию, сам не зная, откуда те ему известны. Может быть, он о чем-то забыл? Рэндольф знал только одно – ему нужно во что бы то ни стало преодолеть барьер и попасть в бескрайние земли своих снов, в те абсолютные чертоги, где кипит горнило всех времен и всех миров.