– В этом-то всё и дело, – гнул своё Вилфред. – Так расскажи нам. И помни: мы трое ещё давным-давно поклялись делиться любыми сведениями о матери и папе. Детям очень важно выступать общим фронтом.
– Я обещал папке, и я своё слово держу, – упорствовал Зебедия. – Последний раз, когда он был дома, он рассказал мне кое-что, а вам не рассказал. Он сказал, это наш маленький секрет.
– Ах ты змей! – воскликнула Винифред. – Прежде всего ты должен делиться материными и папиными секретами!
– Зебедия, – убеждал Вилфред, – делиться необходимо.
– Да, – поддержала Винифред. – Вот разве Франни и я не поделились с тобой конфетами, когда могли бы придержать их втайне для себя?
– Ничего вы не поделились. Ты сказала, что дашь их мне, только если я расскажу тебе мой секрет.
– Вот именно, – не сдавалась Винифред. – Ты не получил конфет, потому что не поделился. Ты должен научиться делиться, Зебедия. Не делиться – это грех. Если ты не поделишься этим, мы с Вилфредом не станем делиться с тобой. Ничем: ни конфетами, ни секретами – ничем. А когда ты умрешь, ты отправишься в преисподнюю. С призраками и гоблинами.
– Но я делюсь! – крикнул Зебедия. – Даже если я не делюсь тем, чем не должен, я всё равно делюсь. Я много чем делюсь.
– Нет, не делишься, проныра! – обвинила Винифред. – Ты сбегаешь в лес каждый день и не говоришь, чем занимаешься там дни напролет. Ты получаешь письма от папы, которыми, уверена, папа хотел бы, чтоб ты поделился с нами, и не делишься.
– А ты никогда не спрашивала меня, чем я занят в лесу! – заорал Зебедия горячечно. – И я не отправлюсь в преисподнюю к призракам и гоблинам!
– Не по своей воле, – бросила Винифред.
– Тебя утащат туда, – с деланым равнодушием промолвил Вилфред.
– За волосы, – уточнила Винифред.
Я подумала, что призраки и гоблины – это немножечко перебор, но, как говорится, в каждой избушке свои погремушки. Очевидно, это был старый проверенный способ развязать Зебедии язык.
– Ты не в преисподнюю с призраками и гоблинами отправишься – ты отправишься в особо страшную преисподнюю для маленьких мальчиков, которые держат секреты от своих братьев и сестёр, – смаковала Винифред, – а там такие жуткие существа, о каких мы никогда даже не слышали. Но я одно тебе скажу, Зебедия Мэдден: по сравнению с ними призраки и гоблины покажутся плюшевыми мишками.
– Ну-ну, Винифред, не перегибай палку, – Вилфред успокаивающе положил ладонь ей на плечо, а затем повернулся к Зебедии. – Давай дадим ему шанс всё нам рассказать. Зебедия, что ты делаешь в лесу круглые сутки?
– Я навещаю отшельника, – признался Зебедия.
– А вот и нет, – вырвалось у меня. – Мы никогда не поверим, что он вот так взял и подружился с тобой – только потому, что поймал тебя, когда ты за ним шпионил. Отшельник ни с кем компанию не водит. Потому-то он и отшельник.
– Ipso facto[11], – величественно обронил Вилфред.
Я не знала, что означает «ipso facto», но сделала себе зарубочку посмотреть в словаре. Молодец, Вилфред!
– Со мной он хочет водиться, – заявил Зебедия. – Я ему нравлюсь. Он показал мне, где русалка спасла его из океана.
– Ой, да ладно! – фыркнула Винифред. – Русалка!
– Спасла, спасла!
– Лжец, – обвинила Винифред.
– А вот и нет, – помотал головой Зебедия. – Это мне отшельник рассказал, и он даже показал мне несколько чешуек, которые у неё отлетели. Они из золота, и он их держит в специальной коробочке.
– Ну ты враль – обер-враль! – пропела Винифред. – Ладно ещё, не говорить нам о чём-то – но выдумывать такую чушь!
– Я не вру! Он так сказал! – закричал Зебедия. Биться под сидящим на нём Вилфредом он перестал, но кричать ещё мог.
– Хорошо, давайте пойдём и спросим его, – предложил Вилфред.
– Он вам ничего не скажет. Он не любит людей, – сказал Зебедия. – Он сам мне сказал. Но я ему нравлюсь. Я ему нравлюсь, потому что я особенный.
– Ничего подобного, – возразила Винифред. – Никогда не слышала ничего подобного.
– А даже если и так, – добавил Вилфред, – держись от него подальше. Он совсем сдвинутый. Матери бы не понравилось, что ты один-одинёшенек навещаешь какого-то полоумного.
– Да он совсем безобидный, – вступилась я. – Правда. Иначе Старый Том ни за что не разрешил бы ему остаться.
– А что насчёт папы? – взвизгнула Винифред, повернувшись к Зебедии.
– Я вам ничего не скажу, не заставите! – прокричал в ответ Зебедия.
Настало мгновение покоя, и мы сидели молча, не зная что делать дальше.
Первым заговорил Зебедия, уже спокойным голосом:
– Ладно. Может, мне и надо было вам рассказать. Если ты слезешь с меня и дашь мне прочитать моё письмо, я расскажу, что оно означает.
Вилфред взглянул на Винифред. Та пожала плечами и достала Зебедиево письмо из кармана.
– Обещаешь? – спросила она.
Зебедия кивнул так торжественно, как только можно было кивнуть лежа ничком, и Вилфред слез с него. Но не успели мы и пошевелиться, как Зебедия подскочил, выхватил письмо из руки Вилфреда и рванул в сторону леса.
– Враль врал – штаны потерял! Больше мы никогда тебе не поверим, Зебедия! Надеюсь, теперь ты счастлив! – завопила Винифред.
Мы все вскочили, чтобы погнаться за Зебедией, но тут подошёл Старый Том и крикнул Вилфреду, что пора браться за работу в саду, и мы упустили время.
– Мне пора, – бросил Вилфред. И тоже исчез.
– Русалки, НЛО, привидения, – проворчала Винифред. – Нет, ну честное слово!
– Да, честное слово, тебе приходилось такую нелепость слышать? – притворно удивилась я. А затем добавила вполголоса: – Привидение не в счет.
– Пойдём спросим твою мать про письма, – предложила Винифред. – Ну а вдруг Зебедия ей что-то рассказал.
Когда мы ввалились в студию, Сина кружила вокруг наполовину вылепленной глиняной русалки, словно боксер, выжидающий, когда противник откроется для удара. Наш приход сбил её настрой, и она сказала:
– А, пропасть! Я почти уловила, а теперь всё, упустила.
– Ой, Сина, извини, – проговорила я.
– Мы сейчас уйдём, миссис Вайткрафт, – затараторила Винифред. – Мы мгновенно уйдём, и ваш гений просочится обратно.
– Гений, – хмыкнула Сина, повалив глину наземь. – Ничего страшного, оно бы и не пришло ко мне: так, подразнило – и ускользнуло. Что вы хотели?
– Зебедия тебе рассказывал о письмах, которыми он со своим отцом обменивается? – спросила я.
– Нет, – Сина удивилась. – С чего бы?
– Ладно, хорошо. Мы просто уточнили, – пошла на попятный Винифред.
– Должна сказать, он отлично пишет для такого крохи, – рассеянно заметила Сина, подбирая глиняный ком и кидая его обратно на пьедестал. Мгновением позже она, казалось, вовсе забыла о нашем присутствии, и мы на цыпочках вышли.
– Отлично пишет! – кипятилась Винифред. – Да Зебедия пишет гораздо хуже, чем я в его возрасте!
– Не обращай внимания, – сказала я. – Взрослые всегда преувеличивают, когда речь заходит о детях. Сина вечно говорит, что я писаная красавица, а даже в моих мечтах я знаю, что это полная чушь.
Винифред кивнула, но было видно, что мысли её витают где-то далеко.
Остаток дня прошел тихо. Порядочно устав друг от друга, мы разошлись по своим комнатам. Гости в доме – это одно, а гости с целым клубком семейных взаимоотношений – совсем другое. Интересно, но выматывает.
Я поднялась к себе под купол, чтобы засесть писать; наблюдать, как Винифред и Вилфред допрашивают Зебедию, было захватывающе, но у меня появился свежий настрой для истории о русалке. Я чувствовала, как она шевелится сгустком энергии у меня в животе, и меня тянуло к пишущей машинке, пальцы так и чесались. Наверное, меня раззадорил рассказ Зебедии об отшельниковой русалке. Даже до того, как я узнала о русалке отшельника, и до того, как мы с Синой узнали о замыслах друг друга, она уже начала работать над своей статуей русалки, а я – над своей историей. Русалки, казалось, были повсюду. Словно идеи просто витают в воздухе, а люди, все одновременно, выхватывают их оттуда. В один год все пишут книги о драконах, причем не сговариваясь, вроде как в какой-то год все сажают мальву. И вот они у каждого дома, хотя кого ни спроси, никто не скажет, почему посадил их – да просто захотелось. Сина любит повторять, что все мы, хотим того или не хотим, пьём из одного пруда.
Наконец, написав две страницы, я тоже пошла спать.
Думаю, все мы надеялись хорошо выспаться, но надеждам было не суждено сбыться, потому что среди ночи нас разбудит вопль. И не просто вопль, а вопль Старого Тома, а Старый Том был не склонен вопить. Я вскочила с кровати и подбежала к окну взглянуть, из-за чего переполох.
Луна была полной, и Ночной сад был охвачен сиянием. В нём были посажены только белые цветы, чтобы отражать лунный свет. Ипомея раскрывает свои похожие на дудочки белые цветки в сумерках и вновь закрывает на рассвете, и они словно гирлянды фонариков мерцают по всему саду. А ещё там растут белая гортензия, белая наперстянка и цветы вроде маттиолы, которые испускают свой аромат только ночью. При удачном ветре, если я открывала окно и не засыпала сразу, можно было наслаждаться тем, как моя комната наполняется ароматом ночных цветов, смешанным с соленым запахом моря. А ещё в Ночном саду стоят старинные садовые скульптуры – мраморные херувимы, грифоны и фениксы. Среди зелени установлены чаши для птиц из сияющего белого алебастра и декоративные флюгеры: навершие в форме шара днём поглощало солнечные лучи, а ночью испускало свет; усеянные медными звёздами и полумесяцами лопасти вращались от ночного бриза. Обычно я стараюсь не забыть и встать ночью, когда светит полная луна, но сегодня у меня всё вылетело из головы. Я всегда сплю крепко. Но не этой ночью.
В свете луны я смогла различить фигуру Старого Тома: он стоял за оградой Ночного сада, кричал и размахивал руками. За оградой согнулись двое. Когда они выпрямились, я поняла, что это отшельник и Зебедия. Открыв окно, я услышала, как Старый Том кричит: