– Ну и какой выход? – Упоминание имени Виктора стало для Клеманс словно ударом под дых. Ее лишили возможности любить сына, когда он родился, но ощущение пустоты осталось с ней навсегда. – Вообще никого не любить и постоянно жить в страхе?
– Когда мы сошлись с Джеком, он был ужасно замкнутым. Видите ли, он потерял маленького сына во время войны.
– Какой кошмар! – Клеманс подумала о мужчине, идущем вниз по тропе.
Наверняка он сейчас с ужасом представляет, что, возможно, потерял и второго ребенка.
Флоранс покачала головой:
– Скажите на милость, как нам теперь все это пережить? У меня даже нет сил дышать.
– Да, это понятно. Но вы справитесь.
Флоранс обратила на Клеманс умоляющий взгляд своих огромных серо-голубых глаз:
– Но как? Каким образом?
– Когда мы будем уверены… в том или ином исходе… вы будете пробовать жить дальше, шаг за… – Клеманс осеклась, хорошо понимая: что бы она сейчас ни сказала, это будет неуместно.
Однако Флоранс, похоже, ждала ответа. На ее лице было написано неприкрытое отчаяние. Ни один родитель не ждет, что столкнется лицом к лицу со смертью своего ребенка. Ни один родитель не должен сталкиваться с подобным. И тем не менее это происходит. Причем постоянно.
– Я так устала от неизвестности. Иногда мне даже начинает казаться, что ее смерть станет для меня облегчением. – Флоранс покачала головой. – И какая нормальная мать на такое способна?
Клеманс осторожно взяла ее за руку, пытаясь успокоить, хорошо понимая, что не может найти подходящих слов утешения.
– Мать, которая безумно любит свою дочь, – наконец сказала Клеманс, но Флоранс, похоже, не слышала.
– Я ненавидела себя, когда это случилось со мной во Франции, – сказала она. – Клеймила себя за то, что сделали те отморозки. Обвиняла себя. Уверена, вы меня поймете.
– О да.
– Я и сейчас чувствую себя виноватой.
– Нет, моя дорогая. Вам не за что себя винить.
– Но я не уберегла свою дочь, – прошептала Флоранс и разрыдалась.
Клеманс принялась бормотать что-то успокаивающее, и в этот самый момент в комнату ворвалась Мадлен.
– Летучие мыши! Летучие мыши! – пронзительно верещала старая дама, тряся седыми космами.
Вслед за Мадлен в гостиную вошла расстроенная Надия:
– Мадам, извините, пожалуйста, за вторжение.
Клеманс со вздохом поднялась и, жестом велев Надии остаться с убитой горем Флоранс, поспешно вывела Мадлен из комнаты.
В ту ночь завывание ветра не давало Клеманс уснуть. Она долго лежала без сна, пока ее не сморила усталость. А когда она очнулась от осторожного стука в дверь спальни, за окном еще было темно, но ветер стих. В ожидании плохих новостей Клеманс взяла лампу, отперла дверь и не поверила своим глазам – на пороге стоял Тео. Вид у него был усталый, голубая рубашка помята, светлые льняные брюки в пыли. Судя по всему, он не знал, какой прием его здесь ждет.
– Прости, – сказал он. – Я все же приехал. Не мог не приехать, когда узнал, что нашли тело женщины. Это…
– Нам не стоит разговаривать в коридоре. – Приложив палец к губам, Клеманс увлекла Тео за собой в спальню.
Они стояли практически лицом к лицу. Тео встревоженно вглядывался в лицо Клеманс, которая едва сдерживала слезы облегчения.
– У нас пока нет других новостей. – Она не знала, что говорить.
Нет, она знала, что хочет сказать, но, не осмеливаясь вымолвить сакраментальные слова, слегка попятилась. Почему он здесь? Неужели он к ней вернулся? Или?
– Я… – Невысказанные вопросы повисли в воздухе.
И тишина.
Но затем Тео взял лицо Клеманс в свои ладони – в свое время он всегда так делал – и поцеловал в губы.
– Тео… – произнесла она, когда он разомкнул объятия.
Он покачал головой:
– Нет.
– Что?
– Не нужно слов. Клем, я тебя не оставлю. Я не оставлю тебя снова. И можешь говорить что угодно. Итак? – спросил Тео и, так как Клеманс не сразу поняла, о чем речь, уточнил: – Я о той женщине, тело которой нашла полиция. Я уже собирался в Танжер, когда услышал о ней по радио, но не смог связаться с офицером Алами, чтобы выяснить подробности. И поэтому приехал сюда предложить вам свою помощь.
– Мы пока ничего не знаем. Джека увезли в полицейский участок в Марракеше. Но они явно не смогли вернуться на ночь глядя при таком жутком ветре.
– Наверняка.
– Но ты ведь смог.
– Это был кошмарный ужас. Мне пришлось остановиться на полдороге и немного поспать в машине, пока ветер не стихнет.
– Тео, я… – Клеманс осеклась и выдавила слабую улыбку. Неожиданный приезд Тео немного поднял ей настроение. – Хорошо, что ты вернулся. Мне не следовало тебя прогонять. Я была не права.
Она подумала о том, сколько раз они лежали рядом, прижавшись друг к другу. Тео, обнаженный по пояс, хохочущий. Тогда они были еще молодыми. Да, сейчас он стал старше. Мудрее. Но он по-прежнему страстно желал ее, Клеманс, впрочем, как и она Тео, а возможно, даже больше, чем раньше. Она поняла, что им представился последний шанс. Другого не будет.
Тео посмотрел на нее с шутливым удивлением:
– Боже правый! Клеманс Петье признала, что она не права! А можно получить это в письменном виде?
Она протянула к нему руки, они обнялись. Она чувствовала тепло его тела, стук его сердца, бившегося в унисон с ее. Они найдут выход. На сей раз непременно найдут. Ее губы беззвучно шевелились. Душа пела. Едва тлевшие угольки в сердце ярко пылали.
Когда они вновь разомкнули объятия, Клеманс повела его к кровати.
– Я ужасно грязный.
– Простыни можно постирать. Сними одежду. Я, пожалуй, запру дверь, чтобы моя безумная мать не прыгнула к тебе в постель.
Клеманс с тайным возбуждением смотрела, как Тео раздевается при свете лампы, и, когда он снял рубашку и брюки, в очередной раз залюбовалась его мускулистым торсом и худощавыми конечностями. Боже, как она его любила!
А потом они лежали рядом под одеялом и, несмотря на то что Клеманс испытывала прилив ленивого вожделения, не занимались любовью. Положив голову ему на грудь, она рассказала ему о своих чувствах.
– Все эти годы я жила просто для того, чтобы защищать себя, – прошептала она. – И только с тобой ко мне вернулась былая непосредственность.
– От чего тебе приходилось защищать себя? – спросил Тео.
– От вещей, о которых мне тяжело думать и невозможно говорить.
– Мне ужасно жаль.
– Не нужно меня жалеть. Как ни странно, мне хочется рассказать тебе все. Возможно, не прямо сейчас. Но я обязательно тебе расскажу.
– Моя дорогая, будь ты даже убийцей с топором, мне наплевать.
– Советую осторожнее выбирать слова.
Тео поднял голову, вглядываясь в лицо Клеманс при тусклом свете лампы.
– Ты что, действительно убийца с топором? – Он улыбнулся, увидев выражение ее лица. – Мой любимый персонаж.
Хм… Поживем – увидим. Она знала, что скорее умрет, чем откроет ему правду прямо сейчас. Всю правду. Ну а дальше решать ему.
Она подумала о Флоранс, которая с благодарностью приняла еще одну таблетку снотворного и тем не менее, вероятно, лежит сейчас без сна в их с Джеком комнате.
Ну ладно. Довольно о грустном. Нужно встать, умыться, одеться и быть готовой ко всем сюрпризам, которые преподнесет ей сегодняшний день. Быть может, она еще услышит пение птиц на заре и шуршание просыпающихся животных.
Тео положил руку Клеманс на грудь. Она вздохнула, но не стала его отталкивать.
– Потом, – сказала она. – Ты поспи. А мне пора вставать.
– Тебе хорошо говорить «поспи»! Посмотри, что ты со мной сделала! – Он положил ее руку себе на низ живота.
– Потом! – рассмеялась она.
И к тому времени, как она умылась и оделась, Тео уже мирно похрапывал. Она устремила взгляд на его лицо и почувствовала, что дрожит от ожидания чуда. Ее в очередной раз захлестнуло волной облегчения. Впрочем, тут было нечто большее. Тео выпустил на свободу то, что было спрятано глубоко внутри. Он освободил ее способность любить. И она отказалась от своей привычной осмотрительности. И, как змея, скинула кожу. Это было новым началом. Возвращением надежды. У Клеманс не нашлось подходящих слов, чтобы описать свои чувства, тем не менее тело, казалось, стало гораздо легче и гораздо свободнее. Ничто не могло сравниться с той тихой радостью, которую она испытывала даже в эти страшные дни. Появление Тео позволило на время отогнать подспудное чувство страха, но прямо сейчас она должна смело встретить то, что приготовил ей этот день. Клеманс сделала глубокий вдох и, ласково коснувшись лица Тео, вышла из спальни.
Глава 40
Когда они направились к припаркованному автомобилю, солнце еще не взошло, однако на улице было уже достаточно светло. Викки устроилась на заднем сиденье. Лицо сидевшей рядом с ней Элизы, в накинутом на голову шарфе, было, как всегда, бесстрастным. Викки практически ничего не знала о деятельности матери во время Сопротивления, хотя Жак рассказал, что на долю Элизы выпало немало испытаний. Дедушка, будучи крайне сдержанным человеком, отказывался говорить об ужасах войны, лишившей его сына, но Викки хорошо видела молчаливые страдания Жака. Более того, дедушка дал внучке понять, что Элизе пришлось познакомиться и со смертью, и с глубокой скорбью, поэтому прямо сейчас материнский стоицизм перед лицом страшного несчастья странным образом успокаивал. Она подумала о родителях Беа и о том, как на них скажется потеря дочери. Способен ли хоть кто-нибудь в этом мире оправиться после столь невосполнимой утраты?
Ветер уже улегся, наступило утро, прозрачно-голубое и солнечное. Викки смотрела на ясное марокканское небо, чувствуя невероятное облегчение оттого, что наконец покидает город. Она старалась держать себя в руках, так как уже выплакала все слезы, хотя глаза все еще были красными и опухшими. Мысли о Беа постоянно крутились в голове, стремительные, разящие; при всем старании их невозможно было остановить. В мозгу, словно кадры старого кино, мелькали сцены далекого прошлого. Полузабытый детский смех. Викки снова вспомнила тот день, когда они зашли в бутик «Биба» на Абингдон-роуд в Лондоне, сияющие восторгом голубые глаза кузины, ее длинные белокурые волосы с завитыми вверх кончиками. Она была такой, такой прелестной. Викки всегда завидовала ее красоте, но, когда Беатрис провалила экзамены и горько плакала из-за этого, искренне жалела кузину. У каждого человека есть свои уязвимые места, иногда спрятанные настолько глубоко, что их невозможно найти. Викки почувствовала укол вины, и у нее больно сжало грудь. Ох, не стоило тогда соблазнять Беа поездкой в Марокко!