Вошла медсестра и измерила основные жизненные показатели – пульс, дыхание, температуру, кровяное давление. Патрис испугалась, что эта бесцеремонная женщина спугнет его дух, но когда тишина воцарилась снова, девушка почувствовала, как душа Томаса колышется над кроватью. Томас был самым близким ей человеком, похожим на отца. Она протянула руку, положила рядом с его рукой и закрыла глаза. Через некоторое время она начала говорить на языке своей матери, и появились слова, которые мать использовала в начале каждой церемонии. Эти слова призывали духов ветров, которые веяли в четырех направлениях, и духов животных, которые пришли с четырех сторон. Она пригласила всех этих духов войти в палату. Время исчезло. Оконное стекло задребезжало, когда поднялся ветер. Люди проходили по коридору, разговаривая.
Позже, когда медсестра заверила Патрис, что состояние дяди стабильно, она ушла и вместе с Милли направилась в ее съемную комнату. В маленькой студии было холодно. Милли велела Патрис не снимать пальто и сесть в кресло. Сама она придвинула табурет, поставив его рядом с Патрис, и включила маленький обогреватель «Солсбери». Спираль покраснела, и приятное тепло потекло к их ногам.
– Милое местечко, – заметила Патрис и кивнула в сторону стола: – А это что?
– Электрический чайник. На кухне нет раковины, но у меня есть полноценная ванная комната и этот обогреватель. Я купила пирог с мясом. Моя мама называет его мясной запеканкой, но в Мичигане его называют мясным пирогом. Поблизости есть маленькая бакалейная лавка, где его продают свежим или замороженным. Кроме того, я купила два яблока.
– Значит, у нас есть еда, – улыбнулась Патрис.
Милли встала и заварила чай, а потом торжественно размешала в нем сахар. Она успела вытереть пыль и привела в порядок свою маленькую комнатку. Ее радость от того, что Патрис у нее остановилась, была такой сильной, что ей стало трудно дышать. Что-то сжимало ее грудь. Она протянула Патрис чашку и блюдце того же цвета.
– Это то, что нужно, – заметила Патрис.
Милли снова села на табурет и подула на чай.
– Ты первый человек, который пришел ко мне в гости.
– Ты, наверное, поселилась здесь совсем недавно, – предположила Патрис.
– О, совсем наоборот. Я просто никого не приглашала. Не то чтобы кто-то напрашивался, просто так вышло. Ты первая.
– Вообще-то мне здесь нравится, – призналась Патрис. – Мне по душе голые стены.
– Тебе нравятся голые стены?
Милли с трудом сдерживала восторг.
– Я все думаю, что мне следует повесить на них какие-нибудь картины или фотографии, – призналась она. – Но тогда я задаюсь вопросом, какие?
– Люди вешают на стены слишком много всякой всячины.
Милли сделала глоток горячего сладкого чая. Он был восхитителен. Скоро она поджарит пирог, и они съедят яблоки. Затем вернутся в больницу и навестят Томаса. А после этого вернутся и лягут спать.
– Жаль, что у меня только одна кровать.
– Мы можем снова лечь вместе. Ты спишь спокойно. Иногда, когда становится чересчур холодно, я укладываю в свою постель Поки, маму и ребенка. Мы все прячемся под одеялами. Поки во сне лягается, но это единственный способ остаться в живых.
– Я оставляю окно приоткрытым из-за газовой горелки. Иногда, когда я просыпаюсь, у меня изо рта идет пар.
– А у нас иногда одеяло покрывается инеем от нашего дыхания. И приходится стряхивать его утром.
– Порою я удивляюсь, почему мне так нравится жить здесь одной. Почему я так счастлива.
– У тебя нет парня?
– Никто не набивается.
– То же самое и у меня. Хотя я подумываю о Лесистой Горе.
– Он красавчик, как я слышала. Откуда мне знать?
– Красавчик, но спекшийся.
– Ну, а ты красивая, – сказала Милли.
Ее голос охрип, словно что-то застряло в горле. Она открыла рот, чтобы выпалить слова любви. На самом деле Милли не знала, что они в ней есть, но внезапно слова приготовились вырваться из ее сердца. Она издала какой-то звук, но Патрис заговорила первой:
– Знаешь, о чем я подумала, Милли? После того как Вера вернется домой, я, знаешь ли, хотела бы с тобой породниться. Я считаю, ты могла бы стать моей сестрой.
– Сестрой. О, Патрис!
– Ты хотела бы стать моею сестрой?
– Ну конечно.
Милли провела достаточно много интервью с индейцами, чтобы догадаться: стать названной сестрой кого-нибудь из народа чиппева было знаком особой дружбы и большой честью. Но по какой-то причине предложение Патрис не заставило ее почувствовать себя однозначно счастливой. Она была одновременно и рада, и почему-то разочарована. И ее чувства продолжили блуждать в тишине. Как бы ей ни было приятно, она чувствовала себя неуютно, и ей мало было стать сестрой Патрис. Это было похоже на то, как если бы чудесный геометрический узор вспыхнул перед ней и распался, прежде чем она смогла понять, из каких фигур он состоял.
Озеро, колодец и сверчки, стрекочущие в траве
Томас уплывал далеко и скользил во времени туда-сюда. Он рыбачил на озере, где увидел в воде Пикси. Она удивила его, подплыв к лодке. Он помог ей перевалиться через борт и улечься на дно. Она лежала там, задыхаясь. Нет, это он задыхался. Он был в больнице и был удивлен, что все еще находится в лодке. Она никогда не говорила, почему поплыла к нему, но он заметил на берегу парней, и даже издалека они выглядели чертовски шалыми. Вскоре после этого у Баки перекосило рот. Люди говорили, что лишь самый могущественный шаман может привести его перекошенный рот в порядок. То, что случилось с Баки, напугало других парней, которые рассказали правду о том, что произошло в машине. Значит, Томас знал. Если бы лицо этого молодого дурака не было изуродовано, Томас избил бы его как следует.
Томас еще некоторое время подрейфовал в белой постели, а затем снова оказался в лодке. Еще раз. На этот раз Пикси с ним не было. На западной стороне неба собиралась гроза. Но молнии пока не сверкали. Он поплыл к тому месту, где припарковал машину. Слишком поздно – порыв бури налетел на него, выбросил из лодки и поднял высоко в воздух. Когда он плюхнулся в воду, удар оказался таким сильным, что вышиб воздух из легких. Безмерно тяжелый, он начал тонуть. На этот раз как тогда, на вокзале. Он спустился до самого дна, но это было не дно озера.
Нет, он был снова на дне колодца.
Управление промышленно-строительными работами общественного назначения выделило деньги на оборудование для рытья колодцев в резервации, и они с Бибуном принялись за работу, используя лебедку и груду камней, которые собирали со своих полей в течение многих лет. Они начали в засушливом сентябре, намереваясь вырыть колодец достаточно глубоким, чтобы в нем всегда была вода. Правительство также предоставило железное кольцо. Они выкапывали землю внутри кольца и укрепляли края сверху камнями. По мере того как кольцо погружалось все глубже, они продолжали выкладывать камнями стенки колодца. Копали по очереди. Томас менялся местами с Бибуном, пока они не ушли под землю и не начали копать там. Томас копал, наполняя землей ведро, привязанное к лебедке, а Бибун поднимал его на поверхность и клал в него камни для укрепления стен.
Томас прошел тяжелый черный верхний слой почвы и углубился в глину. Это был прекрасный, жирный материал, необычайно плотный. Бибун принялся уговаривать Джулию прикатить тачку и набрать глины, чтобы потом сделать горшки. Но ее это не заинтересовало. На четвертый день Томаса уже тошнило от глины. Он ненавидел ее. За ночь та успевала закваситься в яме колодца, и когда он копал, кислая пыль оседала на языке. Нос был забит глинистой слизью. Легкие болели, а грудь сжималась. Он начал задаваться вопросом, не заполняет ли колодец какой-нибудь газ, от которого все сильней пахнет серой. Однако здесь, на больничной койке, особенно ночью, он начал находить в рытье колодца определенное утешение. Запах был сильный, но, возможно, это был спирт для протирания. А земля излучала тепло. В ней было очень уютно. Теперь он не испугался ее, и это его удивило, потому что когда он копал, то боялся.
К своему стыду, он даже иногда впадал в панику. Тогда он чувствовал, как от страха у него сжимается горло. Ему приходилось делать над собой усилие, чтобы не представлять, как земля проваливается под ним и поглощает его.
Иногда он думал, что скорее умрет, чем снова спустится в эту дыру.
Теперь это не имело значения. Ничто не могло причинить ему вреда. В лодке, в колодце, в постели он был в безопасности, потому что сейчас ничего не мог сделать, и ему не нужно было возвращаться в Вашингтон. Несмотря на ужасную возможность потерять жизнь или разум, это был отпуск. Верней, был бы, находись Роуз рядом. Ах, если бы только они лежали в его «нэше» на откидных задних сиденьях, которые так легко превращались в кровать, вместе, во время их второго медового месяца, и слушали, как сверчки стрекочут в траве.
Потолок
Две женщины лежали в постели и разговаривали, глядя через окно в туманное серое небо. Навестив Томаса и убедившись, что ему намного лучше, они купили овсянку. Каждая съела по целой миске с маслом, сахаром и корицей. Их желудки наполнились и потеплели. Холод стал не так заметен. Они были довольны жизнью. Милли заговорила о занятиях, которые она будет посещать в следующем семестре. Патрис долго слушала названия предметов.
– Что мне нужно сделать, если я захочу стать адвокатом? – спросила она, наконец.
Милли ей рассказала.
Между их словами то и дело наступали паузы, пока они просто лежали, плывя по течению времени. Иногда им казалось, будто они спят и разговаривают во сне. Наконец, и Патрис была в этом уверена, Милли окончательно отключилась, задышав медленно и глубоко. Теперь Патрис тоже могла задремать. Когда она погружалась в сон, из тьмы ночи возникло лицо Лесистой Горы. Резко дернувшись, Патрис пришла в сознание. После того случая в Вашингтоне, когда она в полусне вспомнила о нем, ей удавалось не думать о Лесистой Горе. Но все же они занимались любовью и смотрели друг дру