Меня до краев переполняло волшебство и тайна произошедшего, и писалось зверски, но, когда я перечла написанное, как всегда чего-то недоставало. Напрасно я взялась сочинять историю по реальным событиям. Я попробовала вставить в сюжет русалку, но лучше не стало. Я не дура и знаю, что нельзя написать рассказ, навалив в одну кучу разные идеи и надеясь на лучшее: ведь откуда бы истории ни являлись, они точно приходят не из твоего собственного благоразумного рассудка, но – тут я вздохнула – нельзя же не попытаться. Вот я и попыталась ещё раз, но снова ничего не вышло. Мне начало казаться, что история делается волшебной вовсе не оттого, что в ней написано о чём-то волшебном. История сама по себе кажется чудом. И я не могла отделаться от ощущения, что дело здесь даже не в авторе. Я хотела силой воли вдохнуть в свои истории магию, но не могла этого сделать. И это ужасно обескураживало. Немало людей пишут хорошие рассказы, но мало кто пишет волшебные. В результате я просто отправилась спать.
Я долго лежала без сна, прислушиваясь к пертурбациям в доме, но единственной пертурбацией была Сина, постучавшая в мою дверь, чтобы сказать, что ей нужно кое-чем со мной поделиться. Когда она ушла, у меня голова шла кругом, но, по крайней мере, после этого ночь прошла тихо.
Воскресное утро было ясным и безветренным. Большинство из нас пришли в себя или успешно притворялись, что всё в порядке. Когда мы спустились к завтраку, обнаружилось отсутствие завтрака, а также Глэдис. Встревоженная Сина пошла её проведать, сказав, что боится, как бы она не заболела, однако мне было очевидно, что после треволнений и кутерьмы последних дней Сина не сомневалась, что с ней могло произойти что угодно: привидения, НЛО – в деле незваных гостей ферма «Восточный Соук» не знала себе равных.
Когда Сина вернулась, она выглядела совершенно сбитой с толку.
Она села за кухонный стол рядом с нами, а мы, дети, все гадали, будет ли приготовлен завтрак или пора брать дело в свои руки. Поначалу Сина молчала, глядя перед собой и взвешивая что-то в уме, а затем повернулась к нам и сказала:
– Сегодня Глэдис готовить не будет.
– Батюшки, – воскликнула я, – никак марсиане?!
– Она говорит, сегодня у неё выходной. Говорит, таково требование профсоюза.
– Она член поварского профсоюза? – удивилась Винифред.
– Так она говорит, – повторила Сина. – И обвинила меня, что я использую каторжный труд на своей потогонной фабрике. Я сказала, что для организации потогонной фабрики нужна куча народу, а она говорит – нет, нужен только пот.
Покормив животных, Старый Том вошёл на кухню, увидел, что завтрака нет, и принялся не спеша варить кофе и готовить оладьи на всех. Узнав, почему Глэдис ничего не приготовила, он вроде даже обрадовался и сказал:
– Не беда, я зажарю курицу по-своему. Лучше курицы вы и не пробовали, ребята. Я смотрю, ты уже выбрала курицу, Франни.
– Да, – ответила я.
– Плохая несушка? – уточнил Старый Том.
– Ну, вообще плохая курица, – я отвела глаза. Мне бы не хотелось, чтобы Старый Том узнал, как именно я выбраковываю кур, и поэтому я сменила тему. – Сина, можешь сделать мне и Винифред бумажных кукол? – Сина делала лучшие в мире бумажные куклы. Она могла придать им любое выражение лица, какое захочешь. Мы с Винифред были слишком взрослыми, чтобы играть с бумажными куклами, однако не слишком взрослыми, чтобы владеть ими.
– Конечно, – согласилась Сина, и мы втроём придумали целое семейство чванливых-пречванливых кукол. Вилфред и Старый Том сидели на противоположном конце обеденного стола – завтракать мы перешли в столовую – и расписывали работу на день, так что никто не заметил, как Зебедия выскользнул из-за стола и сбежал в лес, где и пропадал до обеда.
– Мальчишкам, – сказала Сина после обеда, провожая взглядом удирающего Зебедию, – необходимо время и приволье, чтобы исследовать и попадать в переделки. С них нужно снять стружку, прежде чем они станут мужчинами. – И она набросала целую серию бумажных мальчишек, висящих на дереве вниз головой, падающих с утеса и тому подобное. Нас это ужасно позабавило – ведь мы тогда знать не знали, чем занят Зебедия.
День прошёл безмятежно и завершился вкуснейшей жареной курочкой на ужин. Глэдис почтила нас своим присутствием, но и пальцем не шевельнула, чтобы помочь в готовке или уборке: впрочем, мы, к её тайному неудовольствию, оставили это без внимания.
В понедельник утром Зебедия снова исчез в лесу.
Мы с Винифред как раз начали собирать яйца, когда мимо курятника прошёл Вилфред с тачкой.
– Я за компостом, – пояснил он. – Старый Том говорит, раз на картофельном поле и в огороде всё слажено, можно посвятить утро подкормке садов. Я развожу тачки с компостом по всем садам.
– Мне очень нравятся цветочные сады, – Винифред повернулась ко мне. Мы стояли бок о бок и смотрели, как Вилфред набирает лопатой компост из кучи рядом с курятником. – Какой у тебя любимый? Мне больше всех нравится тот, что с высокими цветами.
– Это Английский сад, – сказала я. – Он и мой любимый тоже. В нём растут мальвы, колокольчики, люпины и маки. Мы и не знаем, кто их посадил. Думаем, что, наверное, его разбила тетя Берта, тетка Старого Тома, но точно не знаем. Когда я была маленькой, я всё время там играла, потому что этот сад прям такой, будто в нём живут феи. А Сине больше всего нравится Итальянский сад.
Мы с Винифред схватили лопаты и пошли помогать Вилфреду. Втроём мы отвезли полную тачку перегноя через луг в Английский сад, а по дороге я показала ребятам самшитовый лабиринт и живые ограды Итальянского сада на окраине фермы. Рядом был Сад скульптур, уход за которым особого труда не составлял: здесь были в основном карликовые деревья и статуи.
– Итальянский сад и Сад скульптур были разбиты людьми, которые построили здесь теннисный корт и устраивали роскошные вечеринки, – пояснила я. – Старому Тому они не особо нравятся, цветов там почти нет, а самшит нужно постоянно подстригать. Если б не Сина, он бы их перекопал. Она видит в Итальянском саде красоту, а он нет. В Аптекарском огороде тоже изгородь из самшита, которую нужно подстригать, но она невысокая и посажена геометрическим узором, разделяющим разные травы. Старый Том говорит, что теннисисты, наверное, любили самшит. Но из-за стрижки изгородей в Аптекарском огороде он меньше ворчит, потому что там растут ароматные травы, а значит, самшит приносит там пользу.
– Том говорит, что Садом диких цветов и Садом экзотических растений мы сегодня заниматься не будем, – заметил Вилфред, когда мы вывалили перегной в Английском саду и пошли набирать компост для Сада гелиотроповых кустарников.
– Сад гелиотроповых у меня на втором месте, – начала рассказывать я, пока мы накладывали следующую тачку, – потому что гелиотроп такой романтический и так вкусно пахнет[9]. Его разбила миссис Браун. Но его нужно постоянно сдерживать. Я стараюсь заходить в сад при каждой возможности и по чуть-чуть подстригать кусты – а иначе, боюсь, он разрастётся везде и останется один только сад – гелиотроповый. Старый Том хотел бы выращивать больше овощей, но тогда мы потеряем один из цветущих садов. Он ни за что не перекопает Японский сад, потому что это его любимый сад, хоть он и часто ворчит, что зря мы его разбили.
– Да, думаю, люди стали не так терпимы к подобному, ну, из-за войны, – понимающе вставил Вилфред.
– Ой, нет, Старому Тому на это наплевать, – отмахнулась я. – Нет, он говорит, что за ним ужасно хлопотно ухаживать. Но я-то знаю, что он это несерьёзно. Этот сад он по-настоящему любит – а уж как нянчится с ювелирной рассадкой и узкими дорожками! А сколько денег он на него потратил! И всякий раз, как он добавляет что-то новое, обнаруживается, что непременно нужно ещё то-то и то-то. Поначалу это были каменные фонари, которые подводили к мосту, перекинутому через ручей. Затем он приговорил ручей и устроил пруд с водяными лилиями. Пруд с лилиями повлёк за собой пагоду, увитую лиловыми прядями глицинии. А там стало ясно, что не хватает золотых рыбок, и он стал скупать рыбок, но их съедали цапли, пока он не сообразил, что пруд можно укрыть сеткой и таким образом спровадить цапель. И когда ферму посещают заядлые садовники, больше всего они ахают над Японским садом.
Потом мы какое-то время работали в тишине. Последнюю тачку мы свалили в Японском саду. Мы с Винифред склонились понюхать глицинии. В Японском саду я подолгу не гуляла. Он был слишком изысканный на мой вкус, но глицинии пахли чудесно. Иногда Старому Тому хотелось побыть в покое, и тогда его можно было найти на каменной скамье возле устроенного им небольшого водопада. Он говорил, что ничто так не успокаивает, как звук журчащей воды.
Когда Старый Том окликнул Вилфреда из Английского сада, тот вприпрыжку унесся помогать с прополкой и распределением компоста.
Мы с Винифред пошли обратно в курятник, чтобы дособирать яйца, просветить их и упаковать.
– А нам не нужно было оставить компост у Ночного сада? – поинтересовалась Винифред, когда мы разложили все яйца и взяли коробки, чтобы перенести их в подпол.
Прежде чем я успела ответить, в комнатушку с овоскопом вошла Сина и вопреки всякому обыкновению спросила:
– Франни, детка, ты можешь уложить яйца и молоко в грузовик? Я собираюсь к «Брукману».
– Но ты же была у них в субботу, – удивилась я.
– Я знаю, но, надо полагать, я могу съездить и ещё раз, если мне хочется. Да и потом – Зебедия просил меня отправить его письмо.
– Зебедия пишет матушке и папке? – уточнила Винифред.
Сина вытащила письмо из кармана и сказала:
– Нет, похоже, только вашему отцу.
Мы с Винифред переглянулись.
– Что такое? – вопросила Сина. – Почему он не может писать своему отцу?
– Да так, не важно, – промямлили мы с Винифред.
Сина наградила нас долгим задумчивым взглядом, и я сказала: