Флоранс тяжело вздохнула, словно не в силах подобрать нужные слова:
– Я должна. Не могу сидеть сложа руки.
– Ты уверена? – Джек заботливо обнял жену за плечи, и та опустила голову.
Клеманс заметила, что Флоранс вот-вот расплачется, да и у нее у самой внезапно сжало горло, ведь утрата есть утрата. Очень тяжело потерять младенца, хотя в данном случае тут скорее боль от понимания того, чему уже не суждено случиться. Но потерять девятнадцатилетнюю дочь еще страшнее. Потерять девушку, которую вы воспитывали и любили, оберегали, холили и лелеяли, начиная с первых неуверенных шагов и потом на протяжении всей ее жизни. И при этом знать, что больше не будет ничего: ни торта на день рождения, ни выволочек, о которых вы теперь сожалеете, ни единой пролитой слезинки, ни общей радости, ни общей печали. Все безвозвратно ушло. Однако самое ужасное – оставаться в неведении. Не знать, жива ваша дочь или нет. Крестная мука. Поэтому стоит ли удивляться, что Флоранс на грани нервного срыва? Сделав глубокий вдох, Клеманс медленно выдохнула.
Никто за столом не упоминал о Беа в суеверной надежде, что, если не озвучивать страхи и худшие опасения, это поможет ей остаться в живых, хотя Клеманс слишком хорошо знала местные горы. И чем больше времени проходило с момента пропажи Беа, тем меньше оставалось шансов на успех поисков. Поэтому Клеманс в каком-то смысле даже предпочла бы, чтобы Патрис взял Беа в заложницы, планируя использовать ее для обмена, если его поймают.
Джек порывисто поднялся:
– Мы встречаемся с полицией в деревне. – Он подал руку жене. – Флоранс, ты идешь?
Она резко отодвинула стул и встала. Тео предложил свою помощь с поисками, однако Джек отказался, напомнив, что в свете текущих событий кто-то должен остаться в касбе.
Все утро Мадлен не отходила от Тео. Если он садился, Мадлен садилась рядом, она даже попыталась следовать за ним, когда он обходил границы поместья, но быстро выдохлась. Перед ланчем Тео спросил Клеманс, могут ли они поговорить.
– Маман любит вздремнуть после ланча, – ответила Клеманс. – Тогда у нас будет возможность поговорить.
Мадлен пока не сказала ничего лишнего о прошлом в присутствии Тео. И тем не менее Клеманс, памятуя о летучих мышах на чердаке их старого дома в Касабланке, где Мадлен обычно пряталась от мужа, и летучих мышах, поселившихся в голове у матери прямо сейчас, не исключала, что та может проболтаться. И вот, когда подали пудинг, ее внезапно прорвало.
– Абрикосы. Гнилые абрикосы… Он сделал тебе больно, да? Твой отец. – Мадлен сплюнула на землю и принялась раскачиваться. – Сделал больно. Сделал больно. Сделал больно.
Клеманс судорожно сглотнула, но слова застряли в горле, и она уставилась в пустую тарелку, вспомнив ненавистную миску с абрикосами на его письменном столе, которая всегда стояла у Клеманс перед глазами. Этот гнилостный запах, его запах, и отвратная вонь окурков его сигар в пепельнице из оникса. Закрытая дверь, щелканье замка. Подняв глаза, Клеманс поймала озадаченный взгляд Тео. Она покачала головой, и он понял, что не стоит задавать вопросы в присутствии Мадлен.
Но, когда Надия собралась подать Клеманс фруктовый салат, она резко отодвинула тарелку и выскочила из-за стола.
Глава 34
Клеманс кинулась к себе, душевная боль захлестнула ее мощной волной. Открыв правую дверцу гардероба, она достала с верхней полки золотую шкатулку, украшенную рубинами и изумрудами. Шкатулку, которую требовал от нее Патрис. Клеманс положила шкатулку на кровать, открыла крышку. Инкрустированных эмалью ножных браслетов с золотыми защелками, на которые претендовал Патрис, в шкатулке давным-давно не было – скорее всего, их продала мать сразу после смерти отца. У Клеманс сохранилось множество писем, в которых она изливала свои чувства к Тео и которые так и не отправила. Она вынула письма и перечла одно из самых ранних, после чего разорвала послание на мелкие кусочки, разлетевшиеся по воздуху маленькими белыми мотыльками.
Она сидела неподвижно, по-прежнему сжимая в руке пачку писем. С самого начала Тео понравился ей тем, что был другим: он смеялся над предрассудками Клеманс и действительно хотел знать ее мнение о самых разных вещах. Он всегда тщательно обдумывал ее ответы на свои вопросы, словно ему была очень важна другая точка зрения. Секс с ним тоже был особенным, потому что они не просто занимались любовью, а еще и разговаривали. Ни один мужчина ни до, ни после него не спрашивал, что она чувствует во время полового акта. Всех остальных заботила лишь их эрекция, и им было глубоко наплевать на чувства партнерши. Но куда это заведет их с Тео прямо сейчас? Они с Тео впервые занимались любовью после многолетнего перерыва, открывая для себя интимную близость, от которой она бежала. И Тео захочет знать, что имела в виду Мадлен, говоря, что отец сделал Клеманс больно. Тео наверняка об этом спросит.
Взяв очередное письмо дрожащими руками, Клеманс прочла его. Она не забыла. Одна секунда. Ровно столько ушло у нее, чтобы принять решение. Так же, как и на принятие решения много лет назад не отправлять Тео эти письма. И хотя она буквально умирала от желания исповедоваться, излить душу, он никогда не увидит этих писем. Ни одного.
Времени порвать все письма уже не осталось. Поэтому Клеманс опрометью бросилась в гостиную и, поспешно чиркнув спичкой, разожгла огонь в камине, где стараниями Ахмеда всегда лежала растопка на случай прохладных вечеров. Растопка моментально занялась, и, когда поленья начали потрескивать, Клеманс принялась бросать письма в огонь один за другим.
Внезапно скрипнула дверь, в гостиную вошел Тео. Он направился к Клеманс, но не стал подходить слишком близко.
– Клем, я тебя искал.
Запаниковав, она швырнула в огонь всю пачку писем, однако письма рассыпались, одно-два из них подхватил легкий ветерок, дующий из открытого окна. У Клеманс упало сердце, когда они приземлились у ног Тео. Нагнувшись, он поднял листок бумаги.
– Будь любезен, отдай это мне.
Мельком взглянув на листок, Тео собрался было вернуть его Клеманс, однако внезапно остановился, должно быть заметив свое имя.
– Письмо адресовано мне. Ведь так? Могу я прочесть его?
Клеманс словно онемела.
Он заглянул ей в глаза, после чего перевел взгляд на письмо. Он читал, с виду оставаясь бесстрастным, но, закончив, не смог скрыть своего потрясения, по щеке покатилась скупая слеза, которую он поспешно смахнул. После долгой паузы он наконец с трудом выдавил:
– Мне очень жаль. Мне очень, очень жаль.
– Есть некоторые вещи… – Клеманс замолчала и, переведя дух, продолжила: – Некоторые вещи, которые я…
– Я понимаю. Мне не следовало тебя подталкивать.
Она покачала головой. Нет смысла продолжать, лишь продлевать агонию.
– Это не имеет значения.
Тео не сдвинулся с места. Клеманс еще никогда не видела его таким потерянным.
Она выпрямилась и спокойно произнесла:
– Тео, прошлая ночь стала ошибкой. Нам не следовало этого делать. – Тео шагнул к Клеманс, и она остановила его взмахом руки. – Тео, я приняла решение. Не приближайся ко мне, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты покинул касбу.
– Я думал…
– Я тоже. Прости.
Их глаза встретились.
– О, Клемми! Почему ты не позволяешь мне помочь тебе? – Черты его лица мучительно исказились.
Совсем как предложить глоток воды умирающему от жажды в тот самый момент, когда надежда напиться исчезла без следа. Накануне, в их последний день вместе, Тео, взяв Клеманс за руку, нежно провел пальцем по линиям на ее ладони: «Эта линия – про то, что было раньше, а эта – только для меня». Он улыбнулся, его голубые глаза загорелись, словно он точно знал о ее будущем нечто такое, о чем она пока даже не подозревала.
– Клем, позволь мне помочь тебе, – настойчиво повторил он.
У Клеманс была с Тео духовная и физическая связь, которую они подтверждали словами и действиями, не слишком полагаясь на каждую из этих составляющих в отдельности. Однако их отношения оказались гораздо сложнее – в них имелось и третье измерение.
– Нет, – упрямо покачала головой Клеманс. – Тут уже ничего не поделать. Ущерб был причинен на мой четырнадцатый день рождения, много-много лет назад. Очень скоро тебе будет противно на меня смотреть. Бывают дни, когда я чувствую себя настолько раздавленной прошлым, что мне самой становится противно на себя смотреть.
– В том, что он сделал, нет твоей вины.
Клеманс пожала плечами. Ей было невыносимо больно его отпускать. Это казалось неестественным и неправильным… Но она должна была это сделать.
– Позволь мне сказать. То, что случилось тогда, никак не влияет на мои чувства к тебе.
– Извини. – Она снова покачала головой.
– А как насчет Патриса Калье? Ты уверена, что тебе ничего не грозит?
– У меня есть пистолет, и я умею с ним обращаться. Кроме того, Ахмед всегда рядом. Патрис просто хочет раскопать прошлое. С этим я как-нибудь справлюсь. Тео, пожалуйста! Я настроена очень серьезно.
Несмотря на отчаяние в его глазах, Клеманс снова присела на корточки перед огнем и оставалась в таком положении до тех пор, пока шаги Тео не стихли. Она не хотела, чтобы он видел слезы, катившиеся у нее по щекам и падавшие на колени. Она оплакивала расставание с любимым человеком, а еще то свое прошлое, о котором не могла ему рассказать…
Ведь если бы Тео наконец узнал абсолютно все, это окончательно лишило бы их шансов на счастье. Нет, лучше расстаться прямо сейчас и не ворошить прошлое. Положа руку на сердце, Клеманс была сломлена, окончательно сломлена, и Тео не следовало знать страшной правды.
Глава 35
Погруженная в свою печаль, Клеманс шла чисто автоматически, глядя вперед невидящими глазами, обхватив себя руками под грудью, словно в попытке заткнуть зияющую дыру, оставленную когтистыми лапами скорби. Но при всем при том прямо сейчас Клеманс следовало в первую очередь уделить внимание измученным поисками родителям Беа. А поскольку вот-вот должна была приехать сестра Флоранс Элен со своим партнером, зацикливаться на собственных проблемах было некогда.