— Здесь только вы? — спросил Вестин.
— Да, мои коллеги уехали, — ответила Тильда. — «Скорая» тоже.
Между ними повисла тишина. Вестин стоял молча, словно не знал, какой вопрос задать следующим.
— Ливия? — произнес он наконец, глядя на темный дом. — Она не здесь?
— Ее отвезли в Кальмар.
— Где это произошло? — спросил он, переводя взгляд на Тильду.
— На берегу. Рядом с маяками…
— Она пошла к маякам?
— Нет… То есть мы пока не знаем.
Вестин переводил взгляд с Тильды на дом и обратно.
— А Катрин и Габриэль? Они все еще у соседей?
Тильда кивнула:
— Они заснули. Я недавно звонила и проверяла.
— Они в том доме? — спросил Вестин, глядя на юго-запад. — У фермеров?
— Да.
— Я пойду к ним.
— Отвезти вас? — предложила Тильда.
— Нет, спасибо, — ответил Йоаким. — Мне нужно пройтись.
Он прошел мимо нее, перешагнул через невысокую каменную ограду и пошел прямо в темноту.
«Испытывающих глубокую скорбь людей нельзя оставлять одних». Тильда вспомнила уроки в полицейской школе и поспешила за Йоакимом. Это был не самый подходящий момент, чтобы задавать глупые вопросы (например, о том, как прошла поездка), — поэтому она просто молча шла за мужчиной.
Им стоило захватить с собой фонарик, потому что на улице было так темно, хоть глаза выколи, — но каким-то чудом Вестин нашел дорогу. Тильда решила, что он про нее забыл. Однако Вестин вдруг повернулся к ней и сказал:
— Осторожно, впереди колючая проволока.
Они обошли ограду. На западе шептало море, напомнив Тильде о голосах, которые она слышала сквозь стены на хуторе.
— На вашем хуторе живет кто-то еще, кроме вас? — поинтересовалась она.
— Нет, — коротко ответил Вестин, не спрашивая, что молодая женщина имеет в виду. Тильда тоже промолчала.
Через пару сотен метров они вышли на покрытую гравием дорогу, ведущую к ферме. Прошли мимо тракторов, от которых исходил слабый запах навоза. Затем мимо коровника, из которого доносилось тихое мычание, — и подошли к дому. Черная кошка спрыгнула с крыльца и исчезла за углом. Вестин тихо спросил:
— Кто ее нашел? Катрин?
— Нет, — ответила Тильда. — Думаю, это была воспитательница детского сада.
Йоаким повернулся и странно на нее посмотрел, словно не понимая, что она говорит. Позже Тильда подумала, что тогда ей стоило остановить его на лестнице и поговорить, — но вместо этого она поднялась на крыльцо и постучала в окно. Через пару минут им открыла светловолосая женщина в кофте и юбке. Это была Мария Карлсон.
— Входите, — проговорила она тихо. — Я пойду, разбужу их.
— Габриэля можно не будить, — сказал Йоаким.
Мария Карлсон кивнула и пошла по коридору. Тильда с Йоакимом остановились на пороге гостиной. В комнате горели свечи, из приемника доносилась нежная мелодия флейты. «Как на похоронах», — подумала Тильда. Будто в этом доме кто-то умер, а не в Олуддене.
Мария Карлсон исчезла из виду. Через минуту в дверях показалась девочка. На ней были брючки и кофта, к груди девочка прижимала мягкую игрушку. Девочка посмотрела на них сонным невидящим взглядом, но потом различила, кто перед ней, и тут же проснулась окончательно и улыбнулась.
— Привет, папа! — крикнула она и побежала к отцу. «Она ничего не знает, — поняла Тильда. — Ей еще никто не сказал, что ее мама утонула».
Но самым странным было то, что Йоаким Вестин застыл на пороге, не делая никаких попыток обнять дочь.
Тильда искоса на него взглянула. На лице мужчины был написан безграничный ужас.
Полным паники голосом Йоаким Вестин прошептал:
— Это же Ливия.
Он в отчаянии посмотрел на Тильду:
— Но Катрин? Моя жена… Где Катрин?
Ноябрь
Йоаким ждал на скамейке перед зданием областной больницы в Кальмаре. День был солнечным и холодным. Рядом с ним сидел молодой священник в синем пуховике с Библией в руках.
Внутри здания в помещении, куда вела дверь с надписью «Комната прощания», лежала Катрин, но Йоаким отказывался туда входить.
— Я хотел бы, чтобы вы на нее взглянули, — сказала ему главный врач больницы. — Если вы, конечно, в состоянии.
Йоаким тряхнул головой.
— Я могу объяснить, что вы увидите, — продолжила врач. — Покойница лежит на столе, накрытая покрывалом…
— До шеи. Видно только лицо, — закончил за нее Йоаким. — Я знаю.
Он знал, потому что год назад видел в такой комнате Этель. Но Катрин он такой видеть не хотел. Йоаким отвел взгляд и молча покачал головой.
Врач кивнула:
— Хорошо, тогда подождите здесь.
Она вошла в здание, а Йоаким остался ждать на скамейке, устремив взор в синее небо. Рядом ерзал на скамейке священник. Видимо, его нервы не выдерживали тишины.
— Вы давно женаты? — спросил он наконец.
— Семь лет и три месяца, — ответил Йоаким.
— У вас есть дети?
— Двое. Мальчик и девочка.
— Дети тоже могут попрощаться с покойной, — сказал священник. — Так им будет легче… жить дальше.
Йоаким снова покачал головой, сказав:
— Думаю, это излишне.
Они снова замолчали. Через пару минут вернулась врач, держа в руках фотографии, сделанные «полароидом», и большой бумажный пакет.
— Пришлось искать фотоаппарат, — объяснила она свою задержку и протянула снимки Йоакиму.
Он взял их и увидел лицо Катрин. Две фотографии были сделаны спереди и две сбоку.
Глаза жены были закрыты, но сразу было видно, что она не спит. Кожа белая и безжизненная. На лбу и на щеках — черные ссадины.
— Ее ранили, — прошептал он.
— Это от падения, — объяснила врач. — Она поскользнулась и упала на острые камни.
— Но мне сказали, что она утонула…
— Не совсем так. Она умерла от гипотермии, то есть от переохлаждения. Температура воды в это время года ниже десяти градусов. И она наглоталась ее достаточно.
— Но почему она упала в воду? — спросил Йоаким. — Почему?
На этот вопрос ответа он не получил.
— Это ее одежда, — сказала врач, протягивая ему пакет. — Так вы не хотите на нее посмотреть?
— Нет.
— Не хотите попрощаться?
— Нет.
Дети спали в своих комнатах после смерти Катрин. Они задавали много вопросов о том, почему мамы нет дома, — но в конце концов засыпали.
Йоаким лежал один на двуспальной кровати и смотрел в потолок ночами напролет. И даже заснув под утро, он не испытывал облегчения. Каждый раз ему снился один и тот же сон. Ему снилось, что он возвращается в Олудден после долгого отсутствия. Небо серое и безжизненное. Пляж пустынен. Он идет к дому, который кажется пустым и полуразрушенным. Дождь смыл красную краску, отчего фасад стал тускло-серым. Окна в веранде разбиты. Дверь распахнута, а за ней — темнота. По расшатанным ступенькам Йоаким поднимается на крыльцо и входит в темную прихожую. Пол покрыт толстым слоем пыли, обои со стен сорваны, мебель исчезла. От ремонта, начатого им с Катрин, не осталось и следа.
Но из глубины дома доносится шум. Кто-то разговаривает в кухне. Он проходит по коридору и останавливается на пороге. За кухонным столом Ливия и Габриэль играют в карты. Дети по-прежнему маленькие, но лицо каждого ребенка испещряет тонкая паутина морщинок.
— Мама дома? — спрашивает он.
Ливия кивает:
— Она в сарае.
— Она живет на сеновале, — прибавляет Габриэль.
Оставив детей играть, он поворачивается и уходит.
Во дворе он проходит прямо к сараю и распахивает дверь.
— Эй! — кричит он в темноту.
Ответа нет, но он все равно входит внутрь. Подходит к лестнице на сеновал и начинает взбираться по холодным и влажным ступенькам. Поднявшись, он вместо сена видит только лужи воды на полу. Катрин стоит в углу сеновала спиной к нему. На ней промокшая насквозь ночная сорочка.
— Тебе холодно? — спрашивает он.
Катрин, не оборачиваясь, качает головой.
— Что случилось на берегу?
— Не спрашивай, — отвечает она и начинает медленно просачиваться в трещины в полу.
Он бежит к жене.
— Мама! — раздается вдали детский голос.
Катрин замирает.
— Ливия проснулась, — говорит она. — Тебе нужно пойти к ней, Ким.
Йоаким вздрогнул и открыл глаза. Он лежал один в двуспальной кровати. В комнате было темно и тихо. Часы показывали три часа. Йоаким не сомневался, что спал всего несколько минут, но ему казалось, что этот сон длился вечно.
Он зажмурился. Может, Ливия сама заснет. Но в этот момент снова раздался детский голос:
— Мама!
Ждать было бессмысленно. Ливия проснулась и не прекратит кричать, пока мама ее не успокоит.
Йоаким медленно спустил ноги с кровати и зажег ночник. В доме было холодно, и Йоаким ощутил невыносимое одиночество.
— Мама!
Он знал, что должен заботиться о детях. Он не мог, не хотел, но должен был. Больше у них никого не было.
Йоаким встал и пошел в детскую. Стоило ему склониться над кроватью, как Ливия тут же повернулась к нему. Он погладил ее по голове, ничего не говоря.
— Мама? — пробормотала дочка.
— Нет, это я, — ответил он. — Спи, Ливия.
Она ничего не сказала, но опустилась на подушку.
Йоаким стоял рядом с кроватью, пока дыхание Ливии не стало размеренным. Он осторожно сделал шаг назад, потом еще один. Повернулся к двери и услышал:
— Папа, не уходи.
В голосе дочери не было и следа сна.
Йоаким застыл, ощущая ступнями холод пола. Ливия неподвижно лежала в постели, но голос ее был четким. Йоаким медленно повернулся к дочери.
— Почему?
— Останься здесь, — попросила Ливия.
Йоаким промолчал. Затаив дыхание, он прислушался. У него было такое ощущение, словно Ливия разговаривает с ним во сне.
Постояв пару минут, он вообще перестал что-либо различать в темноте.
— Ливия? — прошептал он.
Девочка не ответила, но дыхание ее стало прерывистым. В любую минуту можно было ожидать новых криков.
Ему в голову пришла одна мысль. Сначала она показалась ему чудовищной, но потом Йоаким все-таки решил попробовать.