На сегодня Скорик вызвал Окпыша на допрос в качестве свидетеля. Сейчас он сожалел об этом: подводило ГАИ. К моменту допроса Скорик надеялся иметь в руках снимки с отпечатками протекторов с машины скульптора, порекомендовал гаишникам сделать это под невинным предлогом: дескать, дорожно-транспортное происшествие, погиб человек, водитель скрылся, а по описанию свидетелей, он якобы был на белой «Ладе». Теперь же Скорик решил не допрашивать Окпыша, извиниться, перенести на завтра…
Скульптор явился в точно назначенное время. Это был коренастый широкоплечий человек, на вид лет сорока, с обильной седеющей бородой. Он сел, заложил ногу на ногу, опустив на нее большие сильные руки мастерового с навсегда въевшимися темными ободками под коротко остриженными ногтями.
Скорик начал без протокола, готовясь извиниться и отправить скульптора:
— Отвлек вас от работы, Виталий Арсеньевич? Что поделать… Вы трамваем?
— Передвигаюсь на машине, иначе ничего не успеешь.
— У меня впечатление, что пешком быстрее. Город так забит транспортом.
И тут в дверь постучали. Вошел старшина милиции.
— Виктор Борисович, вам, — старшина подал Скорику большой конверт. Разрешите идти?
Скорик кивнул, распечатал конверт, вытащил содержимое — это были снимки следов протекторов с машины скульптора и заключение эксперта. И гласило оно, что следы протекторов машины, принадлежавшей человеку, сидевшему сейчас перед Скориком, идентичны тем, что были обнаружены на конечной трамвайной остановке у дома Шимановича. Сдерживая свою радость, Скорик отложил снимки и как можно спокойней обратился к Окпышу:
— Что ж, приступим, Виталий Арсеньевич.
— Я готов, — повел тот головой.
— Какая у вас машина? Модель, номер, цвет, резина?
— Белая «Лада», ПГА 02–20, резина радиальная, 6,45 на 13.
— Пятнадцатого августа, в субботу, куда вы ездили? Вспомните.
— Никуда. Мне гаишники сказали, что кто-то был сбит пятнадцатого, пришлось поневоле вспоминать, что делал в тот день.
— Может быть, вы кому-нибудь давали свою машину?
Окпыш нахмурился. Наступила пауза.
— Давал машину приятелю, — наконец сказал он.
— Кто такой?
— Романец. Ярослав. Ему надо было к тетке в Ужву лекарство отвезти. Его машина забарахлила… Он что ли сбил кого?
— Когда Романец сказал, что машина забарахлила?
— Накануне вечером. Он был у меня в мастерской. Тут все без трепа, я смотрел, подшипник трамблера полетел.
— Когда он возвратил вам машину?
— В тот день, ночью, около двенадцати. Я еще ругал его, где-то в битум влетел правыми колесами. А я не люблю, налипает, потом колесо бить начинает…
— Виталий Арсеньевич, мы хотели бы опечатать ваш гараж с машиной. Буквально на три дня. С вашего согласия, конечно.
— Ну, если нужно…
— С вами пока все, Виталий Арсеньевич… Прочтите, пожалуйста, подпишите тут и тут…
В обеденное время в военторговской столовой всегда полно народу, особенно шоферов — на этой улице много магазинов, складских помещений и разных контор.
Свободным оказался неудобный столик — прямо против дверей. Сквозняками втягивало с кухни и раздаточной запахи переваренной капусты и подгоревшего масла.
Щерба и Скорик взяли дежурный обед — борщ, котлеты с макаронами и кисель. Щерба сразу приступил к еде, опустив глаза в тарелку, Скорик же тщательно и брезгливо протирал бумажной салфеткой ложку и вилку, чем немало удивил Щербу, подумавшего: «С возрастом он, наверное, станет занудой и педантом… Бедная будет жена…»
— Ну что, Виктор Борисович, ваши впечатления? — спросил Щерба, доедая борщ.
— Машину Романец брал у скульптора по вполне объяснимой причине. И поездка в Ужву естественна — к больной тетке. Но кое-что в показаниях Романца не совпадает с тем, что говорил вам сосед Ульяны Бабич — Верещак. Но нет у нас никаких доказательств, что Шиманович был в тот день в Ужве. Что мы знаем точно? Да, звонил в Ужву на квартиру Бабич. Да, занимался по просьбе вашего приятеля Голенка выяснением, не является ли Бабич наследницей. Для этого он должен был с нею встретиться. Но встретился ли? Был некто в доме Бабич в ту роковую субботу, чей голос якобы слышал Верещак, сидел некто в машине Романца, когда тот уезжал из Ужвы, Скорик отодвинул тарелку с недоеденным борщом и взглянул на Щербу.
— Несовпадениями этими в ином другом случае можно бы и пренебречь. Нормальные люди на них и внимания не обратили бы. А мы не можем. На нас давит еще и подсознательное желание, чтоб они имели нужный нам смысл, — Щерба допивал кисель, глядя, как Скорик копается вилкой в холодных скользких макаронах. — И не можем мы отпустить этого «некто», пока не будем знать, его фамилию, имя и отчество… Я хочу, чтоб вы поехали сегодня в Ужву. Необходимо по всей форме допросить Верещака. Главное: когда Романец приехал в Ужву; когда уехал; где — точно зафиксировать с выходом на место — Верещак видел Романца в тот момент, когда в машине сидел этот некто: в центре города у телеателье, как говорил мне Верещак, или же Романец действительно подобрал пассажира уже за Ужвой у магазина хозтоваров. И еще: надо проверить следственным экспериментом, мог ли Верещак слышать голоса разговаривавших в комнате Бабич, стоя у заборчика своего сада?.. Кто у вас дома готовит? — вдруг спросил Щерба.
— Мама, — удивился Скорик.
— Вкусно?
— Очень.
— То-то я смотрю, как вы мучаетесь с макаронами и котлетой. Скорик засмеялся.
— Я позвоню в Ужвинскую прокуратуру, попрошу, чтоб вам помогли… Сегодня у нас что? Пятница? — Щерба глянул на часы с календариком. Романца на повторный допрос я вызову на среду. В понедельник мы с вами встретимся и подобьем бабки… Мне Верещак показался мужиком обстоятельным. Есть такие люди, любят подробности и излагают их так, как они именно и запомнились, — без сомнений и фантазий…
Расставаясь, они не предполагали, что через сутки вновь встретятся за трапезой…
В субботу вечером перед ужином Щерба собрался было в подвал, чтоб взять банку огурцов. Он рылся на кухне в ящике буфета, ища ключи, когда раздался телефонный звонок.
— Михаил Михайлович!.. Добрый вечер!.. Это Виктор! Надо встретиться! — узнал Щерба Скорика. Голос того был нетерпелив, возбужден, напорист. Необычным казалось и то, что Скорик назвал себя просто «Виктор», чего прежде не бывало, обычно, звоня, он говорил: «Это Скорик».
— Что за срочность? Вы откуда? — спросил Щерба.
— Из дому… Есть что рассказывать!
— Как съездили в Ужву?
— Лучше не бывает! — торжествовал голос Скорика. — Так где и когда, Михаил Михайлович? — настаивал Скорик.
— Можем у меня. — Щербе никуда не хотелось выходить из дому. Поужинаем. Годится?
— Давайте!
В непосредственности этого жадного согласия Щерба уловил не бесцеремонность, а безразличие к самому ужину, желание как можно быстрее встретиться.
— Приходите к восьми. Адрес знаете? Улица Гонты восемь, квартира 4, назвал Щерба.
Весь их разговор слышала жена Щербы, сидевшая у телевизора.
— Кого это ты приглашаешь? — встала она.
— Одного следователя.
— Как ты можешь приглашать незнакомого человека к ужину, не спросив у меня, есть ли чем кормить? Ставишь в дурацкое положение!
— Свари картошку. Селедка у нас есть еще?.. Прекрасно! Сейчас занесу огурцы. Вчера я купил кусок кооперативной ветчины… Не создавай из ерунды проблему… Можно еще открыть банку лосося…
Скорик пришел к восьми. В руках его был портфель.
«Что он, бутылку принес?» — удивился Щерба.
Но Скорик поставил портфель аккуратно в прихожей, и вслед за Щербой прошел в комнату. Лицо его было возбужденным. Он чему-то улыбался.
— Давайте прямо к столу, — сказал Щерба. — Есть хочется. Разносолов не обещаю, но картошка у нас вкусная, селедочка неплохая, атлантическая баночная.
Они сидели вдвоем. Жена Щербы ушла в другую комнату.
— Ну что? — спросил Щерба.
Скорик вышел в прихожую, вернулся с целлофановой папкой и подал ее Щербе:
— Допрос Верещака.
Щерба читал, отмечая точность вопросов и конкретность ответов Верещака. Здесь было все, что тот уже рассказывал Щербе, никаких противоречий или изменений в указаниях места, времени.
Вопрос Скорика: «Вы говорили, что видели в субботу, как Романец уезжал. В котором часу это было? Где именно вы видели Романца с человеком в машине?»
Ответ Верещака: «Стоял я возле телеателье. К семи уже шло. Они в семь закрывают. Табличку даже повесили „Закрыто“. Гляжу, белая машина проскочила, а в ней Славка. Я еще рукой помахал ему. Но он не видел. Машина что? Вжик и проехала. А рядом со Славкой еще кто-то. Только Славка сидел стороной ко мне, а пассажир по другой бок. Не успел разглядеть его. Да еще и солнце отблескивало от стекла, как от зеркала…»
— Ну что ж, хорошо, — закончил читать Щерба. — Пьете? — Щерба обхватил широкой ладонью бутылку «Столичной».
— Повод есть.
— Что-то вы темните, Виктор Борисович, — поглядывая на него, Щерба наполнил рюмки. — Так за что?
— Сейчас расскажу.
Оба ели с аппетитом, Скорик к удивлению Щербы, даже как-то торопливо. Потом, отложив вилку, встал.
— А теперь сюрприз, Михаил Михайлович, — он быстро прошел в прихожую, Щерба слышал, как щелкнул замок портфеля. Скорик вернулся с целлофановым кульком. — Михаил Михайлович, у вас ненужной газеты не найдется?
Вынув из пачки, лежавшей на телевизоре, Щерба недоумевая, протянул газету Скорику. Тот расстелил ее на полу, как фокусник, глядя на Щербу, запустил руку в кулек и извлек оттуда пару сравнительно новых туфель.
— Где вы их нашли? — оторопел Щерба. — Это они?
— Это мои. Я ездил в них в Ужву. Вот, — и Скорик повернул туфли к глазам Щербы подметками.
Обе подметки и каблук были густо измазаны оранжевой краской.
Скорик опустил обувь на газету.
Они стояли, глядя друг на друга: Щерба, прищурясь, что-то соображая, Скорик — выжидающе.
— Садитесь, картошка стынет, — сказал наконец Щерба, возвращаясь к столу. Не спрашивая, он налил обе рюмки. — Ну? — поднял глаза на Скорика. — Рассказывайте.