[97].
Силки
– Ну, разве Дорис и Валентайн не захотели бы посмотреть, как я здесь расставляю силки? – сказала Патрис младшему брату на следующий день. – Вот, видишь место, где кролик прыгнул? Поставь силок прямо над ним.
– Я все знаю! Перестань мной командовать!
Поки сделал петлю из проволоки и прикрепил ее к ветке, которая низко нависала над указанным местом.
– Все мои друзья ловят кроликов и охотятся, – проворчал он. – А твои подруги совершенно бесполезны.
– Зато у них есть работа. И они посещают Клуб домохозяек. Они шьют, работают в огороде и разводят кур.
– Жаль, что у нас нет цыплят, – посетовал Поки. – Я мог бы приспособить наш сарайчик под курятник.
– Они бы там замерзли насмерть.
– Может, тебе стоит покончить с этим, Пикси?
Поки был единственным, кому она позволяла называть себя Пикси.
– Покончить с чем?
– Ты знаешь.
Патрис опять стала той, какой была до того, как ее начали посещать грязные мысли. Она чувствовала себя гораздо выше той девицы, еще не переспавшей с медведем. А потому она одарила Поки улыбкой:
– Я полагаю, ты имеешь в виду Стог Сена?
– Он ко мне добр. Но я знаю почему. Значит, не он.
– Лесистая Гора?
– Было бы не так уж и плохо. Он наполовину хорош.
– Значит, на пятьдесят процентов ужасен. Нет, я стремлюсь к чему-то большему, – Патрис легонько толкнула брата в плечо. – Например, к девяностопроцентному уровню достоинств.
Поки замахнулся на нее.
– Он говорит, ты крутая.
– Да неужто?
– Он говорит, что ты, наверное, для него даже слишком крутая.
– Наверное, он прав.
Поки посмотрел скептически, затем – удрученно:
– Гего бабааменденген, нисимен, не волнуйся. Давай проверим силки, которые я вчера поставила на нашем старом месте.
Патрис рассказала матери о медведе, но на языке чиппева, который Поки не очень хорошо понимал. Она использовала самые сложные слова, какие только могла придумать, чтобы брат не догадался, о чем она говорит, и не решил сам застрелить хозяина леса. Жаанат слушала с сияющими глазами, а ребенок мирно спал у нее на груди.
На пути к хижине Веры они прошли по краю замерзшего болота, тщательно осматривая силки близ следов, оставленных Патрис. Они нашли большого зайца-беляка, намертво замерзшего, и одного кролика поменьше. Потом они поднялись в гору, продираясь сквозь кустарник, и увидели хижину. Безмятежное спокойствие этого места сделало Патрис такой одинокой, что она сказала «нет», когда Поки предложил зайти внутрь.
– Это дом Веры, – пояснила она.
– Тогда я просто посмотрю в окно.
– Нет, – сказала Патрис, но он все равно подошел к хижине и встал у окна, прикрыв глаза ладонями.
– Там кто-то спит, – сообщил он. – Свернулся калачиком у печи.
– Отойди, – велела Патрис.
Она знала: тот, в доме, не спит. Вчера здесь не было никаких следов. Да и сегодня следы Поки были единственными, ведущими к дому. По тому, как вытянулось лицо Поки, когда он вернулся, она догадалась: он тоже все понял.
– Пойдем домой. И не говори маме.
– Думаю, ты права, – согласился Поки. – Что собираешься делать?
– Поеду в поселок. Позову Мозеса Монтроуза. Или дядю Томаса. Но маме пока не говори.
– Не скажу. Боюсь даже подумать, кто это может быть.
– Я тоже. Ты не разглядел, мужчина это или женщина?
– Тело завернуто в одеяло.
– Думаю, лучше все же позвать дядю Томаса, – решила Патрис.
Мороз сжимал и обжигал легкие, когда Томас, Патрис и Лесистая Гора шли к хижине. Лесистая Гора тащил сани, которыми Жаанат и Патрис пользовались, когда тащили с охоты подстреленную добычу и на которых Поки любил кататься с горы. Поки тоже хотел пойти с ними, но они заставили его остаться с матерью, которая рассеянно сидела у печи, укачивая ребенка. Жаанат все-таки рассказали о находке в доме на холме. Она покачнулась и упала на стол, как будто ее чем-то сильно ударили.
Они отгребли ногами снег, чтобы можно было открыть дверь хижины, и вошли. Патрис поняла, кто перед ней, еще до того, как Томас откинул одеяло. Она узнала туфли – перед тем как он на мгновение открыл лицо.
Тонкие туфли с дырками, сквозь которые виднелись картонные стельки. Такие он обычно вкладывал внутрь. Туфли ее отца. И бутылки от виски. Пустые, шесть или больше. Его смерть, похоже, была безболезненной.
Мужчины отступили и поднесли руки к толстым шерстяным шапкам-ушанкам, завязанным под подбородком.
– Не беспокойтесь о пустых условностях, – остановила их Патрис голосом, полным ярости. – Давайте просто спустим его с холма.
Повинуясь, мужчины погрузили тело на сани и тронулись в путь, а она двинулась впереди. Тот факт, что отец решил вернуться и умереть в доме Веры, так разозлил ее, что она разгорячилась, пока шла. Теперь дом Веры был запятнан смертью, случившейся в его стенах. Глаза Патрис продолжали слезиться. Но она не плакала. Виною был холод. И ужас от того, что на месте отца могла быть Вера. Все, о чем она могла думать, когда думала о Паранто, относилось к тем временам, когда он заваливался домой нетрезвым и втягивал их всех в свое пьяное безобразие. Когда он мог толкнуть Поки с такой силой, что тот отлетал к стене. Она знала, что были и другие времена, но не могла их вспомнить. Скатертью дорога, подумала она. Никто не произнес ни слова. Все были на снегоступах и спустились к их дому до наступления темноты. Поки вышел на улицу. Его лицо не изменилось, когда он узнал, кого привезли. Он помог перенести отца в шалаш. Мужчины остались снаружи, а Патрис вошла внутрь. Ее мать отвела взгляд, когда Патрис сказала ей, кого нашли в лесу. Патрис знала: она не хочет, чтобы дочь увидела на ее лице облегчение.
Теперь членом семьи, вкладывающим все свои эмоции в колку дров, стал Поки. Может быть, он любил отца. Или, возможно, думал, что должен его любить. Прежде чем мужчины ушли, они притащили из леса поваленное дерево и распилили его на чурбаки. Поки и остальные поддерживали огонь для Паранто. Они не могли сказать, как давно он умер. Но его дух все равно будет блуждать где-то поблизости, рассудила Жаанат. Им требовалось направить его по верному пути. Она хотела, чтобы его похоронили на расчищенном месте за домом. «Там я смогу за ним присматривать», – сказала она. Лесистая Гора подъехал в ту же ночь с повозкой дров. Он развел несколько костров на могильнике. Было необходимо, чтобы земля оттаяла и стала мягкой. Тогда можно будет выкопать могилу. Лесистая Гора принес ледоруб, лопату и большую кастрюлю супа Джагги, с фрикадельками, картофелем и морковью с перцем, плавающими в бульоне, загущенном мукой.
Той ночью Патрис проснулась от звука, который начался низко, набирал силу и превратился в пронзительный визг. Он доносился из глубины дома, с того места, где спала ее мать. Или из-за стены, где лежал ее замерзший отец? Патрис безучастно нырнула в сон. В какой-то момент она поняла, что Поки забрался к ней в постель и свернулся калачиком, прижавшись к ее спине.
На следующее утро ей было трудно встать, чтобы идти на работу. Выходя из дома, Патрис заглянула в шалаш. Тело отца все еще лежало там, завернутое в одеяло, на раскладушке, где он обычно отсыпался после запоев. Его смерть должна была бы ее огорчить, подумала Патрис, но почему-то не вызывала грусти. Что ее действительно огорчало, так это ее радость от того, что он не вернулся к жизни. Как странно было не печалиться об умершем.
Когда машина подъехала, Патрис увидела, что Валентайн сердито смотрит в окно заднего сиденья. Она открыла заднюю дверь.
– Почему ты здесь сидишь?
– Так мне велела Дорис.
Валентайн сложила руки на груди и уставилась прямо перед собой.
– Садись на переднее сиденье, – предложила Патрис.
– Нет, – вздохнула Валентайн. – Я делаю так, как распорядилась Дорис.
Дорис притворялась, будто ничего не произошло. Она не хотела говорить о случившейся размолвке. О чем бы они с Дорис ни спорили, это было глупо, подумала Патрис, но вспомнила печаль в глазах Валентайн, когда та смотрела в окно машины, и сказала:
– Пожалуйста, сядь на переднее сиденье. Из-за чего бы вы ни поругались, оно того не стоит. Вы обе лучшие подруги.
– Моя лучшая подруга ты, – произнесла Валентайн тихо, но так, чтобы Дорис ее услышала.
– Мы трое лучшие подруги, – сказала Патрис. – И, может быть, раз уж на то пошло, нам следует добавить в нашу компанию Бетти. Давай, садись на переднее сиденье. Мы опаздываем.
– Да, – добавила Дорис, – мы опоздаем. Давай.
– Скажи, что ты сожалеешь! – крикнула Валентайн.
– Я сейчас выйду из себя, – грозно заявила Патрис, удивляя саму себя, такая властность прозвучала в ее голосе. – Валентайн, садись на переднее сиденье.
Валентайн вышла из машины и села на переднее сиденье, держась словно раненая птица. На ней было узкое коричневое пальто с плюшевым воротником. Оно ей очень шло. Усевшись на заднее сиденье, Патрис закрыла глаза. В один прекрасный день у нее будет собственная машина. И пальто, как у Валентайн. Сейчас может случиться все, что угодно. Патрис вспомнила, как проснулась в листве, – тогда она ощутила покалывающее чувство, будто скоро произойдет что-то хорошее. Интересно, это было связано с отцом? Была ли его смерть тем хорошим событием?
Патрис, ты жесткая. Он был таким жалким, таким жалким. Почему она не чувствовала этого больше? Он, вероятно, умер, пока она спала в пещере из листьев. Странное ощущение радости жизни, испытанное в тот день, вернулось к ней. Она видела себя скачущей по дну оврага. Она не знала, что тащила на своих плечах такой груз. Затем его не стало. Возможность появления пьяного отца висела над ней большую часть жизни. Теперь страх исчез. Пропал, когда отец умер. Она и не подозревала, что эта ноша была такой тяжелой.
Она целый день проработала на заводе. Не в силах изобразить печаль, она никому не рассказала о смерти отца.