Обыск в квартире Зданевича не дал ничего. Щерба изъял знакомый уже футлярчик от кассеты, часть пленки, отрезанной от тех рулончиков, что нашли у Шимановича и еще кучу фотокассет с проявленной фотопленкой, хранившихся в чуланчике, переоборудованном в маленькую фотолабораторию. Жилье Зданевича оставило впечатление, что живут здесь люди, едва сводящие концы с концами. Однокомнатная квартира с кухонькой, где едва могут разместиться два человека. В комнате дешевенький сервант, раскладной диван, стол и детская кроватка. У окна на тумбочке старый черно-белый телевизор, рядом ящик с детскими игрушками.
Когда уже уходили, жена Зданевича, худенькая молодая женщина, бледная, молча плакала и укоризненно посматривала на мужа, а Зданевич отрешенно сидел на диване, не обращая внимания на смущенных понятых. Жена Зданевича пошла за Щербой на кухню.
— Это все неправда, товарищ следователь, повторяла она. — Олег был у нас в Кременце с пятницы до воскресенья. Не мог он… Никак…
— А что вы там делали? — спросил Щерба, укладывая в картонную коробку фотокассеты и пересчитывая их.
— Я была в профилактории. С дочерью. Мне дали путевку туда на три дня. Я донор…
Вошел Зданевич и молча стоял в дверном проеме.
— Он даже фотографировал нас! — с надеждой вспомнила жена. — Возле леса, там луг есть!.. Вот смотрите! — она лихорадочно принялась перебирать фотокассеты.
— Перестань, Катя! — сказал Зданевич. — Фотографировать вас я мог и три недели, и три месяца назад. Там даты нет! Перестань! Это не доказательство. Ты им ничего не докажешь. Они не хотят. Пусть сами и ищут.
Она обреченно опустила руки…
С этим Щерба и отбыл…
47
В субботу, в час дня, как и было оговорено, Сергей Ильич отправился с визитом к Григорию Мироновичу Ковалю. Жил Коваль в небольшом коттедже.
— Тут все мои Ковали: я с женой, дочка с мужем и сын с невесткой, ну и внуки, понятно… Может, в садике расположимся? — сказал Коваль.
— Как вам удобней, — согласился Сергей Ильич.
Сад был ухоженный, аккуратные, уже опустевшие грядки, на яблонях еще висели осенние сорта яблок, к могучей старой орешине была приставлена стремянка и прислонена длинная палка с хитро закрученным проволочным крюком.
— Вот здесь хорошо будет, — сказал Коваль, усаживаясь на деревянную скамью, вкопанную, как и стол перед нею, в землю.
Был Коваль невысок, худощав, подвижен, на морщинистом лице быстрые, в зорком прищуре карие глаза.
Едва сели, тут же появилась жена его, накрыла стол целлофановой скатеркой, поставила бутылку водки, соленья, пахнувшую чесноком колбасу и миску с варениками, над которыми еще вился пар.
Сергей Ильич церемониться не стал, поняв, что его ждали: как ни как, — он человек от Кухаря.
Сперва были общие разговоры о жизни — о детях, о ценах, о международных делах. Когда бутылку наполовину осушили, и Сергей Ильич оценил вареники, домашние соленья и домашнюю колбасу, Коваль, потерев щеки с покрасневшими жилочками на скулах, спросил:
— Так какая там у вас забота?
Рассказав, кто он, чем занимается и что в круг поисков попал Александр Бучинский, который якобы был в подполье и вроде ходил из города в отряд и обратно, Сергей Ильич закончил:
— Может, вы знали его или слышали о его судьбе?
— Знать не знал. Таких людей по нашим правилам не очень показывали. А слышать слышал, от командира. И не раз. Ходил Бучинский в Уделичи, там был наш «маячок», вроде как передаточный почтовый ящик. Двое их там жило: Остап Ляховецкий и Вася Кунчич. Однажды не явился к ним Бучинский. А ждали. Знали, что должен в такой-то день прийти. И не пришел. Уж потом, через сколько там месяцев, узнал командир, что на засаду полицаев напоролся он. И то ли убили они его, то ли увели. Так и сгинул… А этот, ваш, который в Америке помер, и в самом деле брат ему родной?
— Родной.
— И много денег оставил?
— Прилично… Григорий Миронович, а люди эти, Ляховецкий и Кунчич, так и живут в Уделичах? Может от них я хоть что-то узнаю? Как найти их?
— Не найдете, — нахмурился старик. — Расстрелял их один гад, осенью сорок первого. Самосуд сотворил… Вот так оно, ваше дело поворачивается…
Потом они пили душистый травяной чай с вишневым вареньем. В общем все было вкусно — еда, пахучий чай, варенье. Но уходил Сергей Ильич с ощущением уксуса во рту — опять тупик…
48
О Зданевиче Щерба узнал, что машины не имеет, водительских прав в ГАИ не получал, не судим, жена его с дочерью, как выяснил Скорик, действительно получила путевку в профилакторий, который находится в селе Рудно, в пяти километрах от Кременца. Скорик, ездивший туда, сообщил, что от Рудно до Кременца и обратно один раз — в полдень — ходит «рафик», принадлежащий профилакторию; в Кременец из Подгорска есть два автобусных рейса — утром и вечером; вечерний автобус возвращается в Подгорск лишь утром следующего дня.
Щерба помнил те места, бывал там, знал, что Кременец — тупик, стоит не на трассе, а в стороне, от шоссейки до него двенадцать километров плохой, избитой ухабами проселочной дороги…
Но все это пока не имело никакого приложения, оставалось лишь иметь в виду. То, что Зданевича видели в профилактории в воскресенье, 16-го, ничего не значило: в субботу вечером убил, в воскресенье утром махнул к жене в профилакторий, пробыл с семьей сутки и утренним автобусом в понедельник вернулся в Подгорск…
Уже второй час Щерба занимался нудной работой: вытаскивал из картонной коробки кассеты с фотопленкой, изъятые при обыске у Зданевича, и просматривал каждый кадр. Глаза устали от света настольной лампы, перед которой он протягивал пленку. В основном запечатлены были чьи-то портретные снимки, групповые и отдельные фотографии школьников, пенсионеров, панорамные съемки улиц и домов старой части города, Зданевич фотографировал, их видимо, для буклетов, путеводителей или туристических справочников, имелось немало и фотокопий каких-то документов. Все это, как угадывал Щерба, побочный заработок Зданевича. Щерба не был ханжой, знал мизерную зарплату Зданевича, видел, как тот жил.
Наконец попалась кассета, очевидно та, которую, роясь в коробке, искала жена Зданевича, когда говорила: «Он даже фотографировал нас… Возле леса, там луг есть…» Опушка леса. Жена Зданевича с дочкой. Сидят под кустом. Вот они же стоят рядышком. Потом поляна, женщина и девочка собирают то ли ягоды, то ли грибы. Другой участок леса, тоже опушка, за нею луг, вдали вертолет. Девочка с матерью. Средний план. Они же в другой позе — мать присела на корточки, дочь прижалась к ней, обняла за шею, за ними вертолет, какие-то люди. Снято уже крупным планом, телеобъективом, широкоугольником. А вот с той же точки крупно снят сам Зданевич. Лежит на животе, подняв голову, уставился в объектив, а девочка уселась ему на спину и смеется. На втором плане вертолет…
Все кадры дублировались по два-три раза. Щерба хотел протянуть пленку дальше, но что-то вдруг задержало его пальцы. Он прикрыл глаза. Какая-то мысль, внезапно родившись, тут же четко оформилась. Держа двумя пальцами кассету со свернувшейся в рулончик пленкой, Щерба вышел и направился по пустынному коридору в кабинет криминалистики. Там из всех открыта была только дверь в фотолабораторию. Техник-криминалист Гена копался в вытащенном из оконной рамы кондиционере.
— Здравствуй, Гена.
— Здравствуйте, Михаил Михайлович.
— Где твое начальство?
— Шеф уехал в УВД, а…
— Ладно, они мне не нужны… Гена, с меня вобла и три бутылки чешского пива.
— Где возьмете воблу?
— Спроси, где я чешское пиво достану… Выручи, заложи в увеличитель эту пленочку, — Щерба положил на стол кассету. Тут есть кадры с вертолетом. «Вытяни» их так, чтоб можно было прочитать бортовой номер. И спечатай мне три-четыре снимка, чтоб контрастно, в фокусе.
— Если удастся… — Гена включил в розетку шнур увеличителя, заложил пленку и стал протягивать, регулируя размер изображения и фокусируя его. Получится, Михаил Михайлович.
— Когда зайти?
— Через час-полтора, пока просохнут.
Через полтора часа на столе Щербы лежали большие фотографии: жена Зданевича, дочь их, сам Зданевич, луг, а за ними кусок вертолетного борта с надписью «СССР 34211».
Щерба порылся в длинном истрепанном блокноте, где алфавитные буквы были замусолены, почти стерлись, но он уже привык к этому блокноту и сразу же нашел нужный номер, набрал его.
— Приемная командира отряда, — ответил женский голос.
— Беспокоит Щерба, из прокуратуры области. Здравствуйте. Это Мария Николаевна?.. Здравствуйте еще раз. Командир у себя?.. Пожалуйста, соедините… Алло! Евгений Васильевич?.. Привет! Есть просьба, — Щерба придвинул к себе листок — загодя составленный вопросник. — Нужна справочка… Хорошо… Можно диктовать?.. Пишите: кто арендует у вас вертолет для полетов в район Кременца, с какого времени, каково расписание его полетов, время вылета и время прилета, дни и часы прилета туда борта номер 34211… Пока все… Добро, жду звонка…
Ждал он минут сорок, складывал фотографии, раскладывал и разглядывал их снова. Наконец зазвонил телефон.
— Слушаю! Да, я! — громко сказал Щерба.
— По пунктам, Михаил Михайлович, — начал командир авиаотряда. Арендует «Укрзападгеология». С первого августа. Борт номер 34211. Летал туда первый раз 15 августа. По данным службы движения и магнитофонным записям вылет в 19 часов 15 минут, посадка в 20 часов. Обратный вылет в 5 часов 45 минут утра следующего дня, посадка на базе в 6 часов 30 минут… Этих данных достаточно?
— Да, вполне! Но мне их нужно иметь на официальной бумаге с вашей подписью.
— Сейчас распоряжусь, чтоб перепечатали и после перерыва пришлю со своим шофером.
— Спасибо, Евгений Васильевич, — Щерба опустил трубку, опять разложил фотографии. И только теперь по мелким деталям — закатный свет солнца, длинные (с запада на восток) тени от двух деревьев, темные кусты в левом углу снимка — уловил, что был уже вечер, снимать Зданевичу пришлось наверное на какую-нибудь высокочувствительную пленку. Но самым важным стало теперь то, что в роковую субботу, 15 августа, Олег Зданевич находился на лугу за Кременцом, почти за двести километров от Подгорска. Вот он, сфотографированный женой на фоне вертолета с бортовым номером 342