– Le douanier[62] – точно.
– Но это весьма проблематично в наше время, не правда ли? В смысле, здесь прослеживается многослойность: он таможенник, которого чествует мир искусства, относится к нему как к милому человечку, случайно производившему эти восхитительные примитивистские картины. А его картины изображают сцены в джунглях, полные подспудных колониальных настроений и пропитанные ориентализмом и чужеродностью. Здесь говорится, что Руссо срисовывал листья из парижского ботанического сада.
Алекс смотрел на меня, слегка улыбаясь.
– Именно так. Это скорее историческая реликвия своего времени, чем бессмертный шедевр. Правда, это время не лишено очарования, верно? Сословия. Иерархия. Снисходительное отношение людей к низшим слоям.
– Да, – согласилась я. – А вы знаете эту галерею так же хорошо, как и я. Я-то думала, что буду вести себя покровительственно по отношению к вам. Показывать корнуоллскому полицейскому кусочек лондонской культуры. Однако оказалось, все не так. Я ничего о вас не знаю, Алекс Зеловски. Значит, вы жили в Лондоне?
Он посмотрел на меня, позабавленный.
– Фамилия Зеловски должна послужить ключом. Я не корнуоллец до мозга костей, хотя и вырос там. Но я учился в университете в Лондоне. Я прожил здесь несколько лет, а затем вернулся в Корнуолл, к его так называемому образу жизни. Потому что там я ощущал себя дома, ну и еще малость постарел, стал нудным и любил натыкаться в пабе на старых школьных товарищей, и все такое. Заниматься серфингом по воскресеньям. Прогуливаться по прибрежной тропинке до паба.
– Не была ли тут замешана девушка? Готова спорить, что была.
Алекс рассмеялся:
– Неужели это так очевидно? Да. Джульетт. Из этого ничего не вышло, как видите. Когда мы расстались, я подумывал покинуть Корнуолл, но потом обнаружил, что мне не хочется. Она по-прежнему там. Замужем, у нее ребенок. И, как ни странно, мы лучшие друзья. Мы гораздо лучше ладим теперь, чем когда были вместе.
Сейчас мы находились в вестибюле галереи и направлялись к выходу. Я подумала, что дружба с его бывшей характеризует Алекса лишь с положительной стороны. Он славный и незлобивый, не вспыльчивый, как Лори. Алекс вел себя предсказуемо в том, в чем Лори был необуздан.
Я выкинула эту мысль из головы.
Глава 22
Бар в самом деле представлял собой подземный общественный туалет; туда, вниз, вели ступени на углу Олдвич, прямо посреди Уэст-Энда.
– Ты уверена, что хочешь туда пойти? – спросил Алекс, когда мы стояли на верхней ступеньке лестницы. – Похоже, мы и в самом деле буквально спускаемся в канализацию.
– Это было последнее, что Лара и Гай делали вместе. Ну, почти последнее. Я понимаю, с тех пор утекло много воды, но мы должны все проверить.
– Не то чтобы должны. Но мы это сделаем. Это немного интригует. Я хочу сказать, почему из всех возможных мест в округе…
С нижних ступенек лестницы за нами наблюдал швейцар.
– Мы зарезервировали места, – сообщила я ему, чувствуя, что мне надо принять на себя ответственность. – Айрис Роубак. Два человека.
– Конечно. – Когда швейцар улыбнулся, на его щеках появились ямочки. – Вас ждет замечательный вечер.
Как только мы достигли подножья лестницы, я увидела, что все будет прекрасно: заведение оказалось не настолько чумовым, как я ожидала. Это был крохотный бар с зеркальными стенами, маскировавшими его маленькие размеры. В небольшом пространстве умещались шесть столиков: три высоких, с барными табуретками, и три нормальной высоты. Все они были заняты клиентами, представлявшими самое безопасное сборище во всем центральном Лондоне. За двумя столиками сидели группы женщин в коротких юбках, на каблуках и с красной помадой на смеющихся губах. Им было, как мне подумалось, лет за тридцать или сорок, и они, видимо, устроили какой-то большой кутеж. За соседним столиком устроилась пара, разменявшая шестой десяток. Они были одеты нарочито просто и имели слегка озадаченный вид провинциалов, недавно приехавших в Лондон. Была еще японская пара – они вели себя немного скованно друг с другом, словно на первом свидании. И еще две женщины хихикали и пили «Просекко».
Сам бар был заставлен спиртными напитками.
– Привет, – поздоровался белокурый молодой человек за барной стойкой. Он держался раскованно и явно чувствовал себя уверенно в привычной роли раздатчика выпивки. – Вам положен бесплатный бокал шипучки. Хотите прямо сейчас?
Уплаченные за бронь десять фунтов явно не гарантировали нам свободный столик. Однако за них нам полагался первый напиток.
– Определенно хотим. – Алекс испытал, кажется, такое же облегчение, что и я. Поскольку свободных столов не нашлось, мы встали у стойки, топчась на месте. Я испытывала неудобство в новых туфлях, хотя они были на плоской подошве.
Я неловко сбросила с себя куртку.
– Бог ты мой! – вдруг с жаром воскликнул Алекс. Я вздрогнула, даже испугалась. Он произнес это очень громко и с неимоверным удивлением!
– Что такое?
– Вы… Вы выглядите потрясающе.
Мы оба посмотрели на мое платье, красное и бархатистое. Я купила его в свой первый день в Лондоне.
– И это так ошеломительно?
– Примите комплимент, – сказал мне бармен, к моему глубокому смущению. – И знаете что? Он прав.
– Хм, – задумалась я. – Спасибо.
Он подвинул нам два бокала бледного пузырящегося напитка. Я взяла один.
– Благодарю. Послушайте. Конечно, вам уже осточертело, что люди у вас об этом спрашивают, но моя подруга была здесь несколько недель назад. Я знаю, вас уже навестили журналисты и прочие. Однако мне просто хотелось бы знать, помните ли вы ее. И ее приятеля.
Я подумала о Гае, и на меня внезапно обрушилось осознание, что этот человек, которого я никогда не встречала, мертв. Я бы хотела с ним встретиться, но это мне уже не удастся. Он скончался: кто-то пырнул его ножом, и он умер. А вечером накануне этого происшествия Гай был здесь, в точности там, где сейчас нахожусь я.
Бармен тяжело вздохнул и начал копаться под стойкой.
– Вот. – Он что-то мне передал. Это была, как ни странно, корзинка с попкорном. Я передала ее Алексу. – Да. Ваша подруга? Ужасное дело.
– Знаете, она его не убивала. Просто не могла этого сделать. Это сделал кто-то другой и скрылся. Вместе с ней.
– Люди совершают жуткие вещи, когда они кем-то одержимы.
Я попробовала кусочек попкорна и вспомнила, что не люблю его. Алекс молчал; я уловила в его молчании неодобрение.
– Она не могла этого сделать. Я знаю, что она этого не делала. Вы помните, как они были здесь?
– Полиция говорит, это она. Мне это кажется правдоподобным. – Я посмотрела на Алекса, который нахмурился, демонстрируя свое нежелание фигурировать в качестве полицейского. – Да, – продолжил бармен. – На самом деле я так и думаю.
– Как они выглядели?
Официантка с искусно взлохмаченными длинными волосами и парой детских сказочных крылышек на спине подошла к стойке бара и подвинула бармену листок бумаги.
– И два «Просекко», – прибавила она.
– Уже готовлю.
Я смотрела, как он готовит три коктейля, наливает два бокала «Просекко» и снимает крышку с бутылки пива. Наконец все было готово, и официантка вернулась, чтобы загрузить все это на свой поднос. Пока мы ждали, Алекс не сказал ни слова, и я на него не смотрела.
– Да, извините. Надо сосредоточиться. М-м. Итак, ваша подруга. Они сидели вон за тем столиком. – Бармен указал туда, где сидели провинциалы. Женщина испуганно на нас посмотрела, недоумевая, почему мы заговорили о ней. – Они пили коктейли. Болтали друг с другом. Много смеялись, как я припоминаю. Слушали певицу. В общем, не делали ничего странного или необычного. Жуть, как подумаешь, что на следующую ночь он был убит.
– Совсем ничего необычного?
– Нет, ничего. Извините. Эй, занимайте вон тот столик!
Алекс был уже там: едва лишь японская пара встала, как он уселся за столик, явно радуясь возможности прекратить этот разговор.
Несколько часов спустя зальчик кружился. Я пила, кажется, уже свой четвертый мартини, поедая попкорн в попытке смягчить действие алкоголя и привалившись к Алексу, который придвинул свой стул поближе к моему. Мы говорили о Корнуолле, и об искусстве, и о работе полицейского. Я сообщала ему отрывочные факты о себе.
– У меня мало друзей, – проинформировала я его. – Раньше было много. Но сейчас нет. Хорошо, что ты здесь. Почему ты вообще приехал?
– Потому что ты мне нравишься, – ответил Алекс.
– Как друг.
– Да.
– Это хорошо. – Я чуть было не заговорила о Лори, но решила этого не делать. Гораздо разумнее было о нем не упоминать. Мне не хотелось плакать.
Певицей была высокая, грациозная черная женщина, и она дарила собравшимся самые подходящие и неприхотливые песни для совместного пения и старалась вовлечь всех в добродушное подшучивание.
– Кто готов встать, чтобы спеть эту песню? – требовательно спросила она, с оптимизмом оглядывая маленькую площадь зала. – Вы все ее знаете, так что можете мне помогать. Она называется «Хей Джуд».
И каким-то образом после первых нескольких тактов мы с Алексом оказались на ногах и громко запели нетрезвыми голосами. Конечно, это была песня, которая длится и длится, и к концу весь бар тоже пел. Я чуть не навернулась, пытаясь изобразить какой-то танец, и Алекс подхватил меня и не дал сшибить наш столик. Он крепко держал меня за талию, пока я не отстранилась.
Спотыкаясь, мы вышли в ночь. Я понятия не имела, который час, но в городе еще не затихла интенсивная жизнь. Тарахтели, проезжая мимо, такси и автобусы, гуляли люди, и повсюду горели огни. Я чувствовала, что мой пульс участился. Вечер вдруг превратился в нечто, с чем мне трудно было справиться.
Алекс взял мою ладонь и не отпускал, даже когда я попыталась ее высвободить.
– Айрис, – сказал он. – Для меня все это странно. Приехать в Лондон, сопровождать тебя здесь. Я долго говорил всем, что я самодостаточен и не хочу никаких отношений. Я полностью верил своим словам. Терпеть не мог, когда люди пытались меня с кем-то свести. Мысль о том, что я пойду к кому-то на свидание, казалась искусственной. А потом я встретил тебя, когда был при исполнении служебных обязанностей, и когда я нахожусь рядом с тобой, что-то в тебе – да попросту все в тебе – переворачивает мой мир вверх ногами. Ты поняла, что я скрывал это, когда заявился в твой дом? В смысле, у меня на самом деле не было причин к тебе заходить. Мне следовало просто вызвать тебя в участок и попросить кого-нибудь снять с тебя показания. Но я хотел тебя увидеть. Это было такое непреодолимое чувство, что я ему поддался. А потом…