Нет, он не был прилипчивым. Он даже больше не смотрел на нее. И теперь, когда выпал снег, он не приедет к ней верхом на Гринго. Эта лошадь была слишком ценной, чтобы оставлять ее на морозе. На самом деле она вообще никогда его не увидит. За этой вспышкой разочарования снова возникла мысль о старом домике Веры и о машине Джагги. О той шикарной машине, которую купила для нее Берни Блу. На деньги, которые Берни каким-то образом заработала. Мысли Патрис потекли по другому руслу.
Как Берни заработала деньги? Дурными способами, это точно. Берни жила с сомнительным, жестоким мужчиной, который, возможно, давал ей деньги. По какой-то причине. Может быть, любовь… Но разве сомнительный, жестокий мужчина дал бы женщине столько денег из любви? Патрис понятия не имела. Она заработала в городе кучу денег в качестве водяного быка, так что, возможно, были и другие вещи, которые Берни сделала, чтобы заработать кучу денег. Например, секс. Такой, о котором Патрис даже не подозревала. Он мог быть работой. Ведь и она когда-то не знала, что плавание в аквариуме в костюме синего быка – тоже работа. Или, может быть, подумала она, дело было в наркотиках, которые явно принимал Джек? Они должны стоить денег, как стоит денег спиртное. Ее мысли опять изменили направление. Может, Берни имела какое-то отношение к ошейникам, цепям и угрозе, исходившей от того заколоченного дома? Может, Берни имела какое-то отношение к тому, куда поехала Вера, и, может быть, деньги, на которые была куплена машина, имели какое-то отношение к тому, куда Вера подевалась? То, о чем Бетти пыталась ей рассказать, было правдой и, возможно, имело отношение к тому, куда Вера пропала. И вдруг то, что Лесистая Гора пытался рассказать ей в поезде и позже о лодках – таких больших, что она не могла их себе представить, – было также связано с тем, о чем говорила Бетти Пай, и имело отношение к тому, куда отправилась Вера?
Обо всем этом, как она теперь понимала, догадывались или всегда знали другие люди. Это были вещи, о которых она, Патрис, старалась не думать. Но теперь понимание их всей тяжестью обрушилось на нее, и она пронзительно вскрикнула на заднем сиденье. Она думала, что Валентайн обернется, но нет, девушка была поглощена страстным разговором о том, что шитье салфеток и вышивание наволочек для сундука с приданым – дело невообразимо скучное и раздражающее и что она никогда больше не станет этим заниматься. Этому рукоделию ее пытались научить монахини. Она больше никогда к ним не пойдет! Ни за что. Никакого сундука с приданым. Она выйдет замуж и без него. Дорис горячо с ней согласилась. Валентайн тряхнула головой и сердито посмотрела в окно. Она умолкла. Ее лицо отражалось в стекле, и с заднего сиденья Патрис видела, как глаза у Валентайн бегают, поблескивая печалью. Валентайн никогда не вышивала для сундука с приданым. Она вышивала для монахинь в школе-интернате, когда была маленькой девочкой. Она колола себе пальцы и с трудом подбирала нужные узоры. Ее мать чуть не умерла от туберкулеза, а Валентайн в те годы чуть не умерла от одиночества.
Патрис надела теплое нижнее белье, утепленный комбинезон, две пары шерстяных носков, отцовские ботинки и сняла с гвоздя у двери моток проволоки. Сегодня у нее был выходной, однако она не собиралась идти в поселок или ехать туда на попутке. За прошедшую безветренную ночь выпало еще больше снега, и теперь он лежал на деревьях, очерчивая каждую ветку и каждый сучок. В лесу воцарилась волшебная тишина. Как раз в такие дни Патрис любила ловить кроликов.
Жаанат сделала дочери пару снегоступов из гнутого ясеня и сухожилий. Надев их, Патрис могла отправиться куда угодно, не проваливаясь в холодный снег. У замерзшего болота она завязала узлами длинные стебли тростника, обозначив так кроличьи тропы. Там и предстояло поставить силки. Вокруг талии у нее была обвязана большая матерчатая сумка. Пересекая болото, она срывала пух рогоза с одревесневших стеблей и наполняла им сумку. Она расставила силки в подлеске, ведущем к хижине Веры. Кусты можжевельника, которые Жаанат посадила во влажных местах, казались почти черными, уснувшими на морозе. В это время года их лечебная сила дремала. Наконец она пробралась сквозь заросли малинника и молодого березняка и вышла на поляну, где стояла хижина Веры. Вот она, крошечная лачужка из жердей, обмазанных глиной, заваленная снегом. В ней все еще были дверь и узкие окна, стекла на которых чудесным образом остались целыми. Несколько осин росли на крыше. Они были покрыты снегом и добавляли очарования этому месту. Было так тихо. Так дорого сердцу. О, Вера. Как Патрис могла вообразить, что приведет сюда Лесистую Гору ради грубой любви, из чистого интереса?
«Мне просто любопытно или я похожа на Бетти? Есть ли что-то плохое в том, чтобы быть такой, как Бетти? Нет, я не лучше», – подумала она. Обморочное, влажное, голодное ощущение охватило ее. «Нет, я не лучше любой другой женщины». Но эта мысль не уняла ее страстного желания, какой бы стыд она сейчас ни испытывала. Она подумала о том, как холодно, как темно будет в хижине, даже если развести в ней огонь. Вероятно, там какое-то время жили скунсы. Патрис повернулась и пошла обратно, но другой тропой. Она хотела, чтобы медленно опадающий с веток снег скрыл ее запах, оставшийся вокруг силков. Она выбрала более трудный путь домой, двигаясь вдоль оврага, где было много снега и опора для ног была ненадежной. На полпути домой она ступила на коварный снежный наст, который провалился в углубление, выстланное листьями.
Это произошло так внезапно, что после того, как Патрис упала, она еще некоторое время сидела на листьях, сбитая с толку, но чувствуя себя комфортно и не желая двигаться. Она сняла снегоступы. Наверху, на вершине оврага, она слышала шуршание маленьких птичек – пухленьких, серых. Они прилетели большой стаей и теперь копошились в снегу в поисках пищи. Ее падение лишь ненадолго их потревожило. Она повернула голову. Позади открывался узкий проход между заваленными листьями корнями деревьев, а в его глубине царила глубокая и дружелюбная тьма. Это ложе из листьев, меж изгибов сухих голых корней, казалось таким уютным. «Оно вполне могло бы стать моим любовным гнездышком, – подумала Патрис. – Если бы мужчине здесь понравилось, он мог бы и мне прийтись по душе».
Но нет. Место выглядело обжитым, это касалось и склона оврага, и пещеры, выстланной листьями. Здесь чувствовалось присутствие другой жизни. Она безошибочно уловила медвежий запах, но это был тихий запах, просачивающийся из-под густых дубовых листьев. Она подумала, что должна испугаться, но не испугалась. Она знала, медведь крепко спит. Теперь она пожалела, что не взяла с собою ружье, старое охотничье ружье, которым владела ее семья. Пустить его в ход, это был лучший способ убить медведя – на самом деле единственный. Но тогда пришлось бы упасть с ружьем, перекинутым через плечо. Ей и так повезло, что она приземлилась невредимой в своих снегоступах. Она поерзала, устраиваясь поудобней. Снаружи снег все падал с веток деревьев, хлопья за хлопьями. Наблюдение за тем, как снег соскальзывает с них, ввело Патрис в транс. Теперь она чувствовала, как легкие медведя медленно раздуваются и опадают, что делало ее еще более сонной. Возможно, листья были согреты массивной тушей медведя и его медленным дыханием. Патрис свернулась калачиком и закрыла глаза. В любом случае сегодня выходной день, и ей давно пора вздремнуть, Ну, как часто современной работающей женщине доводится поспать бок о бок с живым медведем?
Она проснулась в пещерке из листьев с покалывающим чувством: что-то хорошее то ли произошло, то ли может произойти. Потом она вспомнила, что спала всего в нескольких футах от медведя. Она снова надела снегоступы и тихо ушла, сначала идя тихим шагом, потом вприпрыжку, высоко поднимая колени, чтобы снегоступы не слишком зарывались в глубокий снег, скопившийся по всему дну оврага. Холодный воздух, наполнявший горло, казалось, придавал сил. Сон тоже оживил ее, сделав гибкой и жизнерадостной. Она была намного сильнее, чем думала. И бесстрашней. Спускаясь с холма, она чуть не летела над снегом.
– Твой отец, он близко, – огорошила Жаанат, едва Патрис вошла в дверь.
– Откуда ты знаешь?
– Сегодня утром я нашла его следы. Учуяла его там, снаружи. Он оставил кое-какие знаки.
– Его удача вот-вот иссякнет.
И то сказать, он уже должен был объявиться. Время тому пришло. После двух-трех месяцев блужданий Паранто обычно, шатаясь, появлялся на дворе, выкрикивая что-то бессвязное и беснуясь.
– Я буду нашим ночным сторожем, – решила Патрис и вышла за топором.
Ночь выдалась ясной, но ветер переменился.
Патрис принесла топор и положила его на стол. Она запаслась керосином и могла держать лампу зажженной всю ночь. Она взяла книгу, немного бумаги и карандаш. Поки свернулся калачиком на своем матрасе. Жаанат легла спать с ребенком.
Посреди ночи Патрис поняла, что ни разу не вспомнила о Лесистой Горе с тех пор, как проснулась в пещерке из листьев. Может быть, она даже потеряла к нему интерес. Напряженная сосредоточенность мыслей о нем и построенные планы казались далеким прошлым. Зачем тратить время на выяснение отношений с мужчинами, когда она лежала с живым медведем? Теперь Патрис полностью взбодрилась, потому что днем немного вздремнула. Она сохранила силы, которых набралась за те минуты, что спала. Ей требовались более масштабные идеи. Почему что-то должно быть невозможным?
Позже, уже глубокой ночью, Патрис затопила печь и надела ботинки и пальто, защищаясь от холода, проникающего в дом. Дрова потрескивали, отдавая все больше тепла. Затем расколотые поленья превратились в угли. Все прекратилось. Она внимательно слушала. Ничего, ничего, ничего. Но она ощущала спокойное дыхание ночи. Она надела материнские рукавицы, взяла топор и вышла за дверь. Снаружи царила оглушительная тишина. Черное небо было стихотворением за гранью смысла. Мир этот не в конце, / Он за предел стремится, / Как музыка – незрим, / Как звук – дрожит и длится