Джимми. Сейчас на щеке у Джимми виднелось нечто вроде длинной черной тени. Нет, это не тень, а синяк. «Только бы не очередная автомобильная авария», – подумала Викки.
– Что происходит? – свистящим шепотом спросила Беа.
– Ничего. Тут, оказывается, еще и Джимми. Он или подрался, или попал в аварию, а может, упал. И Патрис Калье хочет ему помочь, – объяснила Викки.
А потом у нее оборвалось сердце, и мир внезапно застыл – высокая трава, листва на деревьях, вездесущие насекомые. Абсолютно все. Оцепенев от ужаса, заледенев от накатывавших волн холода, Викки зажала рот рукой, чтобы сдержать крик.
Патрис держал в руке пистолет. Викки растерянно заморгала, не веря своим глазам. Ведь Патрис казался таким дружелюбным. Неужели он действительно направил на Джимми пистолет? Не мог же он всерьез угрожать своему другу. Викки вытянула шею, пытаясь снова увидеть лицо Джимми, чтобы хоть как-то успокоить себя, но он уже исчез из виду.
Затем все пришло в движение, сад снова ожил, и Викки снова напрягла слух, чтобы уловить хотя бы обрывок их разговора. Дувший в лицо порывистый ветер разметал по траве сухую листву.
– В чем дело? – высунув голову, спросила Беа.
– Пригнись! – приказала кузине Викки, когда Джимми снова попал в поле зрения и она увидела его искаженное ужасом окровавленное лицо. – Господи! Господи Исусе! Патрис держит Джимми на мушке. Реально держит на мушке.
Патрис переключил внимание на кого-то другого, с кем он, похоже, беседовал, но пистолет в недрогнувшей руке был по-прежнему нацелен на Джимми. Викки прижала ладонь ко рту. Во что впутался Джимми? Ведь Патрис не мог намереваться его убить, просто не мог. Если Джимми и был крайне политизирован, то Патрис наверняка нет. Арт-дилер, сказал он тогда.
Патрис по-прежнему стоял, отвернувшись от Джимми. А потом, словно хорошенько подумав, опустил пистолет. Викки почувствовала такое невероятное облегчение, что едва не лишилась чувств. У нее перехватило дыхание. Все в порядке. С Джимми ничего страшного не случится.
Но Патрис внезапно развернулся и снова прицелился. Звук выстрела сотряс воздух.
Словно при замедленной съемке, Джимми повалился на пол. Викки смотрела в окно расширившимися глазами, у нее так громко стучало в висках, что ей казалось, Патрис непременно услышит.
– Меня сейчас стошнит, – прошептала она.
Сад внезапно накренился, стволы деревьев и ветви затрещали под порывами ветра. Неужели это действительно произошло? Джимми. Джимми.
– Нам нужно срочно выбираться отсюда, – прошипела Беа, в темноте ее лицо казалось белым как мел.
Викки высунула голову из кустов, чтобы оглядеться, и тут громко завыла собака. Патрис повернулся и выглянул в окно. В какой-то ужасный момент вся жизнь промелькнула у Викки перед глазами. Он смотрел прямо на них с Беа. Липкий страх сжал Викки в тошнотворных объятиях.
Онемев от ужаса, девушки застыли на месте. Насколько далеко он может видеть? Действительно ли они находятся вне поля его зрения, чтобы считать себя в безопасности? Трудно сказать. Но Викки буквально слышала тяжелое дыхание Патриса, которое, казалось, обжигало ей кожу.
Спустя несколько минут Патрис отошел от окна. Викки, с трудом подавив всхлип, смотрела, как он волочет тело по комнате. Болтавшаяся голова Джимми с глухим стуком ударялась об пол. Славный, милый Джимми. Хладнокровно убитый. Викки закрыла глаза, прильнула к Беа, чтобы унять дрожь, и, придя в себя через пару секунд, прошептала:
– Пора уходить. Пока он не вернулся.
Беа слабо кивнула. Но, прежде чем они смогли сдвинуться с места, раздался чей-то вопль, а потом еще раз… Пронзительный и пугающий. Свет в комнате моргнул и погас, комната погрузилась в темноту. Викки, затаив дыхание, смотрела, как Патрис выходит через застекленную дверь на террасу.
– Кто там?! – крикнул он.
Глава 16
Касба дю Паради
Ласковое вечернее солнце давно зашло, и, хотя Клеманс рано легла спать и моментально уснула, ее терзали ночные кошмары. Мрачные ночные кошмары. Она снова была в отцовской спальне, свет бил в глаза, несмотря на прикрытые ставни, а мать на цыпочках ходила по комнате, поправляя то одно, то другое, пока у сиделки был перерыв. Клеманс хотелось крикнуть: «Дай ему умереть! Почему просто не дать ему умереть?!»
Она проснулась в холодном поту, вконец обессиленная. Сон казался слишком реальным. Строго говоря, это был не совсем сон, по крайней мере не сон о нереальных вещах. Нет, все это действительно происходило, причем Клеманс и правда желала отцу смерти.
Когда лечащий врач, отец Патриса, сказал, что ее отец на пути к выздоровлению, она пришла в ужас.
– Здоровый как бык. – Врач с довольным видом пригладил усы. – Сильный организм. Крепкий как огурец. Чтобы его прикончить, нужно нечто гораздо большее, нежели простая инфекция.
Когда отец снова начал есть, Клеманс с ужасом поняла, что доктор прав. Она помнит, как со своего сиденья возле окна гневно смотрела на мать, которая пыталась соблазнить мужа разными деликатесами. Это было омерзительно, о чем мать наверняка догадывалась. Она отлично понимала, что означают гневные взгляды дочери.
Клеманс не хотелось ворошить прошлое и предаваться не самым счастливым воспоминаниям, однако сон об отце ее разбудил, и она больше так и не сумела заснуть. Картинки прошлого вспыхивали в мозгу, стоило ей закрыть глаза.
Когда чуть погодя мать ослушалась отца, нарушив какое-то дурацкое правило, отец приказал выпороть ее во дворе под палящим августовским солнцем и заставил дочь смотреть. Экзекуцию проводил отцовский подручный, суровое мускулистое существо, улыбавшееся лишь при виде чужих страданий, – одним словом, самое настоящее животное. Клеманс в ужасе отшатнулась, когда этот бугай заставил мать перегнуться через бортик колодца и, разорвав на ней блузку, принялся стегать хлыстом нагое тело. Клеманс тогда еще не было и четырнадцати. Страх за мать, которая могла запросто упасть в колодец и утонуть, вызвал у нее приступ безумного гнева. И чтобы не закричать, она вонзила ногти в мякоть руки. Однако ей так и не удалось подавить жгучее желание ударить отца. Она не хотела плакать, чтобы не доставлять ему удовольствия, но видеть боль и унижение матери – и злобную радость отца – было выше человеческих сил. И Клеманс разрыдалась.
У нее до сих пор стоит в ушах самодовольный голос отца. Смотри, девочка, что мы делаем с непослушными женщинами.
– В следующий раз мы сбросим ее в колодец, – уже после сказал он со смехом.
Отец вел себя как безжалостный деспот, считая себя выше закона и правил приличия. Он был даже хуже того человека, который в один прекрасный день должен был стать пашой. Когда будущему паше было лет двадцать с небольшим, он приехал вместе со своим гаремом в отцовское поместье, и, как подозревала Клеманс, отец тогда тоже получил свою долю плотских радостей.
– Они слишком много времени проводят вместе. И оказывают друг на друга дурное влияние. Твой отец возомнил себя военачальником, – говорила Мадлен, словно столь нелепое оправдание могло хоть как-то его оправдать.
События прошлого сливались в одно сплошное размытое пятно. Клеманс пыталась вспомнить, гостил ли Патрис в их поместье во время визита будущего паши. Доктор, отец Патриса, определенно присутствовал, однако Клеманс не помнила, это было до или после того, как Патриса отправили в школу во Франции. Может, он к тому времени уже уехал?
Как бы то ни было, именно Патрис положил конец детским забавам Клеманс и Жака, и она этого ему никогда не простила. Патрис был странным, нелюдимым ребенком, и они не приняли его в свою компанию, когда он обнаружил их убежище. Его мать рано умерла, и эта утрата, вероятно, наложила свой отпечаток на характер мальчика. Не исключено. Клеманс хорошо помнила, как Жак, оттолкнув Патриса, посмеялся над ним. Сейчас это кажется жестоким. Но дети жестоки.
– Я вам это припомню! – крикнул тогда Патрис, и лицо его стало красным. – Вот увидите!
На следующий день небо было лазурно-голубым, а солнце приятно пригревало. Клеманс пропалывала клумбы с розами. Вольтер и Коко играли неподалеку, c рычанием отнимая друг у друга найденную палку.
– Эй вы, двое! – прикрикнула на собак Клеманс. – Ради всего святого, найдите еще одну палку! У нас нет дефицита.
Клеманс вздохнула и продолжила прополку, чтобы отвлечься. Вся ее жизнь была пронизана чувством вины, и физический труд успокаивал душу, даже когда разламывалась спина. Клеманс вечно мучилась бессонницей, которая отступила только тогда, когда она встретила Тео, и даже спустя столько лет она все еще тосковала по нему.
Однако с тех пор, как в ее жизни снова появился Патрис Калье, она практически перестала спать. Она вспомнила тот день, когда отец вызвал ее в свой кабинет. Там уже были Мадлен, Патрис и его отец. Лица представителей старшего поколения светились от счастья, когда Патрис опустился перед Клеманс на одно колено и попросил выйти за него замуж. Поначалу Клеманс потрясло их участие в этом фарсе. А потом она громко расхохоталась, предположив, что ее разыгрывают. Но, увидев искаженное мукой красное лицо Патриса, сразу оборвала смех. Он действительно предлагал ей руку и сердце, а она прилюдно унизила его. Зачем он решил сделать это при всех? Неужели рассчитывал тем самым заставить ее согласиться? По словам Мадлен, Патрис им солгал, сообщив, что Клеманс влюблена в него по уши и уже ответила «да». А она отказала Патрису, и тогда гнев отца перелился через край.
Отмахнувшись от воспоминаний, она выпрямилась, потянулась, подставила лицо солнцу и бросила взгляд в сторону леса, где впервые увидела желто-коричневую берберскую макаку с розовой мордой, смотревшую на нее с ветки орехового дерева. Клеманс сделала глубокий вдох, стараясь сохранить в памяти такие моменты, и немного воспрянула духом. Она любила эту плодородную землю и этот воздух с роящимися в нем насекомыми. У нее ушли годы, но со временем она все-таки позволила себе получать удовольствие от красоты своего дома.