25 апреля
Я умоляла меня арестовать. Полицейские отказались и сказали, что депортируют меня.
Рюкзак цвета хаки не содержал ничего, кроме героина. Это была, бесспорно, крупнейшая партия товара, какую я когда-либо перевозила, и, благополучно привезя ее в Сингапур, самое страшное в этом смысле место в мире, я совершила нечто блестящее и исключительное. Так сказал Джейк.
Он также (и я уже это поняла) спрятал килограмм героина в рюкзаке Рэйчел. Он не желает говорить почему. То ли не смог устоять, то ли намеренно использовал ее как отвлекающий фактор, зная, что она в любом случае будет выглядеть беспокойно и виновато. Он ее подставил, а теперь ему наплевать.
Джейк сказал, что все, связанное с этой поездкой, было началом крупной новой игры. Они с Дереком знали, что тайские власти наблюдают за ними и их передвижениями. Это, как беззаботно заявил он, все равно был последний раз, когда они планировали меня использовать.
Я завопила на него:
– Это был МОЙ последний раз! Это я собиралась тебя бросить!
Я миновала таможню, неся столько героина, что смертный приговор был бы неизбежен. Рэйчел, сама того не зная, тоже несла достаточно для смертного приговора. Ее остановили, и ее жизнь окончена.
Завершив свой рассказ, Джейк схватил меня за запястье.
– Не вздумай делать никаких глупостей, Лара, – сказал он. Я не смогла вырваться.
Я заплакала, так как знала, что абсолютно ничего не смогу сделать. Я собиралась попытаться, и действительно попыталась, и пытаюсь до сих пор, и никогда не прекращу пытаться, но это бессмысленно. Я рассвирепела, сказала, что ненавижу его. Джейк и ухом не повел. Он никогда меня не любил, я ему даже не особенно нравилась. Он просто делец, и сейчас переводит свой бизнес в другое место.
Джейк сказал мне, что тоже вез товар. Как будто это могло заставить меня вновь хорошо к нему относиться. Обычно он не возит: пару раз он договаривался с Дереком, чтобы тот настучал на него властям; тогда Джейк проходил через таможню прямо передо мной, и его останавливали, позволяя мне шествовать по неохраняемой таможенной зоне. Но на этот раз он тоже вез. Мы провернули грандиозную операцию, и для этого всего-навсего пришлось безжалостно принести в жертву мою лучшую и единственную подругу.
Прежде чем я ушла, Джейк дал мне гораздо меньший рюкзак и сказал, что я должна его взять.
– Тебя поселили в частный номер, принадлежащий ИМКА[65], и твоя доля там.
Я не могла на него смотреть. Я не хотела брать этот рюкзачок, но Джейк заставил меня.
– Серьезно, Лара, – сказал он. – Ты это заработала. Не будь дурой.
Там была моя одежда, ключ от номера и крохотное количество денег плюс клочок бумаги с цифрами гостиничного номера и кодом сейфа. Мы делали так и раньше, но только однажды. Обычно мы просто садимся вместе в такси.
Так что я взяла рюкзак и ушла. Я даже не взглянула на Джейка.
Я взяла такси обратно до аэропорта и вбежала в зал прибытия. Когда я попыталась снова сунуться в таможенную зону, надеясь, что Рэйчел окажется где-то там, оттуда вышли неулыбчивые мужчины в костюмах и остановили меня. Они были маленькими и худощавыми, непреклонными, а их взгляды – неумолимыми.
Я полностью расклеилась. Просто не могла держать себя в руках. Я выла, и вопила, и вскрикивала. Это погубило все шансы, если они были, на серьезное ко мне отношение.
– Моя подруга, – все повторяла я. – Она здесь!
Первым делом меня увели из таможенной зоны, а затем и из аэропорта. Я продолжала исповедоваться, снова и снова. В первый раз, когда я сообщила, что везла наркотики, таможенники попросили просмотреть мой рюкзак. Они унесли его на время, но в нем не нашлось ничего интересного.
После этого, при отсутствии улик и чего-либо, кроме моего неустанного и все более бурного разглагольствования, они подхватили меня и вышвырнули вон.
Я сидела на бетонном бордюре возле аэропорта Чанги (это приличное место, где никто не сидит на бордюрах) и понимала, что нахожусь в самой низшей точке своей жизни.
Подошла женщина-полицейский и попросила меня уйти. Она была достаточно мила, но когда я снова разразилась тирадами, ее отношение изменилось. Это навело меня на одну идею, и я попыталась вести себя еще безумнее, в надежде, что меня арестуют и начнется расследование.
В конце концов она взяла мой рюкзак, обнаружила, что там есть деньги и ключ от номера ИМКА, и посадила меня там же в такси.
В номере, в переносном сейфе, лежали пачки денег. Я попыталась выработать план, но это было трудно. Мне требовалось вытащить Рэйчел из тюрьмы, причем полностью своими силами. Последний раз предоставлена самой себе я была перед встречей с Джейком. Тогда я шагала по Хао-Сан-роуд в Бангкоке, и теперь все бы отдала, чтобы иметь возможность вернуться в то время и не заметить Джейка.
Я пошла в полицию и все выложила мужчине, от которого веяло такой властью, что, излагая ему дело, я дрожала от страха. Я едва сохраняла рассудок, рассказывая о нашем контрабандном предприятии, но при этом испытывала такое облегчение от признания, что сумела продолжить.
Я старалась объяснить ему, что Рэйчел является крошечным игроком, вовлекшимся в дело неосознанно, и ее следует отпустить. Впрочем, я чувствовала, что моя позиция «почему бы вам не отпустить ее на этот раз?» не принесет здесь желаемых плодов.
Однако полицейский все это записал. Заинтересовался он только Джейком и Дереком, поэтому я сообщила ему абсолютно все, что знала о них обоих. Я понимала, что ничего с ними не случится. Во время рассказа до меня дошло, что это были даже не их настоящие имена.
А когда я вновь и вновь возвращалась к Рэйчел, полицейский даже отказывался подтвердить, что она арестована. Он вообще ничего не говорил о ней. Затем, поскольку у меня не было никаких наркотиков и никаких доказательств того, что я рассказала, он велел мне уйти.
– Я верю вашему рассказу, мисс Уилберфорс, – заявил он. – Даже без улик. И по этой причине я предписываю вам покинуть Сингапур как можно скорее и больше сюда не возвращаться.
Он взял мой паспорт и поставил там какую-то отметку, и позже я поняла, что меня вежливо депортировали, без указания жестких сроков.
Это было два дня назад. Я не уехала. Прежде чем я уеду, мне нужно найти Рэйчел.
О ней здесь немного писали журналисты, но поскольку она из Новой Зеландии, я сомневаюсь, что о ней что-нибудь напишут в британских газетах. Я переехала из гостиницы ИМКА в этот ужасный хостел. Отчасти потому, что он представляется подходящим местом, дабы оставаться в тени, и также и потому, что мне в некоем извращенном смысле подходит это нищенское убожество.
Рэйчел была арестована с килограммом героина в рюкзаке. Это автоматически тянет на смертный приговор.
29 апреля
На самолете
На паспортном контроле я не понравилась. Наплевать. Я надеялась, что меня арестуют. Но, разумеется, если они хотят моего отъезда и обнаружили, что я не сделала этого в нужный момент, во время посадки на самолет едва ли они станут меня задерживать.
Я вопила, когда меня сажали в самолет. Я ругалась и ненавидела их. В этом было что-то извращенное: я хотела быть арестованной, а они попросту отказывались меня брать. Они просто высылали меня домой. Как только двери самолета закрылись и мы оказались в воздухе, я перестала орать. Мне было наплевать, кто что думает. Я ничего не могу сделать. Но я всеми силами буду пытаться вытащить Рэйчел.
Джейк – гребаный ублюдок. Я ненавижу его больше всех на свете. И если я смогу когда-нибудь с ним посчитаться, то сделаю это.
15 мая
Родительский дом
Я чувствую, что вот-вот задохнусь от отвратительного затхлого воздуха, если еще немного здесь пробуду. Я больше не могу этого выносить. Они так поглощены всякой ерундой. Кого все это волнует? Кого волнует, когда вывозят мусор или что делают соседи?
Мне удалось узнать новости о Рэйчел на новозеландском веб-сайте. Я больше никогда ее не увижу, потому что есть все шансы, что ее казнят.
Моя подруга умрет из-за меня. Насколько я понимаю, ее, вероятно, повесят. Мою самую лучшую подругу, единственного настоящего друга, что я имела, повесят…
Это я виновата. Если бы Рэйчел не повстречалась со мной, она бы уехала обратно в Новую Зеландию и продолжила свою жизнь. Я убила ее тем, что занималась контрабандой наркотиков. С какой стороны на это ни посмотри, грех на мне.
И я знаю, что бессильна это исправить. Я пишу письма каждый день. Я храню все их копии, поскольку пишу их так много, что иначе бы что-то забыла.
Я не могу поставить на ней крест. Отец с матерью беспокоятся обо мне. Потому что я больше не являюсь хорошей девочкой.
Они ни о чем не знают.
21 сентября
Я увидела кое-что в газете.
Я держала этот дневник глубоко запрятанным, обернутым в ткань, на самом верху задней полки моего гардероба. Но пришлось его достать, потому что только здесь я могу это записать. Я больше не хочу хранить его в своем доме.
Я читала сегодня воскресную газету, сидя в одиночестве в своей квартире, борясь с побуждением освежить в памяти все эти события. Моя квартира – простая студия в северном Лондоне, и не в той его части, которая считается престижной, а в части, известной женской тюрьмой. Порой ощущается, что Вселенная насмехается надо мной и не дает забыть.
Сама квартира достаточно милая. Целиком моя (то есть арендованная). Но я еще не очень привыкла жить одна. Я думаю, мне нужен бойфренд или друг-сожитель, чтобы отвлекаться от скитаний по темным уголкам сознания.
Я читала газету, стараясь не думать о Р. Каждый день и каждую минуту я стараюсь о ней не думать. И вдруг – расплывчатая фотография Джейка. «В Таиланде арестован организатор наркосиндиката», – пишут журналисты. Его имя было не Джейк; на самом деле его звали Дональд, и вроде бы его, как он выразился, «крохотная по масштабу операция, не попадающая в поле зрения таможни», оказалась совсем не такой. Он был арестован в Бангкоке; не в аэропорту, не за контрабанду, а после того, как полиция поставила на него капкан. В газете не приводилось подробностей, но я думаю, что он завербовал молодую женщину, которая оказалась полицейским под прикрытием.