— Ну а как ей прикажешь не молчать? — равнодушно сказал Николай Григорьевич, провожая гостя в комнату. — Что она ему скажет, лежа в морге?
— Вот так, да? — уважительно присвистнул Свирид. — И здесь ты отрубил? Молоток! А кто хоть ее?
— Толя Мамонт, — пожал плечами Николай Григорьевич. — Веришь, не успел ему об этом ни слова сказать, как он сам мне позвонил и предложил свои услуги. Он в ящике увидел, когда передавали «Криминальные новости», как она милицейским следакам что-то рассказывает, плача над трупом Генки Михайлова… Инициатива снизу, так это, кажется, называлось?
— Может, и мне проявить такую же инициативу и…
— Наши паспорта и билеты готовы?
— О чем и речь. Обещали к пятнице. Тебе, мне и Толяну. Пора делать ноги.
— Хм… — Николай Григорьевич заходил по комнате. — А почему ты не назвал Леху? Кто нас там, в Европе, будет содержать своими заказами, когда мы поистратимся?
— Леху жалко, — кивнул Свирид. — Я о нем еще вчера подумал. Может, еще пригодится. Только больно впечатлительный он для нашего дела, тебе не кажется? Ладно, сделаем паспорт и для Лехи…
— Талант! — развел руками Николай Григорьевич. — А они все с заморочками… Правда, Леха в Европе «замазан» после Швейцарии… А значит, придется нам потратиться на пластическую операцию… ладно, сделаем, учитывая его несомненные заслуги. Но прежде чем делать отсюда ноги, нам не помешало бы сначала как следует здесь прибраться. Провести большую стирку и зачистку местности. Не много ли мусора, а значит, следов и свидетелей после себя оставляем? Это нужно, чтобы потом Турецкий не мог вытащить нас оттуда, с острова богини любви. И еще есть человек, которого мы должны беречь как зеницу ока.
— Ты кого имеешь в виду?
— Нашего дорогого Рустама из солнечного Нальчика, единственного, на чье имя придут эти бабки и кто сможет их получать. А когда здесь все утрясется и устаканится, он выпишет на мое имя доверенность на их получение… Я его об этом очень попрошу. А после подумаю, что с ним делать дальше… Достал он меня, куда я дел его Тамару, он ведь на ней жениться пообещал и, как настоящий джентльмен, уже подал на развод. Теперь по другому поводу меня достает: пачэму, дарагой, дэньги до сих пор не переведены? — Николай Григорьевич настолько артистично передразнил Рустама, что озабоченный Свирид от неожиданности прыснул от смеха. — Я ему сказал: прилетай, дорогой, здесь посидим, поговорим и все узнаем и проверим! Не по телефону же с ним объясняться? Уговорил. Завтра прилетает. Обещал мне бурдюк вина из собственного подвала и несколько бутылок местного коньяка… Которым я вымою руки, прежде чем откупорить бутылку «Мартель» сорок второго года… Мамонт его встретит завтра в аэропорту самым гостеприимным образом, на который он способен.
— А остальных?
— А зачем нам с тобой — там, на Кипре, — остальные? Среди них обязательно найдутся недовольные, начнут интриговать, доносить друг на друга, стучать.
— Не опасно? — осторожно спросил Свирид. — Зачистку имею в виду… Нет ли здесь перебора? Что-то больно много набралось в последнее время тех, от кого мы избавляемся.
— Аксиома: для собственной безопасности нельзя жалеть ничего и никого.
— И меня, если придется? — спросил Свирид.
— Если придется, — кивнул Николай Григорьевич. — Но ты ведь меня не продашь? Ты, кстати, подал рапорт на увольнение?
— Думаешь, пора?
— В этом сегодняшнем своем качестве ты мне больше не нужен. Но будешь еще долго нужен как носитель бесценной информации, — добавил Николай Григорьевич, опережая встречный вопрос Свирида. — А сейчас позвони Лехе и договорись с ним насчет нового загранпаспорта и билета на самолет.
Свирид несколько раз набрал номер телефона квартиры, где жил Мамонт и куда переехал Леха Корнеев.
— Занято, — констатировал он.
— Куда-то он названивает, — сказал Николай Григорьевич. — Интересно только кому? Все той же Зинке?.. Значит, об этой шлюхе он ничего не знает и не должен знать. Для своей же пользы. А Толян ему ничего не скажет.
— С чего ты решил? Может, это Толян на телефоне сидит?
— Исключено. Толян сейчас выехал в мою сторону.
Леха снова и снова набирал номер телефона Зины. Но там никто не отвечал. Наконец, он решился: пренебрегая опасностью, поехал к ней домой.
Ее квартира была опечатана. Смутная и тревожная догадка, возникшая в его голове, едва не парализовала его волю. Он уже не думал о том, что оставаться ему здесь становится опасно. А еще опаснее — если кто-то из ее соседей его увидит.
Он позвонил в ближайшую дверь. Открыла женщина средних лет в очках, что-то жующая и вытирающая руки о передник. Она подозрительно оглядела Леху.
— Извините, я двоюродный брат Зины Сорокиной, не подскажете, где она сейчас? И почему дверь опечатана, что хоть случилось?
— А убили ее, — сказала женщина спокойно. — Доигралась ваша кузина! Водила к себе мужиков, водила, и вот самый последний, здоровый такой, задушил ее стальной удавкой. Сначала снасильничал, потом задушил.
Леха прислонился к стене.
— А… это когда случилось?
— Вам чего, гражданин, плохо стало? Может, водички налить?
— Нет, не надо… А откуда вы знаете, какой он? Вы его видели?
— Видела, как же. Здоровый такой, морда рябая. Стучался к ней, орал, мол, письмо тебе привез. Я и выглянула на шум… Сейчас она в морге шестьдесят седьмой больницы. Адрес знаете? Слушайте, может, вам чего надо? Лекарство какое? Подождите, валокордина вам сейчас накапаю.
Отрицательно мотая головой и слегка пошатываясь, Леха стал спускаться по лестнице, забыв про лифт.
13
Турецкий быстро ходил, нет, носился по своему кабинету, пока Гера с кем-то говорил по телефону.
— Они все время нас опережают! На темп, на ход, на шаг, но опережают. Такое впечатление, будто не только читают наши бумаги и слушают разговоры, но и раньше нас узнают то, о чем мы не успели даже подумать! Убили Геннадия Михайлова, как только мы его вычислили и идентифицировали! И почти сразу зверски убили его девушку — Сорокину Зину, едва только собрались ее допросить!
— Ничего, у нас тоже есть кое-что в запасниках, — сказал Гера негромко, почти шепотом.
— Вот, ты, к примеру, уже боишься, что нас подслушивают! — воскликнул Александр Борисович и сел в кресло.
— Ничего я не боюсь… Я утром звонил на МТС и узнал по номеру мобильного, который был записан у Натальи Ивановны Коптевой, кто является его обладателем. А вот и пошла распечатка его звонков, которую они мне пообещали прислать по факсу…
Он кивнул на бумажную ленту, выползавшую из жерла факса.
— А почему ты мне об этом ничего не сказал?
— Оставил на десерт… А сейчас навел справки и выяснил, кто он такой, чем занимался и занимается.
— И кто?
— Некий Сазонов Николай Григорьевич, бывший майор ФСБ, из аналитического управления, ныне директор частного охранного отделения, — торжественно сказал Гера.
— Совпадает… — протянул Турецкий. — И все складывается. Григорьич, как назвал его этот майор Коровин из Катуара, потом Николай, как услышала его имя жена покойного Шайкевича… а все вместе — Николай Григорьевич Сазонов.
— И у него там, в охранном отделении, среди клиентов значится Кольчугин Петр Авдеевич, известный депутат Государственной думы. Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Можно выписывать ордер. Или еще не совсем?
— Не гони лошадей, дай собраться с мыслями, — помотал головой Турецкий. — Значит, фоторобот одного из убийц, сбежавших из Швейцарии, подтвердился, так?
— Хорошо рисуют, сволочи, прямо один к одному, — завистливо вздохнул Гера. — Это не наши халтурщики.
— Значит, и фоторобот второго, застрелившего своего напарника Геннадия Михайлова, тоже должен быть достоверным?
— Знамо дело, — подтвердил Гера. — Но, несмотря на всю железную логику твоего построения, пока что-то никто его не узнает.
— Значит, надо расширить поиски! — воскликнул Турецкий. — Чего мы уперлись в спецназ, ФСБ и ГРУ? Есть еще армейский спецназ, а также профессиональные спортсмены, биатлонисты…
— Ну, этот потянет на олимпийского чемпиона, — сказал Гера, просматривая ленту из факса… Стоп! Александр Борисыч, с тебя пол-литра! В смысле, загранкомандировка. Ты смотри, что получается!
Он оторвал ленту и выложил ее перед Турецким.
— Пока ничего не вижу…
— Память у тебя… смотри, видишь этот исходящий звонок? А теперь посмотри этот милицейский протокол о подрыве машины нашего народного депутата Кольчугина Петра Авдеевича! Я-то думаю, где я раньше видел эти цифры! Теперь видишь, когда это произошло? Секунда в секунду совпадает!
— Ну уж, до секунды… — усомнился Александр Борисович, глядя на протокол и ленту факса и одновременно набирая номер телефона.
— Именно так. У погибшей старушки на руке были часы, остановившиеся в момент взрыва. Старые часы от Павла Буре, а они всегда ходили как часы…
— Слава, это я, — сказал Турецкий в трубку. — Извини, не до формальностей, важна каждая минута. Пошли своих оперативников по двум адресам, а Гера сейчас привезет тебе постановление о задержании некоего гражданина Сазонова, сам увидишь… Короче, это уже исход дела о гибели помощников депутата Кольчугина.
— Что, раскрутил? — спросил Грязнов. — Схватил за яйца?
— Кажется… Короче, Гера сейчас приедет, все объяснит и покажет.
— Постановление на задержание тоже есть? — строго спросил Вячеслав Иванович. — Не придется потом отпускать? А то уже были такие случаи. Их отпускали, а потом снова ищи-свищи.
— Здесь другой случай, Слава, нельзя терять ни секунды.
Леха забрался на крышу дома напротив офиса Николая Григорьевича, что на Сретенке, выбрал там позицию за дымоходной трубой, огляделся, зафиксировал стоявшую внизу «девятку» Мамонта и — замер…
Он заметил, как из окна дома, который стоял вплотную и рядом и был на пару этажей выше, на него молча смотрел, держа палец во рту, темноглазый малыш лет пяти. Просто смотрел. Никого не звал, никому пальцем не показывал. Наверно, был один дома. Их разделяло не больше десяти метров, и Леха решил ему подмигнуть, скорчить рожицу. Мальчик заулыбался. Но от окна не отошел.