Облархив находился на маленькой, выложенной серыми плитами площади, образованной двухэтажным красивым флигелем с высокими венецианскими окнами, забранными узорчатыми решетками (здесь и размещался облархив), музеем атеизма, устроенном в здании средневекового арсенала и Домом печати. Одна сторона площади была открыта и выходила к трамвайной остановке.
Через кованую железную калитку с большим кольцом вместо ручки Щерба прошел в узкий коридор здания, по обеим сторонам которого шли двери. На одной из них он нашел табличку с надписью «Дирекция», постучавшись, заглянул в маленькую пустую приемную — стол, пишущая машинка, два стула. Дверь справа, как понял Щерба, вела к директору. Поскольку спросить было не у кого, он приоткрыл ее с вопросом:
— Разрешите?
— Входите, — сидевшая за красивым письменным столом с витыми ножками немолодая женщина подняла голову.
— Моя фамилия Щерба. Я из прокуратуры области. Вот мое удостоверение. С вашего разрешения я хотел бы посмотреть вот эти документы, — и он протянул листок бумаги с заранее выписанными указаниями: «Ф.Р-587, оп.4, ед. хр.2. Оригинал». — Это по партизанскому отряду «Месть».
— Ах, вот что! — Надежда Францевна как-то тоскливо посмотрела на Щербу, пожала плечами, встала, приоткрыла дверь и позвала: — Леся!.. Опять ее на месте нет! — Надежда Францевна вернулась к столу, взяла бумажку, поданную ей Щербой. — Подождите минуточку здесь, я сама принесу.
Вернулась Надежда Францевна минут через десять.
— Вот, пожалуйста, — протянула она папку. — Если вам удобно, можете здесь знакомиться. Садитесь за мой стол, а я выйду.
— Нет, нет, — возразил Щерба, сидевший у стены на высоком стуле, таком же черном, как письменный стол. — Мне и тут удобно, благодарю вас. Это займет немного времени.
Но она все-таки деликатно вышла.
Времени действительно понадобилось немного, чтоб перелистать ветхие бумажки и найти подлинник протокола. Щерба сличил его с фотокопией. Никаких сомнений: снята с этого документа…
Когда Надежда Францевна вернулась, он уже все закончил и скучающе ждал, чтоб возвратить ей папку, поблагодарить и откланяться.
— Так быстро? — удивилась она.
— Да, спасибо. Извините за беспокойство…
Он вышел и оглянулся, в конце коридора, где шел поворот, Щерба увидел знакомую фигуру человека. В тот момент, когда тот, удаляясь, сворачивал за угол, Михаил Михайлович удивленно узнал Олега Зданевича.
«Вот те-те! — покусал Щерба губу. — Он-то зачем сюда пожаловал? Впрочем, если можно мне, то почему нельзя ему? Мы с ним сейчас как бы одно дело делаем…»
Около четырех, закончив писать справку, Щерба по дороге в машбюро приоткрыл дверь особо общей части и позвал:
— Валя!
Женщина, стоявшая у сейфа, оглянулась.
— Мне, пожалуйста, сводки УВД за последний квартал, — попросил Щерба.
— Хорошо, Михаил Михайлович, сейчас принесу.
— Я буду у себя через десять минут…
Сотрудница принесла сводки, Щерба расписался, что получил, и уселся читать. Он искал то, что могло быть связано с убийством Шимановича аналогичные убийства, совершенные по Подгорской области. Кроме того, в деле Шимановича выплыла машина. Надо было посмотреть, где, когда и какие были угоны…
Читал он долго, в глазах рябило от одних и тех же стандартных фраз, повторявшихся случаев, стереотипных формулировок: «…на улице Мира ограблены…», «…из магазина… путем выставления стекол похищены…» Ничего интересного. И лишь уже в июльской сводке наткнулся на сообщение, задержавшее его внимание: «…поступило заявление директора облархива, что из арендуемого подвала-хранилища в Армянском соборе из вскрытых ящиков похищена папка с документами…» И имелась пометка, что преступление раскрыто… Армянский собор… Где-то вначале он упоминался. Но в связи с чем? Щерба перелистал страницы в обратном порядке. Ага, вот: «…со склада райторга в подвале Армянского собора похищено тридцать бутылок водки „Столичная“…» И через дробь тоже пометка, что преступление раскрыто. Водка и папка архивных документов… Армянский собор… Совпадение?.. Там ведь много складских помещений, арендуют их разные учреждения… Да и даты заявлений пострадавших разные, с некоторым разрывом… И все-таки…
Михаил Михайлович снял трубку, набрал номер, который знал напамять. Долго никто не отвечал, затем послышался запыхавшийся голос:
— Слушаю, майор Соколянский!
— Ты не кричи на меня, Соколянский. Здравствуй. Это Щерба. Что такой заполошенный?.. Бывает, бывает. Он у вас службист. Утешайся, что и над ним есть начальство… Слушай, в июле юнцы грабанули склад с водкой в Армянском соборе. Помнишь? Дело пошло в суд?.. Хорошо… А попозже поступило заявление от директора облархива, что оттуда же унесли папку с документами. Тоже помнишь? Меня интересует, как это дело размотали. Нет, папку, папку!.. Заказной почтой? Анонимно?.. Интересно… Ладно… Туфли Шимановича ищите, ребята…
— Это все, что от нас требуется? — засмеялся майор.
— Да нет, не все, я тебе списочек поручений через Скорика подброшу.
— Пожалейте, Михаил Михайлович.
— А кто меня пожалеет? Ну, будь здоров…
Щерба посмотрел на часы. До конца рабочего дня оставался час, можно было еще успеть в суд, чтоб ознакомиться с ушедшим в архив делом о хищении водки. Отпечатав отношение от прокурора области, Щерба забежал в приемную, сказал секретарше, что уходит в суд и не дожидаясь лифта, спустился вниз…
Районный суд размещался в старинном пятиэтажном доме. Некогда красивое здание, принадлежавшее до 1939 года какой-то страховой земельной компании, давно пришло в упадок, в нем теперь размещались на каждом этаже по две-три конторы; фанерные перегородки и выгородки со множеством уродливых дверей, вывески: «Управление льнозаготовок», «Бухгалтерия», «Общая канцелярия», «Торготдел», «Орготдел», «Отдел комплектации»… У здания не было единого хозяина. На площадке цокольного этажа стояли баки для мусора, сквозила пустая, без кабины, лифтная шахта.
Поднимаясь на верхотуру по крутым и долгим лестничным маршам, Щерба часто останавливался, передыхал, разглядывая прежнее богатство этого дома: позеленевшие латунные перила, нежный мрамор стен, где плиты были прихвачены потемневшими бронзовыми винтами с широкими фигурными шляпками, кое-где метровые плиты были выломаны или отбиты, серел цемент…
«Добьем и это», — подумал Щерба, одолевая последние ступени.
В комнатке за конторкой перед пишущей машинкой сидела худенькая девушка. Поставив раскрытую парфюмерную коробочку с зеркальцем в глубину машинки, она мягкой широкой кисточкой румянила щеки.
Щерба показал ей удостоверение и подал отношение. Ничего не сказав, девушка вышла, не было ее долго, наконец принесла немногостраничное дело, и Михаил Михайлович, испросив разрешения, уселся в этой же комнатушке за свободный столик.
Щерба сразу нашел то, что хотел — допрос мальчишек. Ничего интересного в нем не было: взломали дверь в одном отсеке, взяли водку, затем в другом отсеке вскрыли ящики, но обнаружили бумаги, папки, а искали консервы, конфеты. Тут им помешал некто с фонариком, появившийся неожиданно, напугал… Этого с фонариком могли, сговорившись, выдумать. Но зачем?.. Нет, не выдумали: в деле красным карандашом было подчеркнуто два места из показаний обоих:
«…Сперва фонариком далеко светил, потом поближе, как под ноги. Потом фонарик взял в другую руку… В левую… А правой за стенку придерживался…»
«…Он сперва посветил далеко, в конец подвала… Потом ближе, на ступеньки… взял фонарик в левую руку, а правой все за стенку, как за перила…»
Тот, кто подчеркнул это, думал также, как и Щерба сейчас: о таких деталях юнцы не могли сговориться. Значит третий человек в подвале был. И, что насторожило, вошел он не в тот отсек, где водка, а — где ящики облархива. И мальчишки видели, что уходил он ничем не нагруженный. То, что они по-разному описывали его внешность, не смущало Щербу. Определенного возраста, роста — «высокий», «низкий» — очень субъективно порой. Некоторые низкорослые считают высокими всех, кто выше их; стоящий внизу, у подножия холма или у основания лестницы, воспринимает находящегося наверху, как высокого. Возможность запомнить приметы человека связана с освещенностью, длительностью восприятия и со степенью самообладания. Смелый человек видит иначе все, что происходит в стрессовых обстоятельствах, — точнее, — а у страха глаза велики. А судя по протоколам допросов, мальчишки очень разные по характеру…
Для Щербы почти несомненным сейчас стало, что человек с фонариком приходил не за водкой. Он шел в отсек, где лежали документы облархива, шел за папкой, зная, что она там. И просто совпало, что юнцы в этот же день полезли в подвал за водкой. А разница в датах заявлений о хищении водки и пропаже папки объясняется просто: сперва милиция уведомила райторг, а через какое-то время — руководство облархива… Странным казалось другое: папку тут же вернули, и не туда, откуда унесли, а заказной бандеролью. Так было проще, безопасней или имелась другая причина. Отыскивая ее, Щерба набрел на возможный вариант и, решив проверить его, вернувшись к себе, отыскал в справочнике телефон дирекции облархива, позвонил. Трубку сняла Надежда Францевна.
— Это опять я, Щерба, из областной прокуратуры. У меня к вам один вопрос, Надежда Францевна. Папка с документами, которые я смотрел сегодня возвратились к вам по почте. Скажите, к этому моменту хранилище в подвале Армянского собора еще существовало?
— О, господи! — вырвалось у нее. — Опять эта папка!.. Нет, мы ликвидировали хранилище буквально на следующий день.
«Вот почему он вынужден был вернуть ее по почте», — подумал Щерба, довольный, что догадка его подтвердилась, и спросил:
— В ней ничего не пропало?
— Нет, все, слава Богу, на месте… Простите, а почему вас это интересует?
— Проверяем одно обстоятельство, — уклонился он от подробностей. Благодарю вас и простите за беспокойство, — Щерба поспешил положить трубку…
Человек похитил папку, почти тут же возвратил, все содержимое в целости. Эта внешняя странность вдруг осветилась мыслью, которая родилась из событий минувших двух дней, свежих, еще не задавленных в памяти, не осевших в ее глубине под тяжестью каждодневной рутины. Но нанизать на эту мысль, как на иглу, факты в их логической сообразности, Щерба не успел: дверь без стука отворилась, и вошел Сергей Ильич.