– Вот так, да? – с улыбкой спросила она.
Лучи солнца, пробивающиеся сквозь витражное окно, покрывали лицо Тома разноцветными геометрическими узорами, и Викки обнаружила, что, оказывается, целовала губы вишневого цвета.
Том притянул ее к себе, и на сей раз поцелуй длился так долго, насколько ему позволила перебинтованная челюсть.
– Типа того, – кивнул Том, и Викки рассмеялась, чуть смущенно и одновременно радостно.
– Я не хотела причинить тебе боль. – Викки заглянула ему в глаза и увидела, что он тоже счастлив, впрочем теперь, когда они так быстро пересекли черту, она толком не понимала, как вести себя дальше. Ведь как-никак Том еще не поправился.
– Я могу со дня на день вернуться в Париж, – сбивчиво произнесла она.
– Что?
– Маман считает, для нас лучше всего будет покинуть страну. Подальше от Патриса, который может вернуться. У меня постдипломное обучение в институте моды, где меня уже ждут. Я забыла отправить туда подтверждающие документы, поэтому они хотят видеть меня лично, чтобы заново оценить мою готовность пройти стажировку.
– Но тебе в любом случае придется вернуться сюда, чтобы свидетельствовать в суде, если Патрису когда-нибудь предъявят обвинение в убийстве Джимми.
– Да. Поначалу они вообще запретили мне покидать Марокко.
– Ну тогда у меня есть новости, которые тебя наверняка обрадуют. А точнее, возможно, появятся такие новости.
– Неужели? И что за новости?
– У папы есть знакомства в журнале «Пари-матч». И он думает, что сумеет устроить меня туда на работу. Работа не бог весть какая, и все-таки… Ну что скажешь? Или работа в Париже, или мне придется вернуться в Лондон.
– По-моему, это чертовски здорово! – просияла Викки.
– И тогда мы сможем узнать друг друга получше.
– В Париже, в самом романтическом… – Она покраснела и осеклась.
Не обратив внимания на ее смущение, Том спросил:
– А у тебя там есть жилье?
– Угу. У моего отчима Анри в Париже есть холостяцкая квартирка, где можно перекантоваться. Он говорит, я могу ею пользоваться, пока не начну зарабатывать деньги после окончания курса обучения. Он начинается в сентябре и длится год.
– Ладно… Согласно вердикту местных врачей, ближайшие пару месяцев мне вообще нельзя ничего делать. Дай мне твой парижский адрес, и я с тобой свяжусь, если все-таки получу ту работу.
– Я была бы рада.
– И я тоже. – Он улыбнулся Викки. – У нас сегодня на ланч баранина, приготовленная на медленном огне с паприкой, имбирем и шафраном… Может, останешься? Очень вкусно. Баранина такая нежная, что буквально разваливается на тарелке.
– Мне нужно прикинуть, что к чему. Думаю, нам, возможно, придется вернуться в касбу, чтобы попрощаться перед отъездом с бабушкой.
– А можно задать тебе вопрос?
– Конечно.
– Ты любишь старинные места? Ветхие особняки, заросшие сады, жуткие заброшенные подвалы.
– Покосившиеся коттеджи на вершине обдуваемых ветрами утесов, – попав в струю, продолжила Викки.
– Да. Места, о которых ничего не знаешь, но можешь легко представить, что там могло бы произойти. Они кажутся мне намного притягательнее, чем нечто законченное или очевидное. Понимаешь, о чем я?
– Думаю, да.
– Вот и ты точно такая же.
– Ветхая и жуткая, да? – рассмеялась Викки.
– Нет. Я хочу сказать, что ты где-то рядом, но я пока не могу толком тебя разглядеть. Это еще только предстоит сделать. Некоторые девушки все как на ладони. Но когда пытаешься копнуть глубже, то находишь лишь пустоту.
– И не только девушки.
– Конечно. Я не совсем точно выразился.
В дверь постучали, и мужчина в голубом кафтане принес торт, покрытый слоем засахаренных апельсиновых долек, и все атрибуты для чаепития: серебряный поднос с синим металлическим чайником, сахарницей и самыми красивыми чайными стаканами, которые Викки когда-либо приходилось видеть.
– Торт с цветками апельсина и медом. – Мужчина придвинул ногой кофейный столик, осторожно поставил на него поднос и налил Тому с Викки чая.
Пока он накрывал на стол, Викки впервые оглядела помещение. Она была так взволнована встречей с Томом, что поначалу просто не обратила внимания на роскошь обстановки. Том лежал, откинувшись на расшитые золотыми и красными нитками подушки; на диване возле окна, отчасти скрытом расписанной ширмой, тоже лежала гора подушек – полосатых, с геометрическим рисунком, коричнево-желтых и оранжевых. Интересно, может, это и есть спальное место Тома? Стены темно-терракотового цвета украшали картины с видами Марракеша.
Заметив, что Викки разглядывает картины, Том сказал:
– Большинство работ написано в тысяча девятьсот двадцатых и тридцатых годах.
– А ты любишь искусство?
– Очень люблю. Быть может, я чересчур политизирован, но я не законченный филистер.
Викки стало неловко.
– Прости. Я вовсе не имела в виду… – Она замолчала.
– Расслабься. Я тебя просто дразню, – ухмыльнулся Том.
Одна стена комнаты выходила во внутренний дворик. Щурясь от яркого света, Викки сумела разглядеть бугенвиллею, пальмы в кадках, апельсиновые деревья. Она прислушалась к журчанию воды и щебету птиц. Пожалуй, более идиллическое место трудно было найти. В соседней комнате зазвонил телефон, но Том, словно не слыша звонка, не сводил с Викки глаз.
– Мы друг друга совсем не знаем, – заметила она.
– Пока еще нет. Хотя я надеюсь наверстать упущенное.
Через пару секунд дверь снова распахнулась. В комнату вошли Алами и отец Тома, и царившая здесь романтическая атмосфера внезапно стала напряженной. Вперед выступил офицер Алами, его лицо было мрачным.
– Прошу извинить меня за вторжение, но мне прямо сейчас сообщили, что полицейские нашли тело Джимми Петерсена и уже идентифицировали его.
Викки инстинктивно зажала рот рукой. Перед глазами промелькнули сцены той ужасной ночи, когда Патрис застрелил Джимми.
– Они уверены? – спросил Том.
– Похоже, что так, – сказал Алами. – Рыжие волосы, да и стоматологические записи совпадают.
– А где именно?
– Под грудой обломков на стройплощадке. Итак, у нас есть тело и установленное убийство, которое предстоит раскрыть.
Том растерянно заморгал, явно расстроенный печальным известием.
– Бедный Джимми, – вздохнул он. – Бедный, бедный Джимми.
Глава 51
Касба дю Паради
На следующее утро Клеманс с Тео вышли в сад. Солнце уже встало, однако в эти ранние часы в саду было еще свежо и очень приятно. Тео, едва касаясь своей спутницы, положил руку ей на поясницу будто случайным, но очень интимным жестом. Легкий ветерок принес с собой аромат полевых цветов, и Клеманс, вздохнув, повернулась к Тео. Он улыбнулся.
В скором времени из Марракеша должны приехать Викки с Элизой, а поскольку Мадлен угасала прямо на глазах, у Клеманс наверняка дел будет по горло. Сколько осталось жить ее матери? Несколько дней? Часов? Недель? Клеманс понятия не имела и поспешно отогнала от себя эту мысль.
Вернувшись во флигель с мелко нарезанным тостом и мятным чаем для Мадлен, Клеманс поставила поднос с едой на прикроватный столик и придвинула к кровати два стула, с одной стороны для себя, а с другой – для Надии.
– Маман, как ты себя чувствуешь? – спросила Клеманс.
– Они отравили еду, – дрожащим голосом прошептала мать.
– Мы этого ни за что не допустили бы, – сказала Надия.
Клеманс попыталась уговорить мать хотя бы немножко поесть, но та лишь качала головой, плотно сжимая губы, а потом отвернулась.
– Мадлен, может, тогда попьете чего-нибудь тепленького? – с улыбкой предложила Надия. – Чудесного, сладкого мятного чая?
Мадлен внезапно открыла глаза и одарила Надию блаженной улыбкой.
Выпив в конце концов немного чая, Мадлен снова уснула.
– Ты так прекрасно с ней управляешься, – заметила Клеманс.
– Я ухаживала за своей бабушкой, когда с ней было то же самое, что и с Мадлен, – улыбнулась Надия. – Поначалу я совершенно не понимала, как обращаться с такими больными, и ужасно сердилась, но со временем научилась терпению. А иначе никак.
– Я помню. Ты тогда блестяще справлялась. И сейчас тоже.
– Мне всегда было приятно заботиться о других.
– Что ж, я в неоплатном долгу перед тобой и Ахмедом.
После ланча Клеманс с Тео вернулись во внутренний дворик, где в воздухе стоял аромат цитрусовых и сладко пахло розами. Тео, взяв Клеманс за руки, нежно погладил их.
– Ох уж эти старческие руки! – вздохнула Клеманс, глядя на свою тонкую сухую кожу.
Однако Тео лишь застенчиво улыбнулся, что отнюдь не походило на его привычную уверенную улыбку. Клеманс ощутила возникшее между ними напряжение, отчего ей стало не по себе. Почему он смотрит на нее с таким сомнением? И чтобы успокоиться, она вдохнула ароматы своего дома, запах древесного дыма, трав в саду, теплой шерсти сидевших у ног собак.
– Клем, выходи за меня замуж, – проигнорировав ее замечание насчет старческих рук, внезапно произнес Тео. – Ну, может, не прямо сейчас, а когда все утрясется.
Застигнутая врасплох, она вгляделась в его честные голубые глаза. Это было неожиданно, даже скоропалительно. Впрочем, так уж ли неожиданно? И мог ли Тео, узнав страшную правду, продолжать любить преступницу и даже предлагать ей руку и сердце?
– Ну как, ты согласна? – снова спросил он, убрав с ее лба упавшую прядь волос.
– А тебя не пугает мое прошлое? – поинтересовалась она, согретая теплом его руки на плече.
– Клеманс! – с наигранным раздражением произнес он, хотя в его глазах сверкали веселые искорки.
– Ты неисправим, – сказала она.
– Но ты ведь все равно меня любишь.
– На самом деле да.
– Ну что? Так любишь или нет?
– Да. И все остальное тоже.
– Надеюсь, я тебя правильно понял? Согласна ли ты, Клеманс Петье, взять меня, Тео Уиттакера, в законные мужья?
– Да. Ты все правильно понял. – Клеманс широко улыбнулась.