— Простите, вы следователь прокуратуры Семьянинов? — спросил тот с надеждой в голосе.
— Берите выше, — туманно ответил Николай Григорьевич. — А при чем здесь прокуратура? Или вы подали туда заявление?
Лев Александрович промолчал, только натянул на себя повыше одеяло и снова взглянул на хмурого Толяна, с хрустом грызущего одно из тех яблок, что они сами же и принесли больному.
— По глазам вижу — подали, — качнул головой Николай Григорьевич. — Что за привычка! Чуть что, сразу ябедничаем. А в чем причина? Может быть, наши сотрудники были с вами недостаточно дипломатичны и обходительны? — Он сурово оглянулся на Толяна, и тот сразу перестал жевать.
— Нет, что вы, — проблеял Лев Александрович, глядя теперь на папку и, похоже, догадываясь о цели визита.
— Хотели вам вернуть эту вашу, скажем так, документацию для сугубо личного пользования, предварительно поговорив, но раз уж дело заведено… — Николай Григорьевич развел руками. — Мы просто обязаны передать ее следствию. — Он поднялся со стула, давая понять, что в таком случае говорить больше не о чем, и визит закончен.
— Нет, что вы, что вы. — Больной с неожиданной резвостью протянул руку к папке и даже ухватился за нее, глядя молящими глазами на визитера.
И тот, подумав, отдал, а Замойский тут же спрятал ее под одеяло.
— Вы всерьез полагаете, будто мы настолько бедны, — приподнял брови Николай Григорьевич, — что не располагаем современными возможностями копирования документов?
— Чего вы добиваетесь? — тихо спросил растерянный и несчастный Замойский. Похоже, еще никогда в жизни он не попадал в подобный переплет.
— Ничего особенного, — еще тише, наклонившись к нему, ответил мучитель. — Завтра к вам в банк придет посетитель из солнечного Нальчика, зовут его Рустам Ибрагимович.
— Ах, это… — вздохнул больной. — По поводу кредита? Но вам-то зачем ввязываться в эти махинации? Вы, я вижу, умный, современный человек! Они же запрашивают громадный кредит для небольшого сахарного завода! Вы видели его? А мои представители не поленились, съездили в этот Нальчик и посмотрели. На ладан дышит заводик-то. Причем они бессовестно завышают отпускные цены. Таких не бывает в природе! И, главное, нет никакой уверенности, что они, или их республиканское правительство, вернут нам кредит!
— Вернее, есть полная уверенность, что не вернут! — подмигнул ему Николай Григорьевич. — Я вас понимаю. И даже где-то сочувствую. Но надо делиться, как завещал нам наш министр финансов, правда уже бывший. А с теми, кто не верен его завету, всегда происходят неприятные истории.
— Не вы первый, кто меня шантажирует, — уныло сказал Замойский. — Меня по этому же поводу уже достал депутат Кольчугин! — пожаловался он. — Звонит по ночам, совершенно пьяный, и еще угрожает разоблачениями в коррупции. Неужели вы как-то связаны с этим клиническим идиотом? Ну да, вы сейчас делаете то же самое, но хотя бы с определенным изяществом.
— А вы подайте на него жалобу в комиссию Госдумы по этике! — предложил Николай Григорьевич. — Там с этим строго.
— Ладно, — вздохнул Замойский. — Я позвоню завтра в банк. Все-таки жизнь, семья и здоровый сон — самое дорогое в нашей жизни. Дороже любых денег.
— А еще деловой человек с безупречной репутацией, — покачал головой Николай Григорьевич. — И откладываете на завтра то, что можно сделать сегодня. Звоните прямо сейчас, слышите? И не оттягивайте время, вам еще на процедуру нужно успеть.
В этот момент Толян отделился от двери и приблизился к больному на расстояние вытянутой руки.
— Сейчас так сейчас, — покорно согласился Замойский, набирая дрожащими пальцами сначала один номер на сотовом, потом другой. — Раенька, дорогая, это Лев Александрович. Позови, родная, Ефима Борисовича, а то я ему звоню, а у него, похоже, мобильный отключен. Да, у меня все хорошо, иду на поправку.
Он несколько минут разговаривал с разными людьми, поглядывая на посетителей, иногда переходил на шепот, но в конце концов удовлетворенно кивнул.
— Словом, я обо всем договорился с членами правления, и мы готовы рискнуть и пойти навстречу вашим коллегам из Нальчика, — сказал он приподнятым тоном. — Однако тут есть еще одно «но»… Я говорю о новом замминистра господине Портнове. По новому закону, он визирует подобные крупные сделки, ну, вы понимаете, чтобы деньги не ушли за границу незаконным путем, а о нем все говорят как о железном человеке!
— Он уже малость проржавел, — ухмыльнулся Николай Григорьевич, оглянувшись на Толяна. — И передал через свою тещу, что с этого дня мы можем ни о чем не беспокоится и во всем на него положиться.
6
Шестаков и Турецкий читали заключения экспертов, когда позвонил Вячеслав Иванович Грязнов.
— С тебя причитается, — сказал он Турецкому. — Кажется, нашлась такая машина, это «уазик», только не московский, а из Катуара, и мы с областным угро решили за ним проследить. Мои ребята негласно установили по журналам, что машина выезжала под предлогами вызовов по поводу бытовых ссор и драк, что еще предстоит проверить, причем не возвращалась почти до утра, хотя в этом поселке все рядом, и как раз в те самые ночи и часы, когда твой снайпер убивал партнеров Кольчугина. Вот так вот.
— Ну спасибо, — протянул Турецкий. — А не может здесь быть какого-то простого совпадения?
— Все может быть.
— Отпечатки шин нужны.
— Да, говорят, шины старые. Давно не меняли. Мой эксперт про их марку сказывал, мол, таких давно не делают. Только в провинции и остались, вроде Катуара, где на всем экономят. Это уж тебе устанавливать насчет совпадения со следами той, у школы.
— Если так, то с меня причитается, — сказал Турецкий.
— Наслышаны. Все только обещаешь. А потом опять будет некогда, все дела да случаи.
— Слав, ты меня знаешь: как только, так сразу. Вот поймаю снайпера, — размечтался Турецкий, — и сразу с тобой в загул.
— Ловлю на слове. А у самого как? Есть успехи?
— Какие там успехи. Слезы одни, — пожаловался Турецкий.
— Хватит прибедняться, — сказал Грязнов. — Ладно, будет что новое, позвоню. А с катуарскими разбирайся сам.
— Итак, что мы имеем с гуся? — спросил Турецкий у Геры, положив трубку. — Угрозыск что-то нарыл, а мы что имеем?
— По моей части — почти ничего. Следы, да, совпадают. Одна и та же обувь, причем у двоих фигурантов, и под Архангельском, и в этой школе, откуда застрелили Артемова. Переобуться они не успели, что ли? Или им лень было?
— Они думали, будто нам будет лень проследить их командировку в Архангельск, — хмыкнул Турецкий.
— А что это меняет? Мы и без того знаем, что снайпер один и тот же. Пули-то из одной винтовки.
— Но мы-то думали, что там был один снайпер, а теперь, оказывается, их двое. Напарники, что ли, из одной винтовки стреляют?
— Стало быть, надо проверить этих милиционеров из области, — кивнул Гера, записывая. — Не служил ли кто из них в армии снайпером или не был ли каким-нибудь, прости господи, олимпийским чемпионом по стрельбе либо биатлонистом.
— Тебе еще со счетами за междугородные переговоры надо разобраться, — напомнил Турецкий.
— Уже разобрались, — пожал плечами Гера, доставая копию счета. — Погибший Коптев звонил своей сестре Наталье. Все звонки только ей. Она замужем, двое детей, живет в Москве.
— Звонил-то он звонил… — Турецкий устало потирал лоб и виски. — Сестре-то сестре… Ну-ка дай мне этот счет, или мне почудилось?..
Гера передал листок, и Турецкий углубился в изучение.
— Любящий брат, — хмыкнул он. — Звонил сестре часто, а говорил понемногу, как при деловых, а не семейных переговорах.
— Да уж… Бывает, наверно. Ведь дорого, поди, подолгу разговаривать. Так, может, пригласим сестру? — спросил Гера. — И поговорим за жизнь за чаем с бубликами?
— Рано. Только спугнем, если она тут как-то замешана, — ответил Турецкий. — Только в чем? Ее быстро подготовят, что и как сказать и как себя вести… Нет, рано. Поговорить надо, когда соберем больше информации. Подготовиться надо, понятно? А что у нас есть? Ничего. Кстати, мы запросто вычислили эту пассажирку с дочерью, летевшую во Францию на лечение. Ее оттуда, сам понимаешь, не оторвешь. Иначе говоря, одному из нас надо лететь в Париж, а другому ехать в Катуар, что по Савеловской дороге, посмотреть милицейскую машину и тех, кто на ней раскатывал.
— Кому-то?.. Скажи прямо: решил использовать служебное положение. А слабо кинуть монету? — сощурился Гера. — Кому электричкой в Катуар, а кому «боингом» в Париж?
— Можно, — кивнул Турецкий после паузы, во время которой не без удивления разглядывал подчиненного, столь раскованно и непринужденно переступившего субординацию, чего за ним прежде не водилось. Явно сказывались благотворные перемены в его личной жизни после командировки в Архангельск.
— Только кидать буду я, — продолжал напирать Гера. — Чур, моя решка!
— Валяй! — разрешил шеф.
Монета взлетела и упала на стол, покаталась по столешнице, наконец легла вверх орлом.
— Так нечестно, — обиженно сказал Гера. — У самого, поди, на руках командировка с визой из посольства и командировочными, а еще в демократию играешь. Кстати, в слове Катуар тоже есть что-то французское.
— Верно, — снова согласился Турецкий. — Послезавтра туда и вылетаю. А ты чтобы завтра же смотался в свой Катуар. Туда виза тебе не потребуется. И посмотри внимательно: может, снайпер этот где-то там пасется.
— Да это понятно. Кстати, а что с платой? — спросил Гера. — Помнишь, ребята нашли осколок от электронной платы?
— Вот экспертиза, — Турецкий протянул ему бланк протокола. — Плата из чипа мобильного телефона фирмы «Эрикссон».
— Да уж, вижу, неплохо вы здесь поработали, воспользовавшись моим отсутствием, — сказал Гера. — Выходит, один звонок по сотовому с любого конца города, и машина с господином депутатом парит в поднебесье?
— Сразу видно, давно ты их не взрывал, — заметил Турецкий.
— Ну да… Что это я?
— Не проспался? — посочувствовал шеф. — Террористу надо видеть своими глазами проезжающую мимо машину, чтобы точно определить момент, когда дать сигнал на ее подрыв, да еще с упреждением.