Том выглядел неестественно возбужденным, хотя и старался этого не демонстрировать. Викки хотелось броситься ему на шею. Какое счастье, что он оказался не тем высокомерным сухарем, каким запомнился ей после второй встречи! На самом деле он был из числа тех людей, чей настоящий характер скрывался под маской сдержанности. Возможно, слишком погруженный в себя. Именно так и сказал тогда Джимми. Ой, Джимми! Мне ужасно жаль, что все так плохо закончилось! Но его верный друг Том наверняка не оставит в беде двух беспомощных девушек. Хотя в глубине души Викки сомневалась, что он или кто-либо другой сможет противостоять такому хладнокровному убийце, как Патрис Калье.
Глава 18
В тот вечер кузины почти ничего не ели, но выпили сладкого мятного чая. Когда пришло время ложиться спать, Викки, неохотно прикрутив масляные лампы, долго лежала в темноте с широко открытыми глазами, не в силах справиться со смятением чувств. Ну а во сне ее воспаленный мозг терзали ночные кошмары, принявшие поистине библейские масштабы: к мрачным небесам взмывали красные и оранжевые языки пламени, улицы заволокло черным дымом. Викки проснулась от собственных криков, действительно ощутив запах дыма, – дымом тянуло откуда-то из города. Беа тоже проснулась, и девушки тихо лежали в постели, прислушиваясь, не идет ли кто по лестнице, и не решаясь разговаривать.
Потом они быстро надели в темноте серые джеллабы – впрочем, у Беа под джеллабой было оранжевое платье и голубой шарф в цветочек – и натянули на голову капюшон. Они захватили с собой паспорта, по паре рогаликов, запасные футболки и фляжки с водой, а Викки сунула в рюкзак еще и альбом для эскизов. Конечно, брать с собой альбом было глупо, но его сейчас, возможно, искало полгорода. Она в очередной раз горько пожалела, что не послушалась кузину и не перебросила альбом через стену. Тогда его дальнейшая судьба никак не отразилась бы на карьере Викки и можно было бы по-прежнему надеяться произвести впечатление на Ива Сен-Лорана.
Завернувшись в тонкие серые шерстяные одеяла, кузины выскользнули из дома и направились, прижимаясь, согласно инструкциям Тома, к стенам домов, к тому месту, где был припаркован «ситроен». Увидев впереди темный силуэт человека, Викки испуганно замерла.
– Все в порядке, это Том, – успокоила ее Беа, и Викки, приглядевшись, поняла, что кузина права.
– Вас кто-нибудь видел? – положив руку Викки на плечо, шепотом спросил Том.
– Нет. А тебя?
– Вокруг нашего дома вечно кто-то ошивается. Вперед. Залезайте в машину.
Они сели в «ситроен». Том повернул ключ зажигания. Тишина.
– Вот дерьмо! Они уверяли, что двигатель в порядке.
Затаив дыхание, Викки смотрела, как Том пытается завести двигатель. Если бы у Клеманс был телефон, они могли бы попросить Ахмеда их забрать, но некоторые районы Марокко, особенно горные, были лишены благ цивилизации. Двигатель издал жуткий скрежещущий звук, способный разбудить даже мертвого, но после нескольких попыток наконец ожил.
– Так можно поднять на ноги половину Марракеша, – заметила Беа. – Вот тебе и вся конспирация!
Они отправились в путь в прохладной темноте. Том ехал через спящий город, девушки невольно вздрагивали от громкого тарахтения двигателя.
– Рулевое управление тоже ни к черту, – сообщил Том, когда машина вильнула влево и он с трудом ее выровнял.
Пока «ситроен» громыхал по притихшим улицам, а затем по пригороду, никто не проронил ни слова. Викки во все глаза смотрела на призрачный туман, окутавший местность. И только когда над горами впереди забрезжил рассвет, двигатель, похоже, пришел в чувство.
– На этом автомобиле все равно далеко не уедешь, – предупредил Том.
Наконец небо стало бледно-голубым с серебристыми прожилками облаков, и они облегченно вздохнули. Том, по возможности державшийся проселочных дорог, через какое-то время был вынужден выехать на так называемую главную дорогу. Кругом уже вовсю кукарекали петухи, а рассвет окрасил ржаво-красным поднимавшиеся из тумана вершины Атласских гор.
– Местные берберы называют Высокий Атлас Идрарен Драрен, – сказал Том.
– А что это значит? – спросила Викки.
– Горы всех гор.
Чуть позже, когда серебристые облака растаяли в небе, Том опустил в машине стекла, и девушки, несмотря на внутреннее напряжение, с упоением вдохнули живительный чистый воздух, пронизанный лучами далекого света. Восходящее солнце преобразило бескрайнюю местность под покровом кобальтовых небес, омыв ее глубоким желтым сиянием. Однако внезапное чувство облегчения длилось недолго. Викки, глядя, как извилистая дорога ползет вверх, а поля пропадают из виду, мысленно вернулась к гибели Джимми. Она хотела вспомнить события той страшной ночи минута за минутой, словно художественный фильм, но воспоминания отказывались выстраиваться в логическую цепочку. Перед глазами возникли кадры убийства – фрагментарные и беспорядочные. Охвативший ее дикий ужас, когда она стала свидетелем немыслимого, начисто стер из памяти часть эпизодов, оставив образы нечеткими и расплывчатыми. Неужели память – это такая ненадежная штука, которая сжимает одни вещи и выпячивает другие?
Викки подумала о Клеманс и о толстых стенах ее касбы. И хотя бабушка по-прежнему оставалась загадкой, Викки инстинктивно чувствовала, что с Клеманс они будут в безопасности.
Том припарковал желтый «ситроен» в маленькой берберской деревушке, подальше от дороги. Викки немного прошлась пешком, чтобы размять ноги. Остановившись под тенистым деревом, она оглянулась на поворот дороги, где они свернули в деревню, и внезапно увидела промчавшийся мимо зеленый джип с тонированными стеклами. Неужели это тот самый джип, что столкнул «ситроен» в кювет, или в Марокко все внедорожники с тонированными стеклами? Хотя нет. В бабушкином джипе стекла самые обычные.
Викки прошла вслед за своими спутниками по узкой утрамбованной тропе к месту, где местная женщина, у которой они купили хлеб и помидоры, угостила их мятным чаем. Беглецы опустили пониже капюшон джеллабы и сели на землю под деревом на деревенской улице, то и дело озираясь по сторонам. Картина была вполне мирной, если бы не нависшая над ними смертельная опасность.
Ведь Патрис мог быть где угодно: на большой дороге или где-нибудь рядом в горах. Хотя, возможно, он, оставшись в Марракеше, занимался своими делами, словно ничего такого и не было. Словно он не убивал Джимми. Викки содрогнулась. И чего, блин, нам теперь ждать дальше? И когда закончится вся эта чертовщина?
Глава 19
Касба дю Паради
Чувствуя себя разбитой после бессонной ночи, Клеманс прошла на террасу и прилегла на огромные синие в белую полоску подушки на низкой кушетке под тентом. Записка, вложенная во второй белый конверт, по тону была идентична первой, и этот текст непрерывно крутился у Клеманс в голове. Ты считаешь, твой секрет никто не узнает? Подумай хорошенько.
Клеманс порвала записку на мелкие кусочки и прокляла отправителя.
А прямо сейчас, в ожидании завтрака, она аккуратно сложила журналы для Мадлен на медной столешнице длинного кофейного столика. Но мать даже не взглянула на журналы. Она или мирно дремала, или щурилась на гору, мурлыча себе под нос старинную мелодию, или жаловалась на то, что умирает с голоду и ее здесь вообще не кормят.
– Потерпи. Скоро будем завтракать, – несколько раз повторила Клеманс.
Мурлыканье матери внезапно вызвало призрак молодой Мадлен, привычка которой постоянно напевать себе под нос в детстве жутко раздражало Клеманс.
Когда Надия принесла кофе и фрукты, Клеманс попыталась приободриться, но мозг упорно продолжали терзать картины прошлого. Прихлебывая кофе, она вспоминала, как Жак застал ее плачущей в саду в тот ужасный день, когда по требованию отца ей пришлось смотреть на экзекуцию матери у колодца.
Внезапно в тишину на террасе вторгся звук мужских голосов.
Наконец-то! К Клеманс, сверкая улыбкой, направлялся строитель в сопровождении помощника. На секунду у нее промелькнула мысль спрятать Мадлен от греха подальше. Хотя, пожалуй, это будет непросто, учитывая присутствие в доме рабочих. Оставалось надеяться, что, если мать и заговорит о прошлом, никто в любом случае не поймет ее бессвязного бормотания. Клеманс никогда раньше не видела помощника строителя, но оба они явились ни свет ни заря, готовые приступить к работе. Красивые узорные решетки были изготовлены по мерке, а на это потребовалось время, что затянуло их установку в комнате Мадлен. У помощника строителя была необычно светлая кожа. И такое же крепкое телосложение, как у…
Воспоминание обрушилось на Клеманс с невероятной силой. Тео Уиттакер, единственный мужчина, которого она любила. Она затаила дыхание, когда перед мысленным взором возник драгоценный образ, причем настолько отчетливый, что ей показалось, будто Тео прямо сейчас стоит перед ней.
Тео был немного моложе ее, светловолосый, с сияющими голубыми глазами, в которых таился весь мир. Он мог быть напористым и даже серьезным, при этом сохраняя способность чуть что загораться, разражаясь неудержимым смехом. Как настоящий американец, Тео был очень забавным и в то же время умным, и это делало его совершенно неотразимым. Интеллект Тео в сочетании с чувством юмора действовал на Клеманс, как самый настоящий афродизиак. Господь свидетель, она желала этого мужчину! Она беззаветно любила его всей душой и всем телом, и тем не менее, когда она отказывалась говорить о своем прошлом, он утверждал, что она прячет от него важную часть своего «я».
– Клем, или все, или ничего, – говорил он, глядя на нее умоляющими глазами.
Она не отважилась рассказать ему хоть что-то о своем прошлом, о своем сыне Викторе, и Тео обвинил ее в скрытности. Он заявил, что она не любит его по-настоящему, если отказывается признаться, кто она такая и откуда родом. Слова Тео ранили Клеманс, больно ранили, но она стойко держалась. А он так никогда и не догадался почему.