видеть Лондон и Францию.
Когда они ехали в полицейский участок, на улицах, как всегда, царило оживление: ревели мотоциклы, трезвонили велосипедные звонки, люди покупали и продавали или просто били баклуши. Элиза наверняка назвала бы это дуракавалянием, а Викки – приятным времяпрепровождением, хотя, положа руку на сердце, она больше походила на мать, чем хотелось бы. Элиза относилась к числу тех людей, кто не умел сидеть сложа руки, и Викки была точно такой же. И когда она увидела тетю Флоранс, то почувствовала острую тоску по матери, которая в кризисных ситуациях всегда действовала смело и решительно.
В полицейском участке Викки с Тео провели в унылую комнату с высоким потолком, где, несмотря на лениво вращающийся вентилятор, воздух был жарким и спертым. Сигаретный дым и вонь из сточной канавы под открытым окном отнюдь не улучшали ситуации. Викки вытерла потный лоб ребром ладони и замерла, когда в комнату вошел высокий худой полицейский. Он коротко кивнул Тео, отодвинул свой стул, предложил пришедшим сесть и сел сам, вытянув вперед длинные ноги. Средних лет, суровый на вид, с кустистыми черными бровями, выдающимся носом и практически лысый. Обратившись к Викки на французском языке с мягким марокканским акцентом, он представился как офицер Алами и попросил ее описать все, что она видела в ночь убийства Джимми.
Викки было крайне неловко признаваться в том, что Беа украла альбом для эскизов, и объяснять, почему они глухой ночью оказались в чужом саду. Все это звучало настолько глупо, что она невольно залилась краской стыда. Полицейский слушал внимательно, не перебивая, но, когда ей пришлось рассказать о том, свидетелями чему они стали в саду, у нее перехватило дыхание, а на глаза навернулись слезы.
– В том саду… я… ну… мы с моей кузиной… – Ее голос дрогнул, Викки замолчала, пытаясь сдержать слезы, не в состоянии продолжать.
– Успокойтесь, моя дорогая… – ласково сказал Алами. – Мы никуда не торопимся.
Викки вытерла вспотевшие руки о юбку и, сделав глубокий вдох, начала рассказ с самого начала:
– Мы… На самом деле все видела только я. – (Тео сочувственно положил ей руку на плечо.) – Я увидела, как Патрис поднимает пистолет, а потом увидела, как… – Она тяжело сглотнула, ее голос сорвался. – А потом я увидела, как он застрелил моего друга Джимми.
Она попыталась отогнать от себя эту ужасную картину, ее лицо жалобно сморщилось, безудержные слезы потекли по щекам и лежавшим на коленях рукам.
Алами с Тео молча сидели и ждали, когда Викки придет в себя.
– Я… мы… – Викки снова сглотнула и порывисто вытерла слезы пальцами. – Мы видели, как Патрис волок окровавленное тело Джимми по полу.
Викки словно наяву услышала тихое «стук-стук-стук» головы Джимми об пол и разрыдалась еще сильнее, ее плечи печально поникли под невыносимым грузом воспоминаний о том, как прямо у нее на глазах убили знакомого ей человека.
Тео придвинул стул поближе к Викки, погладил ее по спине и протянул чистый носовой платок. Она несколько раз судорожно вздохнула и, постепенно успокоившись, с бледной улыбкой вытерла мокрые от слез щеки.
После приличной паузы офицер Алами спросил девушку, готова ли она продолжать. Она ответила, что готова.
– Вот и умница. Вы уверены, что можете идентифицировать того человека как Патриса Калье, с которым вас познакомила ваша бабушка?
– Абсолютно уверена. Он подвозил нас на вечеринку.
– Вы полагаете, он мог заметить вас тогда в саду, да?
Викки объяснила, что заставило ее так думать.
– Мне кажется, он видел нас с Беа. Или, по крайней мере, мог нас видеть.
– Значит, по-вашему, этот человек причастен к исчезновению вашей кузины?
Викки кивнула, уже не в состоянии говорить. Подхваченная волной эмоций, она с душевной болью подумала о милой, сентиментальной Беа. О ее слабости к шмоткам. О стремлении любить и быть любимой. Викки вспомнила тот день, когда Беа, пахнувшая сэндвичем с яйцом и кресс-салатом, купленным в поезде, с экземпляром журнала «Хани» под мышкой, вошла в шикарный бутик «Биба». Открыв рот, Беа смотрела на черные с золотом обои в стиле ар-нуво, на огромные пальмы в горшках и яркие боа из перьев.
– Вау! Как здесь клево! – воскликнула Беа привычным задыхающимся голосом. – Просто сказочно!
На вешалках для одежды висели темные, мрачные платья цвета красного винограда, шелковицы, ну и, конечно, фиолетовые, и даже черные, похожие на чернослив. Викки уговорила кузину примерить какое-нибудь платье, и оказалось, что модели, рассчитанные исключительно на худосочных девиц, словно специально созданы для нее.
Викки, безумно тосковавшая по кузине, в очередной раз горько пожалела о своем решении пригласить ее в Марокко, а еще о своей дурацкой затее произвести впечатление на Ива Сен-Лорана.
– Я приму участие в поисках Беатрис, – сказал Алами. – Но в основном постараюсь отследить все передвижения Патриса Калье. Вы, случайно, не знаете, живет ли он там, где произошло убийство?
– Возможно, это знает моя бабушка. У меня сложилось впечатление, что он здесь сравнительно недавно. На самом деле я даже не уверена, что он живет в Марракеше.
– Он что, друг вашей бабушки?
– Они просто знакомы.
– И только?
– Бабушка считает, он мог похитить мою кузину. В тот день я видела на дороге зеленый джип с тонированными стеклами. Точно такой же джип столкнул в кювет «ситроен» Джимми. После этого кто-то разгромил квартиру Джимми, а Патрис его убил. Вам не кажется, что все это может быть связано между собой?
– Мы поговорим с вашей бабушкой.
– Я могу прямо сегодня поехать к ней в касбу, пока вы будете заниматься этими вопросами, – предложил Тео.
Алами кивнул и повернулся к Викки:
– И, мисс Боден, Викки, вы пока не можете покинуть нашу страну. И мы были бы вам чрезвычайно признательны, если бы вы смогли показать нам дом, где произошло убийство. Вы согласны нам помочь?
Викки согласилась в надежде, что Тео ее не оставит, когда придется снова встречаться с родителями Беа. На тетю Флоранс, вконец обезумевшую от горя, особо рассчитывать не приходилось, но вот дядя Джек, о храбрости которого во время войны ходили легенды, наверняка должен знать, что делать. К тому же у него, возможно, есть пистолет, что в их ситуации будет явно нелишним, хотя она точно не знала, можно ли провозить в самолете оружие.
Тео посмотрел на часы:
– Викки, я останусь с тобой. Возможно, мы сумеем где-нибудь перекусить вместе с Джексонами.
Уже в середине дня полицейский автомобиль увозил Викки из города. Дядя Джек и Тео, поехавшие с племянницей для моральной поддержки, сидели рядом с ней на заднем сиденье. Автомобиль направлялся в Пальмераи. Викки должна была показать полицейским дом, где Патрис убил Джимми. Что касается тети Флоранс, то она осталась в отеле лечить головную боль.
Пока полицейский автомобиль полз по Пальмераи, Викки сидела оцепенев. Ей было страшно подумать, что придется снова увидеть это страшное место, причем при свете дня. Поначалу она даже не решалась посмотреть в окно и не могла точно определить, где конкретно они находятся, тем не менее после нескольких минут блуждания по узким улочкам все-таки сумела обнаружить нужный дом.
– Вот, – ткнув пальцем, прошептала она. – Вон там.
Джек взял ее за руку. Викки, сгорая от стыда, снедаемая виной, осторожно покосилась на дядю. Он наверняка считает ее безмозглой идиоткой, втянувшей Беа в эту авантюру. Викки совсем не хотелось сюда возвращаться, но она обещала помочь полиции, так что деваться ей было некуда.
Алами остановил автомобиль и повернулся к Викки:
– Вы можете выйти из машины? Чтобы быть абсолютно уверенной.
– Я сомневаюсь, что ей это под силу, – ответил за нее Тео. – Теперь вы знаете, где находится дом. Она выполнила свою часть договора.
– Да, я абсолютно уверена, – сказала Викки.
Когда они отъехали от дома, где произошло убийство, она выглянула в окно, перед глазами вновь пронеслись события той страшной ночи. Она вспомнила, как они со смехом бродили в темноте по Пальмераи. Как испугались снующих вокруг животных. Как их достали кровососущие насекомые. Она вспомнила дикую жару, несмотря на ночное время. Вспомнила пьяные попытки вернуть альбом, пробравшись в соседский сад. Пистолет в руке Патриса.
И убитого Джимми.
Глава 29
Касба дю Паради
Уже на подходе к касбе Клеманс услышала крики и ускорила шаг. Войдя в дом, она увидела, как Мадлен в истерике отбивается от Ахмеда и царапает себе щеки.
Когда попытки успокоить старую женщину не увенчались успехом, Клеманс схватила мать за руки и ласково сказала:
– Пойдем. Помнишь, как мы с тобой собирали вишню во фруктовом саду в Касабланке? А еще инжир и финики?
Мадлен, успокоившись, наградила дочь сияющей улыбкой:
– А маман уже пришла, да?
Клеманс поняла, что Мадлен сейчас находится в далеком прошлом, а именно в своем детстве.
Задолго до рождения Клеманс и задолго до того, как Мадлен встретила Клода Гарнье, поместье принадлежало ее семье. Но, женившись на Мадлен, он принялся методично прибирать все к рукам, чего никто не ожидал. Он начал исподволь, с долгих месяцев манипуляций, и, прежде чем Мадлен или ее родители успели опомниться, избавился от старых верных слуг, переселил родителей жены в заброшенную виллу на отшибе и установил режим тотального контроля. Мадлен страшно горевала, когда еще в совсем молодом возрасте родители умерли от пневмонии. Клод постоянно обещал избавиться от плесени и сырости в старой вилле, но тем не менее палец о палец не ударил для этого, и Мадлен целиком и полностью возложила на него вину за смерть родителей.
В тот вечер Мадлен наконец уснула, но исключительно под действием сильного снотворного. Клеманс ненавидела давать ей снотворное. Именно по этой причине она забрала мать из дома престарелых в Касабланке. Там Мадлен день и ночь пичкали транквилизаторами, и Клеманс поклялась никогда не прибегать к столь антигуманным методам. И теперь снотворные таблетки были крайней мерой, к которой она прибегала лишь в экстренных случаях. Хотя в свое время сложившаяся ситуация вполне устраивала обеих женщин, Клеманс казнила себя за возникшее между ними отчуждение, и, когда она, решив проведать мать, наконец заехала к ней домой, сосед объяснил, что Мадлен отправили в дом престарелых.