На обратном пути в риад мать и дочь живо обсуждали свой визит в Змеиный дом, но, увидев бледное и мрачное лицо Этты, открывшей им дверь, Викки сразу поняла, что случилось нечто ужасное.
– Это Элиза, моя мать. Что?.. – начала Викки, однако Этта, остановив ее взмахом руки, провела женщин на кухню, где предложила им сесть.
И если Викки с замиранием сердца ждала, когда Этта объяснит, что случилось, Элиза разглядывала картины на оштукатуренных стенах, лампы под яркими хрустальными плафонами, китайские фонарики и резную деревянную ширму, отделявшую часть помещения.
– Какая прелесть! – выдохнула она. – Совсем как кружево.
– Это ширма зуак, – автоматически объяснила Викки, по-прежнему не сводя глаз с Этты.
Однако та сразу отвела глаза и принялась хлопотать по хозяйству. Она молча вскипятила чайник и приготовила мятный чай, положив туда, как заметила Викки, гораздо больше сахара, чем обычно.
– Пейте, пожалуйста. – Придвинув поближе к ним чайные стаканы с янтарной жидкостью, Этта поставила на стол тарелку с миндальным печеньем.
– Спасибо, – сказала Викки, у которой напрочь пропал аппетит.
Сюда, в глубину дома, практически не проникали звуки внешнего мира, и Викки слышала лишь пение птиц во внутреннем дворике. И у нее внезапно возникло предчувствие, что вот-вот наступит момент, которого она боялась, момент, после которого мир вдруг перестанет вертеться и ее жизнь навсегда изменится.
– Викки, даже не знаю, как тебе это сказать, – наконец произнесла Этта. – Сегодня ко мне приходила полиция. Они хотели с тобой поговорить, так как не застали тебя в отеле.
– И?.. – дрожащим голосом спросила Викки, хотя глубоко внутри уже знала ответ.
Она заглянула в мрачное лицо Этты, глаза защипало от горячих слез. Пожалуйста, только не Беа! Только не Беа! Викки захотелось зажать уши руками, совсем как в детстве, когда Элиза отчитывала ее за какой-нибудь мелкий проступок.
– Боюсь, они нашли тело молодой женщины, – продолжила Этта тихим, унылым голосом. – Белой женщины… Мне очень жаль.
Викки смотрела на нее расширившимися глазами, ужас сжал горло, лишив возможности говорить. Застонав, она уронила голову на стол, плечи судорожно вздымались. Она смутно осознавала, что Элиза гладит ее по спине. Мама. Викки, вновь ставшая маленькой девочкой, сейчас больше всего нуждалась в матери. Она повернулась и, упав в объятия Элизы, завыла в голос.
Полный тоски и печали звук заполнил кухню.
В эти ужасные минуты скорби никто не произнес ни слова. Более страшных новостей трудно было представить. Новостей, которые никто не желал услышать.
– Тело до сих пор не опознано, – добавила Этта, когда мучительные завывания Викки перешли в редкие всхлипывания. – Но они думают, что это, должно быть, Беатрис.
На кухне снова повисла тяжелая тишина, после чего Элиза неразборчиво спросила что-то насчет местонахождения. Викки толком не расслышала.
Элиза разжала руки и, хватая ртом воздух, произнесла задыхающимся голосом уже более громко:
– Где? Где они ее нашли?
– Они не сообщили никаких подробностей. Сказали только, что собираются посетить касбу и поговорить с ее родителями.
– Мне нужно срочно увидеть сестру. Я должна быть рядом с Флоранс, – заявила Элиза.
Этта, одобрительно кивнув, сказала:
– Я отправила с полицейскими сообщение для Клеманс. Ахмед наверняка скоро будет здесь. Он отвезет вас обеих в касбу.
Элиза, бледная как полотно, достала из сумочки пару бумажных носовых платков и протянула дочери. Викки пыталась вытереть глаза, но слезы нескончаемым потоком текли по щекам, капая на стол.
– Беа не могла умереть! – простонала она. – Беа не могла умереть!
Пока они ждали Ахмеда, Викки буквально сходила с ума. У нее болело все тело, ломало мышцы, на грудь давила свинцовая тяжесть. Она, как загнанный зверь, металась по кухне, яростно грызя ногти и игнорируя все предложения выпить чего-нибудь прохладительного. Почему не едет Ахмед? Почему не едет Ахмед?
Викки не находила себе места, ожидание превратилось в агонию, но часы тянулись мучительно медленно.
– Прошу прощения. – Ахмед появился с большим опозданием и выглядел непривычно взволнованным. – Я проколол покрышку. Я…
– Ой, Ахмед! – вскричала Викки. – Какое счастье, что ты уже здесь!
Элиза перебила дочь, поинтересовавшись, где нашли тело девушки, но Ахмед лишь покачал головой:
– Совершенно точно не в окрестностях касбы, но больше я ничего не знаю. Полиция ничего не говорит. Ни Клеманс, ни мне.
– Хорошо. – Взяв жакет и сумку, Викки сказала сдавленным голосом: – Все, поехали.
Ахмед снова покачал головой:
– Слишком темно и слишком сильный ветер в горах. Мы выедем на рассвете.
Этта предложила устроить его у себя на ночь, но он отказался:
– У меня тут двоюродные братья. Я переночую у них. Не волнуйтесь. Я буду здесь еще до рассвета.
Викки рухнула на стул, чувствуя себя абсолютно убитой. Как выдержать столь долгое ожидание?
Глава 39
Касба дю Паради
Ближе к вечеру Клеманс увидела, как Джек, неестественно выпрямившись, направляется вслед за полицейским в сторону крутой горной тропы. Они собирались в Марракеш на опознание тела молодой женщины, белой женщины. Клеманс чувствовала, что вот-вот разрыдается. Более душераздирающего зрелища невозможно было себе представить. У нее перехватило дыхание, и она поспешно отвернулась.
Услышав новости, Флоранс застонала. Сбылись все ее потаенные страхи. Она протянула вперед руки, словно пытаясь схватить Беа и каким-то чудом вернуть пропавшую дочь. Но, осознав, что хватает лишь воздух, побрела на подкашивающихся ногах в ванную, где ее вырвало. Но она не плакала. Пока не плакала.
Клеманс попросила Ахмеда съездить в Марракеш за Викки и ее матерью. Элен с Этьеном все еще оставались в Высоком Атласе. Они собирались заночевать в отдаленной хижине в горах, и связаться с ними было невозможно.
Клеманс закрыла за собой дверь флигеля. Надия согласилась присмотреть за Мадлен, которая энергично отбрыкивалась от них обеих, не на шутку разбушевавшись. Периоды спокойствия все чаще сменялись подобными вспышками исступления. Фрустрация, думала Клеманс; недовольство своим состоянием, недовольство жизнью, недовольство женщиной, которая то являлась ее дочерью, то не являлась таковой. Настроение Мадлен могло меняться в мгновение ока. Клеманс не хотелось надолго оставлять мать с Надией, но прямо сейчас на первом месте стояла Флоранс.
Немного побродив по саду, Клеманс снова вернулась в дом. Флоранс она нашла в гостиной. Убитая горем мать сидела у окна с чашкой кофе в руках и смотрела в окно.
– Значит, вы решили не ехать с Джеком в Марракеш? – осторожно спросила Клеманс.
Флоранс посмотрела на нее пустыми глазами:
– Я не смогла.
– Могу ли я вам чего-нибудь предложить? Бренди? Как насчет того, чтобы добавить чуть-чуть бренди в кофе?
Флоранс едва заметно кивнула.
Клеманс достала из шкафчика с напитками бутылку, щедрой рукой плеснула в кофе бренди и, вручив чашку Клеманс, сказала:
– Может, присядете? Так вам будет удобнее.
– Я хочу посмотреть на ветер.
– Тогда я поставлю перед окном пару стульев, и мы с вами посмотрим вместе. Ветер дует с юга Марокко, хотя летом он редко бывает таким сильным, как сейчас.
В наступившей тишине было слышно, как Клеманс придвигает к окну два стула, а затем маленький приставной столик из кованой меди.
Когда женщины устроились у окна, Флоранс, быстро осушив свою чашку, задумчиво произнесла:
– Иногда мне кажется, будто со мной постоянно что-то происходит помимо моей воли. Всю мою жизнь. Происходит нечто такое, чего я вовсе не провоцировала. У вас никогда не возникало ощущения, будто вы вообще не в состоянии что-то контролировать?
– Постоянно.
– Джек твердит мне, что я должна принимать жизнь такой, какая она есть. Но если ты мать, это весьма непросто. Ведь всегда хочется сделать так, чтобы ничто не могло навредить твоему ребенку. Хочется опекать его. Защищать от страданий. Даже если логика подсказывает тебе, что это невозможно. – Немного помолчав, Флоранс продолжила: – Я больше не способна что-либо чувствовать. Я оцепенела. Заледенела. Жду, когда придет ярость, когда придет боль, но ничего не происходит.
Клеманс слушала и не находила подходящих слов, чтобы помочь несчастной матери. Да и что тут можно сказать?
– У меня внутри все как будто наполовину умерло. Умерло. Почему?
– Думаю… это шок, – ответила Клеманс.
Бросив на нее отчаянный взгляд, Флоранс прижала ладонь к сердцу:
– Я должна хоть что-то чувствовать. Мне необходимо хоть что-то чувствовать.
– Это просто защитный механизм. Когда мы будем знать наверняка…
Флоранс рассмеялась отрывистым горьким смехом, ее лицо стало жестким.
– Вы что, действительно верите, что есть хоть какая-то надежда?
– Не знаю. Не знаю, могу ли я вас утешить.
– Нет. – Она помолчала. – Нет никакой надежды. Вы знаете, я балансирую на грани безумия. – Флоранс прищурила глаза и, озадаченно покачав головой, добавила: – Еще немного, и я действительно сойду с ума. – (Клеманс осторожно дотронулась до плеча Флоранс, но, увидев, что та не реагирует, убрала руку.) – Жизнь слишком невозможная вещь. То, как мы любим наших детей! И даже готовы за них умереть. Но, несмотря ни на что, мы можем их потерять на раз-два-три. – Она щелкнула пальцами.
– Да, – прошептала Клеманс, которая, как никто, понимала, о чем идет речь.
Флоранс подняла на нее глаза и тут же перевела взгляд на взъерошенные ветром кусты.
– В мгновение ока. Тем не менее мы живем так, словно с нами ничего страшного не произойдет. Словно все плохое происходит только с другими людьми. – (Клеманс не ответила, хотя знала, что Флоранс абсолютно права.) – После всего пережитого во Франции, после ужасов войны, после казни Виктора прямо на наших глазах уж кто-кто, а я должна была понимать, что это не так. Ужасные вещи могут случиться с каждым из нас. В любое время.