с тестом делать? Когда сажать?..
Кто-то у него вчера был, долго они там говорили, смеялись. Теодозия Петровна слышала голоса, пытаясь ревниво различить слова. И сейчас в душе кляла того человека, почему-то уверенная, что именно вчерашний гость повинен в сегодняшнем исчезновении Богдана Григорьевича. Вообще-то редко кто к нему захаживал… Теодозия Петровна переключила телевизор на Варшаву — по первой программе был объявлен фильм «Королевские сны». В самом названии ощущалось что-то загадочное, а это оставалось главным для Теодозии Петровны. Все, что происходило за стенами ее квартиры — на улицах, в магазинах, на рынке, даже в храме Божьем, — было для Теодозии Петровны реальностью, а все, что приходило к ней с телеэкрана, услаждало эту реальность, и являлось для нее тем, что для иных чтение книги.
Разложив один из пасьянсов, Теодозия Петровна пила чай с сухариками, смотрела на светящийся экран и время от времени прислушивалась, надеясь уловить момент, когда Богдан Григорьевич своим ключом отопрет входную дверь, в прихожей щелкнет выключателем и шаркающим шагом пройдет к двери в свою незапирающуюся никогда комнату.
Так прошло около часа. За окнами уже стояла темень, лишь на противоположной стороне, у конечной трамвайной остановки горел фонарь.
И тут раздался звонок в дверь. Удивленная, Теодозия Петровна, нащупала под столом сброшенные шлепанцы и пошла выяснять, кто так поздно заявился.
— Кто там? — испуганно спросила она, пытаясь через «глазок» разглядеть звонившего.
— Я, я, Теодозия Петровна, — отозвался голос Богдана Григорьевича.
— Что с вами? Что это вы? — растерянно спросила она, еще недоверчиво гадая, он ли, или кто-то его голосом говорит. Но все же дверь отворила.
— Вы уж извините за беспокойство, — входя, развел руками Богдан Григорьевич. — Где-то ключ потерял.
Она кивнула, подозрительно поглядывая на него и осторожно потягивая носом. Похоже, трезв. Хотела спросить, где он так поздно был, но воздержалась, быстро стрельнула взглядом вниз — на его туфли: в каких он в обычных каждодневных или в своих единственных для выхода. Так она высчитывала степень важности его отлучек, не любила, когда он уходил в этих единственных, что-то ревниво-злобное шевелилось тогда в ее душе. На сей раз Богдан Григорьевич был именно в них.
— Устал, — сказал он, понимая весь ход ее мыслей, и чтобы увести возможный разговор в более благоприятное русло, с улыбочкой спросил: Какой у вас сегодня пасьянс?
— Пасьянс вам нужен! — хмыкнула она, тоже разгадав хитрость. И как бы обиженно поведя плечом, повернулась к нему спиной, чтоб удалиться.
— Спокойной ночи, — поспешил сказать Богдан Григорьевич, подошел к своей двери, снял туфли и оставив их за порогом, влез в шлепанцы и вошел к себе.
27
Инспектор уголовного розыска был зол. Сейф полон незаконченных дел: разбой, квартирные кражи, четыре угона автомашин, этапирован рецидивист, заявивший уже в колонии, что три давних нераскрытых грабежа совершил он, хотя сел по другим делам, а когда этапировали сюда, выяснилось, что это самооговор. Есть любители прогуляться в родной город хоть таким путем. И тут на тебе — опять возникли мальчишки, упершие водку! Вроде закончил с ними, все ясно, передал следователю, тот написал уже обвинительное заключение, а все придется притормозить: заявление из облархива об исчезновении какой-то папки с бумагами. Мальчишек надо будет опять допрашивать. Отпущенные до суда под личное поручительство родителей, они сейчас сидели в коридоре, испуганно гадая, что произошло, почему милиция вновь заинтересовалась ими.
Надежда Францевна впервые посещала милицию. Поразило убожество кабинета, цвет и обшарпанность стен в коридоре, слишком громкие голоса в дежурке, грохот сапог по грязному полу, смешавшиеся запахи хлорки, табачного дыма, пота. Сидевший напротив нее человек в штатском, которому на вид можно было дать лет сорок, то ли уставшим, то ли безразличным взглядом еще раз прочитал заявление, напечатанное Надеждой Францевной на бланке, перевернул его зачем-то, хотя на обороте бумага была совершенно чистой, и опять лицевой стороной положил перед собой.
— Что находилось в этой папке? — спросил он.
— Документы.
— Я понимаю, что не конфетные фантики, — усмехнулся он.
— Штабные документы партизанского отряда «Месть». Оригиналы. Я их не видела, но так значится в описи.
— Надо полагать, что для нынешних времен никакой военной тайны они не составляют?
— Думаю, нет.
— Кому же эта папка могла понадобиться?
— Это уж выясните, пожалуйста, вы, — Надежда Францевна поджала губы и осторожно, двумя пальцами прикоснулась к своим буклям, чуть подкрашенным в лиловый цвет.
— Кто мог знать, что именно хранится в этих ящиках?
— Кто угодно. Достаточно заглянуть в опись.
— Кто мог видеть опись?
— Любой наш сотрудник. Она не секретна. Но вряд ли у кого-нибудь возникло желание читать ее. Кроме, разумеется, тех, кому положено или того, кто, как видите, проявил к ней личный интерес. А так, — Надежда Францевна пожала плечами, — у каждого своих дел хватает.
— Кто работал с нею?
— Она размножена для всех отделов. Каждый выбирал то, что попадет в его отдел из вновь поступивших фондов.
— Куда вы собираетесь убрать ящики из собора?
— Мы уже перевезли их. Потеснились в одном хранилище и временно там разместили.
— Зачем вы поторопились? Хотя бы с нами посоветовались, — поморщился инспектор и подумал: «Там теперь столько „пальцев“! В одном городе ящики заполняли, заколачивали, грузили в машину, затем в вагон, здесь разгружали, перевозили, вносили в подвал, теперь опять грузили, перевозили, вновь разгружали, складировали… Какое количество людей к ним прикасалось, кроме мальчишек и того, кто взял папку!.. И где гарантия, что тот, кто взял, оставил свои пальцы?» — Вы, наверное, и пыль с ящиков смахнули, когда завезли на новое место? — спросил он. Вопрос был задан просто так, почти риторически, с горькой иронией. Не уловив его смысла, Надежда Францевна, воспринимавшая все серьезно, тем более в этом кабинете, сочла необходимым ответить исчерпывающе и определенно:
— При нашей тесноте, при нашем уровне технической обеспеченности, когда своей пыли хватает, я сама за всем проследила, приказала протереть каждый ящик…
— Я не сомневался, — с грустной улыбкой он по-своему оценил аккуратность директорши архива. — Ну что ж, Надежда Францевна, пожалуй, на сегодня все. Будем искать вашу драгоценную папку.
— Вы никогда не пользовались услугами архива? — Надежда Францевна поднялись.
— Не приходилось.
— Это заметно. Думаю, специфика вашей работы хоть однажды, но приведет нас к вам.
— Лучше не надо, — дружелюбно сказал он. Провожая ее, вышел в коридор и дождавшись, когда она скроется за поворотом, повернулся к двум недорослям, истомленным страхом и долгим ожидание на жесткой скамье перед его дверью… — Заходи, — сказал он старшему.
— Взяли вы водку. Так? Чего полезли во второй отсек? — усевшись, спросил инспектор.
Парень молчал.
— Зачем сломали вторую дверь, вскрыли ящики? Что искали?
— Просто… Думали, может там еще чего.
— Что именно «еще чего»?
— Ну, сгущенка… Конфеты…
— На сладкое потянуло?
Тот пожал плечами.
— Папку зачем взяли? Куда дели?
— Не брали мы… Кому она нужна? — хрипловато, сухим от волнения голосом ответил паренек. — Честное слово, ничего не брали.
— Ты свое «честное слово» для суда прибереги. Авось разжалобишь, постучал инспектор ручкой по бумаге. — Это тебе не школьное сочинение, а протокол допроса. — Может, кто попросил сделать одолжение, пообещал заплатить? Или как?
— А может кто-то, кроме нас… Допустим тот, с фонариком…
— Кто такой?
— А мы его не знаем… Витька хотел про него следователю рассказать, а тот и слушать не стал.
— В лицо видел этого, с фонариком?
— Мало. Один раз он посветил на что-то в руке, наклонился, тогда и видел… Когда спрятались за углом… Он вошел и стал по лестнице спускаться.
— Ну-ка, опиши, какой он.
— Обыкновенный.
— Высокий, низкий?
— Не, невысокий.
— Возраст? Твоему отцу сколько лет?
— Сорок.
— Так он старше отца или моложе?
— Не разглядел.
— Брюнет, блондин, лысый, волосатый?!.. Что, по слову из тебя тянуть надо, описать не можешь? — разозлился инспектор.
— Не нужен он мне был, запоминать его… Вроде такой, как отец у меня, плотный. Голова с волосами, с темными, — неуверенно ответил парень.
— Как он спускался по лестнице: быстро, медленно?
— Нормально спускался… Сперва фонариком далеко светил, потом поближе, как под ноги. Потом фонарик взял в другую руку…
— В какую?
— В другую, в левую, а правой за стену придерживался.
— И что дальше?
— Мы за угол убежали… Видели только, что свет долго горел в чулане, где те ящики.
— Что значит долго? Десять минут, час, два?
— Не. Минут сорок… А может, больше.
— Раньше видел его где-нибудь?
— Не.
— Что еще можешь добавить, вспомни.
— А что добавлять? Ничего я не знаю…
— Ладно, иди, посиди в коридоре. Пусть Лупол войдет.
Второй воришка ростом поменьше, щуплый, робко остановился у двери.
— Заходи, заходи, Виктор Степанович Лупол. Что такой несмелый стал? Когда водку брал и ящики вскрывал, был, небось, похрабрее… Садись… пока сюда, — сказал инспектор. — Про водку я уже все знаю, ты мне теперь расскажи, зачем папку с бумагами унесли? Тоже заработать захотели? От кого?
— Мы не брали! — отчаянно замотал он головой.
— А зачем ящики распотрошили?
— Не знаю, — едва прошептал.
— Смотри, что получается, Лупол: вы взломали ящики, тут же появляется человек, потом оказывается, что исчезла одна папка. Очень странное совпадение. Будто заказал он: вскрывайте, а я подоспею. А, может, не было никакого человека?
— Был!.. Был!.. Я видел его… Фонариком он светил.