Произошедшее после едва ли поддается описанию словами, ибо полно тех парадоксов и противоестественных противоречий, коим нет места в яви дня – и нигде, кроме мира сна. Сновидец всякое, даже и самое небывалое, приемлет как должное – покуда не возвращается в тесный и косный мир привычности, скованный цепями причинно-следственных связей и подкованный логикой трех измерений.
По мере того как индус Чандрапутра продолжал свой рассказ, ему с трудом удавалось избегать того, что могло бы показаться даже не мальчишеской безудержной выдумкой, не плодом фантазии человека, истосковавшегося по детству, а обыкновенным бредом весьма наивного толка. Скривившись от недовольства, мистер Аспинвалл практически перестал слушать.
Согласно Чандрапутре, особый ритуал Картера, претворенный в черноте подземелья, принес свои плоды, катализировав явные перемены в окружающей обстановке. Гобелены пространства и времени распрялись, хоть это и не было заметно глазу, и понятия длины и места вмиг утратили власть над Картером. Неуловимо утратился какой бы то ни было возраст; за день до этого пытливый мистик чудом одолел пропасть лет – а теперь не стало ни мальчика, ни мужчины. Остался лишь Рэндольф Картер – вещь-в-себе, навьюченная некоторыми представлениями, потерявшими связь с земным опытом. Еще мгновение назад он пребывал в пещере, стоял перед высеченной посреди стены аркой с изображением гигантской длани – теперь же пещеры не было, как, впрочем, и ее отсутствия; а гранитную стену нельзя было назвать ни реальной, ни иллюзорной. Существовал лишь поток впечатлений – даже не зрительных, а воспринимаемых сознанием, – и в центре потока вихрился он, Рэндольф Картер, получавший и фиксировавший все эти впечатления неведомым образом.
Ко времени претворения перехода Картер осознал, что тот край, где он оказался, не сыскать ни в одной земной географии, а то время, в которое он попал, не датирует никакая история. Однако денотат происходившего не являлся для Картера тайной за семью замками – о процессе полувскользь упоминалось в Пнакотикских манускриптах, а в воспрещенном «Некрономиконе», труде опального арабского сумасброда-поэта Абдуллы аль-Хазреда, ему была посвящена отдельная глава, чье значение Картер уразумел, лишь проникнув в смысл и суть символики, выгравированной на серебряном ключе. Ему открылся Путь – еще не сами Абсолютные Врата, но уже та тропа, что ведет от Земли и времени к продолжению Земли, находящемуся вне времени, из которого, в свою очередь, Абсолютные Врата ведут лихим и опасным путем в Окончательную Пустошь за гранью всех земель, всех вселенных и всей материи.
На пути том Картеру полагался Провожатый – неизбывно страшное существо из тех эпох, когда о человеческой породе не приходилось и грезить, из эпох, в коих давно забытые фигуры вели строительство странных городов в дыму вулканов Земли. Позже на руинах их трудов резвиться будут самые первые млекопитающие… Картер вспомнил, что аль-Хазред писал о Провожатом следующее:
«Дерзнувшие заглянуть за Преграду и принять Его в качестве Проводника могли бы проявить большее благоразумие и избежать всякой сделки с Ним, ибо сказано в книге Тота, что порой один лишь взгляд стоит слишком много. И исход невозвратный предначертан тем, кто пошел на Сделку, ибо во Чертогах, далеких нашему миру, кипит темная Жизнь, что пленит и связует. Но и Тварь, что ходит Ночами, и Зло, что неусмиримо Знаком Старших Богов, и Стадо, стоящее на страже у тайного прохода каждой Гробницы, пирующее тем, что произрастает из погребенного Праха – все это беды меньшие, ежели сравнивать их с Оберегающим Врата, что способен стремглав пробежать по всем мирам и всякого увлечь за собой в Ничто на пожрание силам Безымянным. Ибо Страж тот – Умр ат’Тавиль, Самый Древний из Древнейших, чье имя дословно значит – Долговечный».
Память и фантазия формировали неясные видения с зыбкими контурами в средоточии бурливого Хаоса. Картер знал, что сам в ответе за них, и вместе с тем чувствовал, что его сознание еще не до конца воспряло к жизни, что эти образы реально населяют окружающий его бескрайний, непомерный и невыразимый мир, словно пытающийся обозначить себя при помощи чего-либо зримого, заговорить на понятном земному мышлению языке. Ведь разум человека попросту неспособен объять всю ширь открывшегося пространства, сущего вне времен и ведомых человеку измерений.
Перед Картером зыбко маячил калейдоскоп фигур и картин, которые он каким-то образом связывал с первобытным, канувшим во мрак веков земным прошлым. Чудовища, наделенные душой, смыслом и целью, двигались среди открывающихся видов гротескного творенья, которые неискушенный ум не посетят и во сне. Ландшафты слагались небывалой растительностью, утесами и горами, постройками явно нечеловеческого типа. Были там города на дне моря и обитатели их, были башни в великих пустынях, где шары и цилиндры, где безымянные крылатые существа то уносились в небесные выси, то низвергались оттуда. Все это укладывалось у Картера в голове, хотя в образах не было стойкой связи ни друг с другом, ни с ним самим. Картер не имел ни постоянного облика, ни положения, а только те ускользающие намеки на облик и положение, которые ему подсказывал вскружившийся ум. Он загадывал найти очарованные пространства своих детских грез, но теперь, опьяненный видами безогляднее, едва понимал, куда стремится. Думы безудержной и кощунственной дерзновенности одолели Картера, и он знал, что без страха предстанет перед пугающим Провожатым и попросит его о чудовищных и страшных вещах.
И калейдоскоп картин приостановил свой бег в угоду временной стабильности – тут же показались высокие каменные громады в резных узорах неземной и непостижимой конфигурации, расставленные по законам какой-то неведомой геометрии. Свет источался с неба дивных цветов, пуская лучи в непостижимо противоречивых направлениях, и почти разумно играл над полукружием великанских, покрытых иероглифами престолов о восьми углах – с восседавшими на них расплывчатыми фигурами в хламидах. Была и еще одна, не занимавшая престола фигура, словно бы скользившая или парившая над зыбким подобием пола. Она не сохраняла устойчивый силуэт, но в ее очертаниях то виделось, то ускользало раз за разом нечто наталкивающее на мысль о далеком пращуре человека или человеческом подобии, пусть ростом она и превышала представителя homo sapiens в полтора раза. Ту фигуру, как и ее компаньонов на престолах, окутывала хламида из складчатой ткани цвета абсолютно невыразимого – и в этом наряде, сколько Картер ни смотрел, не находилось даже прорезей для глаз. Зрение, вероятно, не требовалось этому существу, ибо оно принадлежало тому порядку, что намного превосходил сугубо физический по строению и способностям.
Последняя догадка Картера не замедлила подтвердиться, ибо существо обратилось напрямую к его разуму, не прибегая ни к языку, ни даже к звуку. Изреченное имя должно было повергнуть пришельца в трепет, однако Рэндольф Картер не затрепетал. Вместо этого он ответил аналогичным мысленным образом, выказывая знаки почтения, предписанные «Некрономиконом». Ибо перед ним был тот, кого страшился весь мир со времен, когда Ломар поднялся из морской пучины – и Крылатые пришли на Землю, чтобы передать людям Древнее Знание. Да, это был он – таинственный Провожатый и Страж Ворот, Умр ат’Тавиль, именуемый также Долговечным.
Всеведущий Провожатый знал о чаяниях Картера и о его приходе, равно как и о том, что сей искатель истин предстал перед ним, не убоясь. В исходивших от Провожатого токах не было ничего пугающего или злого, и Картер задумался, не могли ли жуткие богохульные намеки безумного араба и выдержки из Книги Тота быть вызваны завистью и расстроенным желанием сделать то, что сейчас должно им быть сделано. Или, возможно, Провожатый всю злобу и страх приберег для тех, кто взаправду боялся. По мере того как токи продолжались, Картер мысленно интерпретировал их в слова.
– Аз истинно есмь Древнейший из Древних, – изрек Провожатый, – о коем уж знамо тебе. Мы ждали тебя – Круг Древних и я сам. Приветствуем запоздалое явление твое. Ключ у тебя, и только что тобою отверсты были Первые Врата. Теперь Абсолютные Врата ждут твоего прихода – они готовы испытать тебя. Ежели боязно – отворотись. Ты все еще можешь вернуться невредимым тем же путем, каким пришел. Но ежели решишь продвинуться…
Пауза была зловещей, но мысленные токи продолжали оставаться дружелюбными. Картер не колебался ни секунды, ибо жгучее любопытство гнало его дальше.
– Я пойду дальше, – послал он в ответ, – и принимаю тебя своим Провожатым.
После этих его слов его иномирный собеседник сотворил некий жест – его хламида колыхнулась, что могло предполагать воздевание руки или иное сходное по сути движение. Когда же был претворен второй жест, Картер вспомнил соответствующие указания в сокровенных книгах и понял, что приближается к Абсолютным Вратам. Струящийся свет принял новый, столь же непередаваемый оттенок, и фигуры на шестигранных пьедесталах стали видны яснее. Они как будто распрямились – и теперь больше напоминали людей, хотя Картер знал, что они не могли быть ими. Над их покрытыми тканью головами, переливаясь цветами, явились высокие уборы вроде тех, что венчали безымянных идолищ, высеченных позабытым ваятелем в толще скал на одной высокой заповедной горе Тартарии; вычурные же набалдашники их длинных жезлов, зажатых где-то среди многих складок хламид, тоже являлись предметами позабытой секретной культуры.
Картер понял, кто перед ним, откуда они пришли и кому служат, а также какова цена их службы. Однако он по-прежнему был доволен, потому что, рискнув единожды, должен был познать все. Он поразмыслил о смысле слова дамнация, коим любили бросаться слепцы, презиравшие всех зрячих, пусть даже и одним глазом видящих. Как тщеславны кликуши, говорящие о злокозненных Древних, якобы способных пробудиться от вековечного сна и гневно обрушиться на человечество! Абсурдно думать, что огромный слон удумает мстить малому земляному червю.