– А зачем он делал снимки? – поинтересовался Тео.
– Я спросила мать, почему он здесь. Она ответила, что кто-то должен сообщить властям о смерти и нам нужны документальные свидетельства, если возникнут вопросы по поводу случившегося.
– Разумно.
– Отец Патриса спросил, где мой ребенок. Я хорошо это помню. Ведь он был нашим семейным доктором. Я объяснила, что у меня были преждевременные роды и ребенок умер. Объяснила, что мы похоронили его в нашем поместье.
– И он поверил?
– Отец Патриса был добрым человеком. Он лишь печально посмотрел на меня и сказал, что, если мне или моей матери что-либо понадобится, он всегда к нашим услугам.
– Неужели он ничего не заподозрил? – удивился Тео. – И не задавал каких-либо вопросов насчет ребенка или пожара?
– Возможно, у него и были вопросы, однако моя мать взяла его на себя, и в результате он подписал свидетельство о смерти. Констатировав, что смерть произошла в результате несчастного случая.
– Ну а потом он показывал вам фотографии?
Клеманс покачала головой:
– Нет. Я бы и не вспомнила о них, если бы Патрис не прислал мне недавно пачку тех фото. Что сразу заставило меня задуматься. Так или иначе, мне не хотелось бы видеть обугленное тело отца. К нам тогда зачастил полицейский – по-видимому, инспектор, – который настойчиво задавал вопросы уже после того, как труп увезли, и упорно рылся на пепелище. У него явно имелись кое-какие подозрения, он чувствовал, что концы с концами не сходятся. Когда горничная матери шепнула ей, что по поместью и деревне поползли нехорошие слухи, Мадлен предложила мне покинуть поместье. Я умоляла ее поехать со мной, однако она наотрез отказалась. Тогда я в спешке покинула дом и уже в Марракеше встретила Этту.
– Вы с Мадлен повели себя очень смело.
– Это относится скорее, к Мадлен, нежели ко мне, – пожала плечами Клеманс. – Этта одолжила мне денег, а когда мы продали поместье, я вернула ей долг. И у меня еще осталось достаточно средств на покупку касбы. Не знаю, откуда у Мадлен нашлось столько сил, чтобы со всем справиться, но она стойко оборонялась, а у инспектора не хватило улик на предъявление обвинения, несмотря на все его подозрения. Я потом очень долго боялась, что всплывут новые улики, и постоянно ждала стука в дверь. Даже спустя много лет.
– Ох, Клем! Мне так жаль!
– Тело моего отца обгорело до неузнаваемости, хотя и не было полностью уничтожено. Но закопченные потолочные балки, к счастью, упали прямо ему на грудь, раздробив ее. Я тогда не понимала, что сломанные кости вокруг пулевого отверстия могли меня выдать… Меня спас пожар!
– Огонь уничтожил основные улики, да?
– Вот именно. Мы оставили возле тела пустые бутылки из-под виски, и моя мать убрала стакан со следами транквилизатора. Каким-то чудом ей удалось уговорить отца Патриса отказаться от аутопсии. В те времена все было по-другому. Сейчас мы наверняка так легко не отделались бы.
– А ты уверена, что твой выстрел оказался смертельным?
– У меня никогда не было ни капли сомнения, хотя на днях Мадлен заявила, что убийца она, а вовсе не я. Она много лет бережно хранила свою тайну и призналась мне только сейчас. Уж не знаю, сколько транквилизатора она положила ему в стакан и какого именно. Возможно, это был хлоралгидрат или бром, но наверняка что-то из тех средств, которые ей прописывали для лечения так называемой истерии. Не исключено, что отец получил смертельную дозу, и мой выстрел уже ничего не решал. – Тео протянул Клеманс стакан воды, и она с благодарностью сделала глоток. – Я столько лет чувствовала себя виноватой. И ужасно боялась, что в один прекрасный день правда выплывает наружу.
– Твоя мать позаботилась обо всем после твоего отъезда.
– Да, позаботилась. Тем не менее я постоянно жила в страхе, что меня будут судить, посадят в тюрьму, лишат всего. Ведь я была убийцей – и совершила смертный грех отцеубийства. Когда несколько недель назад, как гром среди ясного неба, появился Патрис, причем не раньше и не позже, а именно в день приезда Викки, я решила, что это начало конца.
– Клем, тебе через столько всего пришлось пройти. Причем в одиночку. Жаль, что у меня не сработала интуиция и я ни о чем не догадался. Но теперь я тебя никогда не оставлю. Верь мне.
– Станешь моей тенью.
Тео придвинул поближе к ней свой стул:
– Моя дорогая девочка…
– Надеюсь, ты не забыл, что мне уже семьдесят четыре? – сухо спросила Клеманс.
– Для меня ты всегда будешь моей маленькой девочкой, – рассмеялся Тео.
– В любом случае теперь ты все знаешь, – вздохнула Клеманс. – Вот только я до сих пор сомневаюсь, нужно ли рассказывать Элизе, кто настоящий отец Виктора. Ведь именно поэтому я отказалась от любых встреч с сыном. Слишком ужасной была правда. Более того, я понятия не имею, как много ему тогда сообщил Жак. Быть может, вообще ничего.
Лицо Тео стало задумчивым.
– Это явно не та вещь, о которой хотелось бы трубить на каждом углу. Возможно, тебе стоит представить Элизе отредактированную версию.
– Возможно. Хотя я отнюдь не горю желанием открывать Викки глаза на то, что Жак ей не родной дедушка.
Тео взял ее руки в свои:
– Хорошо, мы подумаем об этом позже. А сегодня пусть это останется нашим секретом.
– Патрис намекал, что он все знает.
– Забудь. Он больше не причинит нам вреда.
И в этот самый момент Клеманс показалось, будто у нее с плеч упал тяжкий груз. Пришло время начать новую жизнь, свободную от бремени стыда и вины.
Глава 50
Марракеш
Викки постучала в дверь типичного розового риада. Девушку сопровождал Алами, который настоял на том, чтобы пойти вместе с ней.
– У вас что, нет других дел, кроме как составлять мне компанию? – улыбнулась Викки.
– Вас необходимо постоянно охранять. Что я прямо сейчас и делаю. А в случае чего все знают, где меня искать.
– Если меня вообще впустят в дом, – сказала Викки, пытаясь не обращать внимания на сосущее чувство под ложечкой.
– Конечно впустят.
– Откуда такая уверенность?
Алами подмигнул девушке:
– А вы разве не в курсе, что я самый настоящий кладезь знаний?
И в этот момент дверь отворилась.
– Да? – Открывший дверь мужчина стрельнул в сторону Викки карими глазами.
Это был европеец с внушительным носом, впечатляющими усами, в идеально отглаженном голубом кафтане.
– Хм… – замялась Викки. – Я пришла повидаться с Томом. Я Викки Боден.
– Сейчас узнаю, – надменно произнес мужчина, собираясь закрыть дверь.
И тут Викки услышала, как кто-то спрашивает по-английски, кто пришел. Должно быть, отец Тома. Похоже, не повезло.
Однако в этот самый момент Лайонел Гудвин распахнул дверь со словами:
– Ах, это вы, мисс Боден! Мой сын спрашивал о вас. Я рад, что вы пришли. – Викки, не ожидавшая столь теплого приема, что-то промямлила в ответ, а Гудвин, посмотрев на Алами, добавил:
– Как я вижу, вы пришли с другом.
– Да. Он…
– Да-да. Я знаю, кто он такой, – сухо перебил ее Гудвин. – Я знаю, кто он такой. Мы уже встречались. Полагаю, вы хотите, чтобы он пошел с вами. Проходите оба.
Гудвин повел их через арку в красиво отделанный плиткой холл с зеркалами на стенах, а оттуда – в маленькую солнечную комнату, где Том, одетый в пижаму, лежал на кушетке, откинувшись на подушки. У него по-прежнему был забинтован подбородок, хотя и не так туго, как раньше. При виде Викки его темные глаза радостно блеснули.
– Привет, – застенчиво произнесла Викки.
В комнате стоял запах эфирных масел. Может, масла пачули? Но, по крайней мере, здесь не пахло больницей.
– Входи. Присаживайся поближе ко мне. – Том показал на пуф, обитый кожей и гобеленом.
Сев на пуф, Викки ощутила странную интимность обстановки. Она заметила, что Том не отвернул взгляда, а, наоборот, пристально наблюдал за ней.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
– С переменным успехом, – ответил Том.
– Но выглядишь уже гораздо лучше.
– Меня продолжают пичкать лекарствами, и они помогают. А теперь расскажи, что там у вас происходит. Я слышал, нашли Беатрис.
– А где ты мог это слышать?
– Слухами земля полнится.
– Ну, она поправляется, хотя и жалуется на галлюцинации.
– Она что, сидит на наркотиках?
– Надеюсь, лишь на тех лекарствах, которые ей дают в больнице, – улыбнулась Викки.
Она ввела Тома в курс дела, включая и то, что тело Джимми по-прежнему не обнаружили. Рассказала, как Патрис приставил ей нож к горлу, а также о его побеге из больницы.
У Тома глаза полезли на лоб.
– Боже мой! Этот человек – настоящая змея. Мне так жаль. Ты, вероятно, жутко напугана.
– Была. Пока моя бабушка не прострелила ему ногу.
– У тебя, оказывается, крутая бабушка.
– А то! – рассмеялась девушка. – В полиции считают, что он попытается поскорее выбраться из Марракеша, пока его не поймали.
– Но они ведь его ищут, да?
– Да, но… – Она пожала плечами.
В разговоре наступила мучительная пауза. Викки так много хотелось ему сказать, однако она не знала, с чего начать.
– Давай забудем о нем.
– Лично я с удовольствием.
– Вот я лежу здесь, а сам мысленно с тобой разговариваю совсем о другом, – смущенно произнес Том, словно признаваясь в чем-то постыдном.
– Надо же! И о чем же?
– Ну, я говорю тебе, что ты мне очень нравишься.
Викки прищурилась, пытаясь вникнуть в смысл его слов. Неужели он это серьезно?
– Такими вещами не шутят!
– А я и не шучу. – Он бросил на Викки задумчивый взгляд, вокруг его глаз расползлись лукавые морщинки.
– Ладно, – осторожно сказала она. – А о чем еще ты со мной говоришь?
– Э-э-э… А еще я говорю тебе, что мне хочется тебя поцеловать.
Викки почувствовала, что краснеет.
– Ну и как? Тебе это мысленно удалось?
– Поцеловать тебя?
– Да.
– Удалось.
Наклонившись к Тому, Викки прижалась к его губам.