— Она просит у вас прощения, — перевел Фейсал. — Она думает, что вы поранили ноги, убегая от нее, и говорит, что не хотела вас пугать.
Я наклонилась вперед и тронула сутулое бабушкино плечо.
— Шукран[51], — сказала я. — Фейсал, это единственное арабское слово, которое мне известно. Скажите ей, что это я должна просить у нее прощения и что я ей очень благодарна.
— Она — не единственная, у кого ты должна просить прощения, — сказал Джон, которого этот трогательный обмен репликами ничуть не тронул. — Если бы ты, как было задумано, осталась здесь...
— Я уже перед тобой извинилась. Ты сам виноват. Если бы не морочил людям голову и, вместо того чтобы сохранять этот несносно надменный вид, потрудился объяснить, почему ты делаешь то, что делаешь, люди бы...
— Хватит! — воскликнул Фейсал. — У нас нет времени для взаимных упреков. Джонни, ты обещал вытащить меня из этой передряги...
— Джонни?! — повторила я. — Какая прелесть! Почему ты никогда не позволял мне называть тебя Джонни?
— Ему я тоже никогда этого не позволял. Это просто неуклюжая попытка разжалобить меня напоминанием о нашей студенческой дружбе.
— Тогда я могу называть тебя «мои Голубые Глаза».
Я думала, он не поймет намека, но, оказывается, опека Шмидта распространилась куда дальше, чем я предполагала. Непосредственный, беспечный взрыв хохота так преобразил его лицо, что в крепостных стенах, которые я возводила вокруг себя, появилось еще несколько трещин. Нечасто мне доводилось видеть его таким.
— Я никогда не забуду удовольствий, которые нам выпало пережить вместе, — заверил он меня.
— Ради Бога, о чем это вы?.. — начал Фейсал.
— Тебе незачем знать. Факт в том, старина, что я не могу вытащить тебя, не вытащив себя самого, а единственный способ сделать это — перейти на сторону противника и стать в ряды стражей закона и порядка. До тех пор, пока наши бывшие сообщники не будут благополучно упрятаны в самую надежную тюрьму, никто из нас не сможет чувствовать себя свободным. — Он вздохнул: — Забавно, не правда ли? Под давлением обстоятельств, увы, мне неподвластных, стать честным человеком...
— Пусть это тебя не слишком гнетет, — посоветовала я, — утешайся тем, что не моральные соображения, а чувство самосохранения вынудило тебя принять это болезненное решение. Восстановить доброе имя, правда, будет несколько труднее. Что ты теперь собираешься делать?
— Хороший вопрос. — Джон потер лоб. — Фейсал, сколько жандармов состоит на службе у Бленкайрона?
— Слишком много, — последовал неутешительный ответ. — У него достаточно денег, чтобы купить несколько стран средних размеров. На то, чтобы купить нескольких бедняг, пытающихся содержать семьи на жалкую зарплату, требуется куда меньше. Есть там и честные люди, но я их не знаю, к тому же они считают деятельность Бленкайрона величайшим событием для Египта со времен открытия гробницы Тутанхамона. Наше слово против слова Бленкайрона не будет ничего стоить.
— У меня есть кое-что, помимо слов, — тихо сказал Джон, — но, думаю, это нужно отвезти в Каир — прямо в министерство и американо-египетскую ассоциацию археологов.
— Они установят наблюдение за аэропортами и вокзалами, — трезво возразил Фейсал. — Полагаю, они уже знают, что ты на свободе?
— Правильно полагаешь. Надо ехать на машине.
— У меня нет машины, — сказал Фейсал, — и не надейся, что я стану красть ее для тебя. У меня и так полно неприятностей.
— Сколько у нас денег? — спросил Джон.
У меня оказалось больше, чем я думала. Поджав губы, но без возражений Фейсал выложил свои сбережения, накопленные тяжким трудом, — несколько сот египетских фунтов. У Джона в бумажнике нашлось всего лишь несколько фунтов. Это его избитый прием: когда нужно платить, у него не оказывается ни гроша, но на сей раз я удержалась от язвительного замечания — у Джона действительно не было возможности прихватить свой багаж, когда мы убегали.
— У Шмидта будут деньги, — сказала я. — Он собирался обменять дорожные чеки.
Джон начал было что-то говорить, но я пресекла все его возражения:
— Без Шмидта я никуда не поеду. Мы должны заехать за ним.
— Разумеется. — Джон поднял бровь. — Ты ведь не думала, что я брошу Шмидта на растерзание волкам? И прежде чем обрушивать на меня страстные и несправедливые обвинения, вспомни, пожалуйста, что это я вытащил его из проклятого бленкайроновского дома и перевел в... черт, надеюсь, он уже не в «Уинтер пэлэс»?
— Нет. Он...
— Держи. — Джон вручил Фейсалу пачку денег. — Ты должен нанять машину.
— Но меня они тоже будут искать, — запротестовал тот.
— Не так усердно, как нас. Постарайся раздобыть какую-нибудь колымагу с четырьмя колесами и остатками тормозов, если сможешь. И не трать времени попусту.
Фейсал вышел, качая головой. Бабуля, да благословит Господь ее доброе сердце, желая загладить свою вину передо мной, шмыгала туда-сюда с подносами и бутылками.
— Итак, — сказал Джон, протягивая руку за банкой пива, — расскажи, что случилось после того, как Максик отпустил тебя.
— Ты собираешься употреблять алкоголь?
— Я определенно не собираюсь употреблять местную воду. Пожалуйста, дорогая, постарайся сосредоточиться на существенном. У нас мало времени, а мне нужно знать, как все происходило. Где ты наткнулась на Шмидта? Теперь уже очевидно, что он сумел тебя перехватить.
— Не сумел. Но ждал меня на выходе. — Я сделала краткий обзор событый, который он выслушал с ироничным и возмутительно бесстрастным интересом.
— Добрый старина Шмидт. Мы должны позаботиться, чтобы кто-нибудь наградил его медалью, и расцеловать в обе щеки. Ему это понравится.
— С меня было бы достаточно, если бы мы просто вытащили его из беды. Джон, я не верю, что он будет сидеть сложа руки. Если я не вернусь в ближайшее время, с него станет отправиться на поиски. Он попытается проникнуть в Институт, прикинувшись Джеймсом Бондом или...
— Едва ли даже Шмидт предпримет что-либо столь бесполезное. Он понимает, что лучший способ помочь тебе — это привлечь внимание к Бленкайрону. Что ему известно?
— Ну...
Джон проворчал себе под нос что-то явно неодобрительное.
— Черт возьми, — сказала я в свою защиту, — у нас не было времени на праздные разговоры. Он сказал о том, что, как он думает, известно ему, я поведала то, что известно мне, а потом... Ну...
— А что, по-твоему, ты знаешь? — очень мягко и вкрадчиво спросил Джон.
— Ну... Я думаю, Лэрри использует «Царицу Нила» для перевозки своей добычи. Ему нужно было избавиться от туристской группы, чтобы плыть быстро, без остановок. Причина изменения программы действительно связана с уровнем воды, он спешил пройти через шлюзы до...
— Никаких изменений не было. Все так и было задумано с самого начала.
— Ты знал?..
— Нет, не знал. Не важно, это мелочи. Пока ты излагаешь все правильно. Как только теплоход прибудет в Каир, добыча — как удачно ты нашла слово! — будет перевезена в аэропорт. Думаю, излишне говорить, что Бленкайрон владеет одной или двумя авиакомпаниями.
— И что луксорский аэропорт слишком мал для больших грузовых лайнеров.
— Умница.
— Сколько ему понадобится времени, чтобы... Какой-то звук за дверью заставил меня мгновенно замолчать. Это был Фейсал.
— Один мой друг пошел за машиной, — объявил он. — Приведет ее примерно через час.
— К тому времени как он приедет, мы должны быть готовы, — сказал Джон.
Он через голову стянул галабею. У Фейсала дыхание перехватило.
— Нужно вызвать доктора. Или отвезти тебя в больницу.
— О, да, — ответил Джон, — могу себе представить, как я объясню врачу, что по рассеянности упал на ломтерезку. Что мне нужно, так это чистая рубашка.
Старая рубашка пристала к коже в тех местах, где кровь засохла. На сей раз Джон подавил в себе искушение изобразить нечто театральное, он просто рывком снял ее с себя, издав лишь несколько сдержанных мужских стонов. Картина, которую во всей ее ужасной полноте я тоже видела сейчас впервые, была сама по себе настолько устрашающей, что никаких театральных эффектов не требовалось. Фейсал в испуге отшатнулся и закрыл глаза. Он, конечно, человек сострадательный, но меня посетила догадка, что, кроме этого, он представил себя на месте Джона. Подозреваю, и Джон неспроста обнажился перед своим невольным союзником: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Я не вызывалась оказывать первую помощь, меня назначили. Мне не впервой было ставить заплатки на Джоне после несчастных случаев, связанных с его работой. Иногда требовалась помощь и посерьезнее, но здесь было совсем другое — не случайные раны, а последствия предумышленного садизма. Чем меньше говорить об этом, тем лучше. Джон был достаточно любезен, чтобы стонать и орать как можно больше, — так мне было немного легче. Немного.
— Итак, что теперь? — спросила я, бросая на кровать рулон пластыря и ножницы. — Ведь у вас, Фейсал, наверняка нет париков, накладных усов и прочих карнавальных аксессуаров?
Джон, продолжавший невнятно бормотать проклятия не мог упустить возможности просветить невежду:
— Искусство изменения облика... — начал он.
— Я не желаю выслушивать твою лекцию об искусстве изменения внешности.
— Я тоже, — поддержал меня Фейсал. — Но в том, что сказала Вики, есть резон. Я выйду и куплю...
— Нет времени, — оборвал его Джон. — Как я уже заметил, искусство изменения внешности основывается скорее на умении держаться, на манерах, а не на примитивном использовании аксессуаров. Давайте посмотрим, что имеется под рукой.
Найти подходящую одежду для Джона оказалось нетрудно: они с Фейсалом были приблизительно одной комплекции. Фейсал энергично запротестовал, когда Джон выбрал для себя его лучший, сшитый в Каире на заказ костюм, но бунт был тут же подавлен:
— Я должен выглядеть как респектабельный бизнесмен, когда пойду в отель за Шмидтом. Или, может быть, ты сам хочешь предпринять эту маленькую экспедицию?