Тут все сидящие на квазивосьмиугольных престолах взмахнули резными скипетрами, приветствуя его. Они направили на него поток мысли, и Картер понял суть их послания:
– Мы приветствуем тебя, древнейший из древних, и тебя, Рэндольф Картер, мужеству своему благодаря уподобившегося нам.
Тут Картер увидел, что один из престолов пустует и древнейший из древних указывает жестом, что тот уготован ему. Увидел он и другой престол, выше всех остальных; он стоял в центре странной кривой – не полукруга и не эллипса, не параболы и не гиперболы, – которую они составляли. Это, сообразил он, вестимо, трон самого Провожатого. Двигаясь необычной для себя манерой, Картер занял место на пьедестале; к тому времени Провожатый также занял свое место.
Постепенно и как бы сквозь туман Картер осознал, что Древнейший держит что-то под своим покровом – похоже, в ожидании оказии достать это и продемонстрировать, тем отвечая на безмолвный вопрос своих укутанных в непроницаемые хламиды компаньонов. Это оказалась большая глобула – или то, что воспринималось Картером как глобула, – из тускло светящегося металла. Когда Провожатый приподнял ее, возникло ощущение звука, который то становился громче, то стихал – с периодичностью, не похожей ни на какой ритм. Передавалось и ощущение плавного напева – или того, что человеческим умом толковалось как напев. Под воздействием этого глобула засияла интенсивнее, излучая пульсирующий в унисон с напевом холодный свет невиданных оттенков. Когда между этими светом и звуком установилась гармония, скипетроносцы на пьедесталах начали плавно раскачиваться в такт, а над их покрытыми главами засияли нимбы тех же небывалых оттенков…
…Индус прервал свой рассказ и внимательно уставился на высокие, очень похожие на саркофаг часы, безумное тиканье которых не соответствовало никаким земным ритмам.
– Мне незачем объяснять вам, мсье де Мариньи, – обратился он к ученому устроителю встречи, – каков был ритм того напева и почему под его воздействием стали раскачиваться все фигуры на своих престолах. Вы единственный здесь имеете понятие о Запредельном Протяжении. Эти часы… полагаю, их прислал вам тот аскет, о коем рассказывал несчастный Харли Уоррен? Тот самый, уверявший, что первым из людей постиг Йан-Хо, тайный схрон наследия затерянного во тьме веков Ленга, и смог добыть там несколько диковин. Много ли вам ведомо о причудливых характеристиках этих часов? Если верить моим видениям и некоторым письменным источникам, их создатели довольно много знали о Первых Вратах. Но я отвлекся, за что прошу извинить…
Наконец пульсации и напевы прекратились, и фигуры в плотных одеяниях перестали раскачиваться. Сияние нимбов над их головами померкло, и сами они стояли на пьедесталах уже не так прямо. Глобула, однако, по-прежнему излучала удивительный трепетный свет. Картер почувствовал, что Древние вновь ушли в сон, как до его появления, и задумался над тем, от каких космических видений отвлек их своим приходом. Постепенно в его сознание проникло, что странный неторопливый распев был частью обряда, посредством которого Древнейший погрузил их в особую необычную разновидность сна – такую, что поможет им открыть Абсолютные Врата, мерилом прохождения коих выступал серебряный ключ. Так что теперь Картер знал – Древние зрят в глубь беспредельных внешних сфер, завершая то, что потребовалось ввиду его единения с ними.
Провожатый этим сном не был застигнут; казалось, неким безгласным манером он все еще делал наставления. Картер понял, что каждый из Древних должен сформировать во сне весьма определенную мысль. Композиция мыслей этих вызовет форму, доступную даже его земному восприятию. Когда видения спящих достигнут полной гармонии, Картер сам все узрит – и сможет усилием воли материализовать все, что ни вообразит. Нечто подобное ему доводилось наблюдать и на Земле, в Индии, когда проекция совместной воли посвященных перековывала воображаемое в осязаемую материю. В древности подобным искусством был славен Афлаанат, о котором до сих пор боятся упоминать вслух.
Что именно есть Абсолютные Врата и как их миновать, Картер определенно не знал, но его захлестнуло чувство напряженного предвкушения. Он осознавал, что у него есть своего рода тело и что роковой серебряный ключ сжат в руке. Вздымающаяся напротив него каменная толща кажущейся своей ровностью напоминала стену, к центру которой неодолимо притягивало его взгляд. И тогда он внезапно почувствовал, что Древнейший из Древних перестал посылать ментальные токи. В первый раз Картер понял, сколь ужасна может быть полная тишина – и мысленная, и физическая. До того не проходило мига, что не был наполнен ощущением некоего ритма, слабого загадочного биения простертой за грань людского мира толщи… но теперь молчание без конца и начала воцарилось надо всем. Не слышал Картер и собственного дыхания. Жар глобулы Умр ат’Тавиля сделался мертвенно-бледным, бестрепетным. Более яркий, чем у иных, нимб над покрытой главой Провожатого сиял холодным, словно бы замерзшим светом.
Картеру вскружило голову, и чувство утраты ориентиров возросло стократ. Странное излучение нимбов лишь подчеркивало кромешность тьмы, окутывавшей спящих Древних, а между их шестигранными престолами будто пролегли долгие парсеки. Затем Рэндольф почувствовал, как некая сила подхватила его и забросила в пахнущее ладаном средоточие волн, – он как бы плыл по знойному, пахнущему розами морю, прилив которого разбивался о берега из пламенной бронзы. Великий страх обуял Картера, когда он окинул взглядом морскую ширь, отделяющую его от далекого берега. Но в следующий момент тишина была сломлена, и волны заговорили с ним на языке, не подразумевающем никаких слов да и в принципе звуков.
– Приверженец Правд абсолютных свободен от злых и от добрых начал, – произнес не наделенный звучанием голос. – Приверженец Правд абсолютных начало начал постигает и знает: реальность – туман, а материя – Первый Обманщик.
И вот в каменной толще, столь неодолимо притягивавшей его взгляд, проявился очерк циклопической арки – не без сходства с той, что была видена так давно в той глубокой пещере, на далекой трехмерной планете Земля. Он понял, что орудует серебряным ключом: проворачивает его по обряду, подсказанному чутьем, а не знанием, хоть и в схожей манере с ритуалом открытия Первых Врат. И каменная твердь стены вдруг обратилась в румяное море, обтекавшее все его существо хмельною влагой. Стена как бы растаяла от волшебства, навлеченного им, и потока мысленных сил со стороны Древних. Как и прежде, не страшась и не сомневаясь, Рэндольф Картер устремился в проход – и преодолел Абсолютные Врата.
Прохождение Рэндольфа Картера сквозь ту каменную твердь напоминало падение в непомерную космическую глубь. Он почувствовал с великого отдаления, как накатывает на него всеохватно-божественное, терпкое, убийственное исступление; уловил трепет крыл и звуки, издаваемые тварями, неведомыми на Земле и в Солнечной системе. Оглянувшись, он увидел не один проход, а множество, и у некоторых проходов гомонили сущности, чей вид ему лучше бы было мигом забыть. И тогда Картер испытал ужас больший, чем любая из тех тварей могла навлечь, – неизбежный испуг от родства с теми звездными кошмарами. Хотя Первые Врата и лишили его в чем-то опоры, оставив в неуверенности касательно телесного вида и взаиморасположения с зыбко очерченными предметами вокруг, его самость осталась нетронута. Он был все тем же Рэндольфом Картером, точкой спокойствия в кипении хаоса. Теперь, пройдя Абсолютные Врата, в миг всепожирающего страха он осознал, что не одним человеком является, но великим множеством. Един – в потоке лиц, во множестве времен! И на Земле, в октябре 1883 года, 7-го числа, в мягком вечернем свете мальчик по имени Рэндольф Картер, покинув Снейкден, бежал садами и каменистыми косогорами за околицу аркхемских холмов, и где-то в невообразимой дали, в 1928 году по земному летоисчислению, фантомный двойник Картера занимал престол в кругу Древних. Всюду, в легионе мест и времен, бесконечное множество и чудовищная непохожесть которых толкали его на порог безумия, существовал кто-то неотличимый от Рэндольфа Картера в нынешнем своем воплощении. Эти «Картеры» существовали во всех периодах земной истории, включая и те, что выходили за рамки знаний и догадок ученых. Встречались «Картеры» в человеческом обличье и «Картеры» в шкуре зверя, на суставчатых ногах беспозвоночной твари и даже в растительном побеге. Какие-то воплощения несли на себе печать разума, какие-то были глупы. Находились и «Картеры», никак не связанные с Землей и обитавшие в других мирах, звездных системах и галактиках. Споры инкарнаций перемещались в просторах космоса от планеты к планете, от одной Вселенной к другой, и все они являлись частицами его самого. Отдельные видения напоминали ему давние сны – и смутные, и яркие, и привидевшиеся раз в жизни, и возвращающиеся вновь и вновь. Иные фантастические внеземные сцены были так узнаваемы, что это не могло не повергнуть в восторг, смешанный с оторопью настолько сильной, что меркла даже та, другая оторопь – испытанная в самый разгар ночи, когда двое отправились на свой страх и риск в один древний и скверный некрополь, пролегший под ущербной луной, а обратно пришел лишь один. Ни смерть, ни судьба, ни страдание не ведут к столь сильному Отчаянию, что проистекает из утраты своего «я». Вход в «ничто» дарует покой забвенья, но знать, что ты существуешь, но более не являешься единичным в своем роде, – истинно невыразимая трагедия.
Он знал, что когда-то в Бостоне жил-поживал некий Рэндольф Картер, однако сейчас, в абсолютной бездне, уже не было уверенности в тождестве между ним, частью Вселенной, и тем далеким Р. К. Его особое «я» кануло, но в то же время он (если уместно говорить «он» о несуществующей индивидуальности) осознавал себя единицей в орде самых разных «я» – как если б его тело сделалось одним из многоруких и многоликих божеств, чьи статуи в индийских храмах суть непременный элемент убранства. В растерянности он глядел на свои несметные копии, тщетно пытаясь отыскать среди них оригинал, если (подумать страшно!) такой оригинал существовал