— Мой Альберт… Стоял на носу…
Колени Рагнхильд подгибаются, и Альма бросается вперед, чтобы не дать ей упасть.
14
Воскресной ночью Ливия спала спокойно.
Йоаким же едва проспал три часа тяжелым сном без сновидений, но и это уже можно было считать благословением. На рассвете он поднялся, чувствуя, как голова гудит от усталости.
Он, как обычно, отвез детей в сад и вернулся в пустынный дом, где принялся оклеивать обоями стены в южных комнатах.
В час дня Йоаким услышал, как к хутору подъезжает машина. Выглянув из окна, Йоаким обнаружил перед домом вишнево-красный «мерседес», который он уже видел раньше, на похоронах Катрин. Тогда эта машина уехала одной из первых.
Приехала мать Катрин. Машина была довольно большой, но все равно Мирья с трудом выбралась с водительского сиденья. Она стояла во дворе, в тесных джинсах, остроносых сапогах и кожаной куртке с наклепками. Несмотря на свои пятьдесят лет, губы она накрасила ярко-красной помадой и подвела глаза черным карандашом. Поправив розовый шарф, женщина огляделась по сторонам и зажгла сигарету.
Мирья Рамбе. Мать Катрин. Его теща. Он не видел ее со дня похорон.
Сделав глубокий вдох, Йоаким пошел к входной двери.
— Привет, Йоаким, — сказала гостья, выдыхая дым.
— Привет, Мирья.
— Хорошо, что ты дома. Как ты?
— Не очень.
— Понимаю… это дерьмово.
Это было все сочувствие, на которое женщина вроде Мирьи была способна. Затушив сигарету, Мирья Рамбе прошла в дом, и Йоакима обдал запах табака и духов.
В кухне Мирья остановилась и посмотрела вокруг себя. В доме многое изменилось с тех пор, как она сама жила на хуторе тридцать лет назад, но Мирья ничего не сказала. Йоаким был вынужден сам начать разговор:
— Катрин сделала все сама летом. Как тебе?
— Впечатляет, — ответила Мирья. — Когда мы с Торун снимали здесь комнатку, в хозяйском доме жили холостяки. Они превратили его в настоящий хлев.
— Они смотрели за маяком?
— Нет, за маяком уже не нужно было присматривать к тому времени. Они были просто раздолбаи.
Мирья тряхнула головой и сменила тему разговора, спросив:
— Где мои внуки?
— В саду в Марнэсе.
— Уже?
— Конечно, Ливия посещает «нулевку».
Мирья кивнула, даже не улыбнувшись.
— Конечно, — сказала она. — Как я могла забыть. Дерьмо.
Внезапно она повернулась и вышла на улицу со словами:
— Кстати, животное…
Йоаким остался в кухне, не понимая, что с тещей. Он надеялся, что на хуторе мать Катрин долго не задержится. С Мирьей было нелегко общаться. Раздался хлопок автомобильной двери, и Катрин снова появилась на пороге с сумками. Из одной из них она достала серый ящик.
— Мне подарили ее соседи, а вот все остальное пришлось купить.
«Клетка для кошки», — догадался Йоаким.
— Ты шутишь? — сказал он вслух.
Мирья только покачала головой и открыла дверцу. Из клетки выпрыгнул большой серый кот в черную полоску и растянулся на полу, с подозрением поглядывая на Йоакима.
— Это Распутин, — объявила Мирья. — Его назвали в честь русского монаха.
Открыв вторую сумку, Мирья принялась доставать банки с кошачьей едой, миски для еды и кошачий туалет.
— Мы не можем его оставить, — сказал Йоаким.
— Конечно, можете, — возразила Мирья. — Он оживляет атмосферу.
Распутин потерся о ноги Йоакима, а через пару секунд уже был у входной двери. Мирья выпустила кота наружу.
— Пошел крыс ловить, — сказала она.
— Я не видел тут ни одной крысы, — проговорил Йоаким.
— Это потому, что крысы умнее тебя.
Мирья взяла яблоко из миски на столе и спросила:
— Когда вы приедете навестить меня в Кальмаре?
— Я и не знал, что мы приглашены.
— Конечно. — Мирья вгрызлась зубами в яблоко. — Приезжайте когда пожелаете.
— Катрин ты никогда не приглашала, насколько я помню, — заметил Йоаким.
— Катрин никогда бы и не приехала, — сказала Мирья. — Но мы иногда перезванивались.
— Раз в году, — уточнил Йоаким, — на Рождество.
Мирья покачала головой:
— Мы говорили всего месяц назад.
— О чем же?
— Ничего особенного. О моей выставке в Кальмаре и моем новом мужчине, Ульфе.
— Другими словами, вы говорили только о тебе.
— Нет, о ней тоже.
— И что она сказала?
— Ей было очень одиноко здесь. Она скучала по тебе. По Стокгольму она не скучала… Только по тебе.
— Я должен был закончить работу.
Конечно, он мог сделать это и раньше. Он много чего мог сделать раньше. Но не хотел обсуждать это с тещей. Мирья снова вышла в коридор. На этот раз ее внимание привлекла картина Рамбе перед спальней Йоакима.
— Я подарила ее Катрин на двадцатилетие, — сказала Мирья. — На память о бабушке.
— Катрин очень ее любила.
— Не стоит держать картину здесь. На последнем аукционе работа Торун ушла за триста тысяч.
— Да? Но никто не знает, что она здесь.
Мирья внимательно разглядывала картину.
— Ни одной горизонтальной линии… Вот почему на нее так сложно смотреть, — произнесла она. — Именно так и выглядит буря.
— Торун видела бури?
— Конечно. В первую же зиму на остров налетел сильный шторм. Но Торун все равно пошла к торфянику. Ей нравилось рисовать на открытом воздухе.
— Мы там были вчера, — заметил Йоаким. — Там хорошо.
— Только не в шторм, — продолжала Мирья. — Ее мольберт унесло ветром. Солнце исчезло. Начался снег. Видимость была не дальше метра.
— Но Торун выжила?
— Выбираясь из торфяника, она провалилась в воду, но тут на мгновение видимость улучшилась, и она увидела маяк. В последнюю секунду ей удалось выбраться из воды. Мирья рассказывала, что, выползая из торфяника, Торун видела мертвых… Тех, кого принесли в жертву в древние времена… Она сказала, что они показались из воды и тянули к ней руки.
Йоаким напрягся. Теперь понятно, почему картины Торун такие мрачные.
— С того дня у нее начались проблемы со зрением, — прибавила Мирья. — В конце концов она полностью ослепла.
— Из-за шторма?
— Неизвестно. Но после того дня она не могла открыть глаза несколько дней. Шторм принес песок, смешанный со льдом: это все равно что иголки, летящие в глаза.
Мирья отошла в сторону.
— Людям не нравятся мрачные картины, — сказала она. — Они хотят видеть синее море, спокойное море и цветы. Радостные полотна в светлых рамах.
— Как у тебя.
— Именно так, — энергично кивнула Мирья, не обижаясь на его слова. — Солнечные картины для дачников.
Она огляделась по сторонам:
— Но у вас нет ни одной работы Мирьи Рамбе, не так ли?
— Нет, но у Катрин были открытки.
— Хорошо, — кивнула Мирья. — Открытки тоже приносят деньги.
Йоакиму слова давались с трудом. Он продолжил идти в сторону кухни.
— Сколько картин нарисовала Торун? — спросил он.
— Много. Около пятидесяти.
— А теперь их осталось только шесть?
— Да, только шесть, — с грустью подтвердила Мирья.
— Люди говорят…
Мирья не дала ему закончить, сказав:
— Я знаю, что говорят люди, — что это ее дочь уничтожила картины, которые сегодня стоили бы миллионы… Говорят, я положила их в печь и подожгла, чтобы не замерзнуть.
— Катрин в это не верила.
— Вот как?..
— Она сказала, что ты завидовала Торун… И выбросила ее картины в море.
— Катрин родилась год спустя, она не могла знать, — вздохнув, сказала Мирья. — Я слышала эти сплетни. Мирья Рамбе встречается с молодыми мужчинами, пьет беспробудно… Катрин тебе говорила?
Йоаким покачал головой, вспоминая, как Мирья напилась на их свадьбе и пыталась совратить его юного двоюродного брата.
Они снова оказались на веранде. Мирья застегнула куртку.
— Пойдем со мной, — сказала она. — Я хочу кое-что тебе показать.
Йоаким вышел за ней во двор. Краем глаза он увидел Распутина у забора.
— Здесь все по-прежнему, — заметила Мирья.
Она зажгла новую сигарету и заглянула в темное окно домика для гостей.
— Никого, — констатировала она.
— Агент по продаже недвижимости сказал, что это домик для гостей. Мы собирались привести его в порядок к весне. Такой был у нас план…
— Я жила здесь с Торун три года, — сказала Мирья. — Среди пыли и крыс. Здесь было холодно, как в могиле… Брр. — Она повернулась спиной к дому. — То, что я хочу тебе показать, это там…
Мирья прошла к коровнику и открыла тяжелую дверь. Затушив сигарету, она зажгла свет и знаком позвала Йоакима за собой.
— Это там! — кивнула она на сеновал.
Поколебавшись, Йоаким пошел за ней к лестнице. Через минуту они стояли на сеновале среди старых вещей.
— Тут нельзя пройти, — сказал он.
— Можно, — возразила Мирья и смело пошла прямо, перешагивая через ящики, сумки и ржавые запчасти. Она целенаправленно шла к стене в противоположном конце сеновала. Остановившись, она ткнула пальцем в стену.
— Смотри… Я обнаружила это тридцать пять лет назад.
Йоаким пригляделся. В слабом свете, проникавшем в окно, он различил на стене вырезанные имена, числа, обозначающие годы, и библейские изречения. Рядом со многими именами были кресты.
Надпись «Дорогая Каролина, 1868» была сделана под самым потолком. Ниже Йоаким прочитал: «Мой дорогой Ян, покойся с миром, 1883». Еще ниже: «Памяти Артура Карлсона, утонувшего 3 июня 1911»… Было еще много имен, но Йоаким прекратил чтение и повернулся к Мирье:
— Что это?
— Люди, погибшие на хуторе, — ответила Мирья шепотом. В голосе ее слышно было волнение. — Родственники вырезали здесь их имена… Эти были здесь, когда я была маленькой, а вот эти — совсем новые.
Она показала на имена у самого пола. «Славко», — прочитал Йоаким.
— Наверно, беженцы, — сказал он. — Они останавливались на Олуддене пару лет назад. — Он посмотрел на Мирью: — Но зачем вырезать имена погибших?
— А зачем люди ставят памятники на могилах?
Йоаким подумал о надгробном памятнике для Катрин, который он выбрал на прошлой неделе. Камень должны были доставить перед Рождеством. Он посмотрел на Мирью.