Когда моя учительница Айина объясняла мне творения древних вождей и излагала основы современной политики, я видел лишь ее шею, а точнее – то место на затылке, где начинались высоко подколотые волосы. Слушал, как объясняет она мне основы торговли, ее тайны и особенности, но мечтал я с открытыми глазами, не в силах отвести взгляд от таинственного затененного места между ее грудей, видимого между застежками кафтана.
Мы часто занимались игрой, которая была тренировкой торговых умений. Называлась она тарбисс. Я любил в нее играть, но с некоторого момента постоянно проигрывал. Меня меньше интересовало, могу ли я выторговать у Айины редкий черный камень и какую расстановку выдаст мне судьба, чем то, удастся ли мне увидеть в разрезе юбки ее бедро или внутреннюю часть стопы.
Я ведь в общем-то знал, что подрастаю и начинаю становиться мужчиной, но не предполагал, что будет это подобно пожару в степи. Думал, начну желать женщин так, как желал получить собственного коня или поглядеть на выступления акробатов. Такое желание, из-за отсутствия возможности его реализовать, легко будет игнорировать и подавлять. Не понимал я, чем являются все те огненные эмоции, о которых я читал у поэтов. Не думал, что это будет словно обезоруживающая тоска по дому – и горячка пополам с жаждой посредине пустыни одновременно.
Я знал, что ожидает меня женитьба на одной из княжон из старых амитрайских родов, может на дочке владыки какого-то чужеземного края. Что кроме этого будет у меня несколько конкубин. Но знал я и то, что ни одну я не выберу сам согласно приказанию сердца и что совершенно нет способа, чтобы одной из них сделалась Айина, моя учительница.
Так вот вся страна умирала от жажды – и я тоже. Только что люди мечтали о воде, а я сох, вожделея тела Айины.
Мой отец повелел выделять корм для скота и подвозить воду из рек в некоторые города. Из прибрежных провинций двигались наполненные водой бочки, целыми обозами, чтобы выдавать ее людям по подойнику ежедневно.
Азиль – река, текущая через столицу, выглядела уже мельче чем обычно и лениво несла свои воды руслом, как широкий пояс серого, растрескавшегося под солнцем ила.
Не мог я вспомнить лица Айины, едва лишь та исчезала с моих глаз. Знал, что глаза у нее синие, чуть раскосые, и что есть сплетающиеся в кольца и локоны волосы цвета ночного летнего неба. Иссиня-черные. Помнил ее нос, узкий, словно нож, и полные губы с легко опущенными уголками, но это были лишь слова. Не мог я увидеть этого глазами души, хотя очень старался. Казалось мне, что лицо учительницы находится за некой завесой и что вот-вот я сумею его увидеть, но едва представлял себе ее глаза, как исчезали губы, а когда вспоминал ее волосы, исчезало все лицо. Я лежал ночами, сжимая железный шар желаний, полученный от Ремня. Шар, к которому настолько привык, что, едва мне становилось плохо, тянулся я к нему совершенно непроизвольно. Порой он выпадал из моей руки, только когда я засыпал.
Колодцы на дорогах приходилось окружать отрядами, чтобы не вычерпали их до дна. Повозкам, груженным бочками, тоже приходилось ехать под защитой всадников. Дурра сохла на полях, а початки были размером не больше детского кулачка.
Я старался победить сжигающее меня желание и заняться чем-то другим. Но даже наука сделалась монотонной. День за днем дворец жил лишь дождем, водой и урожаем. Беспрестанно пересчитывались стратегические запасы и решалось, как стране дожить до следующего года. Поскольку, как и другие, сам я не мог отыскать ни одного доброго совета, чувствовал себя измученным этим.
Все чаще мы получали беспокойные донесения. От комендантов военных гарнизонов, от городской стражи, от чиновников и шпионов. Повторялась в них одна-единственная фраза, что ее шептали на базарах, в придорожных корчмах, на шляхах и площадях: «Гнев богов». Не было ничего странного в том, что, когда происходит нечто дурное, люди подозревают в этом волю богов. Но в империи моего отца сплетни о старых богах были действительно опасны и, как ни крути, политичны.
Мне следовало бы рассказать, как выглядел Амитрай во времена, когда мой дед воссел на Тигрином Троне. И постепенно – но не сейчас – я об этом расскажу. Хватит вам знать и то, что, когда на базарах шептали о гневе богов, имели в виду богов старых. Великую Подземную Мать и ее слуг. Азину, которой перед каждой страдой приносили десятки жертв кровью пленников. Двух Лунных Братьев, которые были патронами мужчин. Кодекс Земли, который регулировал не просто каждый шаг человека от рождения до смерти, но и почти каждое слово, которое тот произносил.
В том Амитрае человек почти ничего не имел в собственности. Все было посвящено богам, и все им же принадлежало. Конечно, их видели настолько же редко, как и теперь, здесь либо где-то еще. Однако амитраи верили, что они – народ, который является собственностью Подземной Матери, и что все покорения земель – суть восстановление ее наследства. Верили, что, когда они покорят весь мир и отдадут его Матери, возвратится Золотой век. Век избытка, счастья и любви. Время, когда люди не обладали плотью и всё – и все – были единым. Тогда-то расколовшийся надвое мир срастется наново. Не будет дня и ночи, мужчин и женщин, добра и зла, но настанет гармония единства.
Мы, кирененцы, верим в кое-что иное. В упорное Странствие-Вверх к просвещению и гармонии с Творцом. Верим, что существуют разные дороги, и многие из них, которые ведут Вверх через непростой труд бытия справедливыми, милостивыми, свободными и добрыми, являются верными. Однако всякий идет сам и должен выбирать свой путь. Боги – странные создания, появляющиеся на земле, – тоже движутся своими путями, как и прочие создания. Одни идут Вверх, а другие утрачивают свой путь, как и люди, но это не имеет значения. И мы заставили Амитрай принять эту философию.
Постепенно, шаг за шагом, мы позволили людям соединяться в семьи, жить вместе, строить дома, копить достаток и самим воспитывать детей. Мы позволили им идти Вверх и выбирать пути. Мы позволили им помнить о древних языках и обычаях стран, из которых они происходили, прежде чем были покорены империей; позволили им поклоняться старым богам, если только они оставались послушны нашим законам и Тигриному Трону.
Но пришла сушь, а с ней голод и болезни, и на базарах принялись шептать о гневе богов.
Старых богов. Тех, кого оскорбили.
И о пророчице, называемой Огнем Пустыни. Высокой женщине, скрывавшей свое лицо под капюшоном и присланной разгневанной Подземной Матерью, бичующей непослушный народ огнем суши.
– Отчего это имеет такое значение? – спросил я у Ремня за завтраком. – Ропщут, поскольку страдают. Дождь пойдет раньше или позже. Это жестоко, что некоторые умрут, что год окажется хуже, но ведь мы можем поднять налоги в провинциях, которые не пострадали. Можем вырастить там стада, которые отдадим страдающим во Внутреннем Круге. Дождь когда-нибудь да пойдет. Мы ведь привозим воду, раздаем ее. Раздаем и пищу. Они видят, что отец им помогает. А дождь пойдет. Пройдет время, они забудут о суши. Точно так же, как и о пророчице.
– Хотел бы я, чтобы ты оказался прав, – сказал Ремень и хмуро взглянул в свою чару с ореховым отваром. – Скажи, какова самая ценная вещь, которую мы дали амитраям?
– Мы, – рассмеялся я. Он дал мне подзатыльник, но тоже улыбнулся. – Мы дали им свободу, – я сделался серьезен. – Есть ли сокровище больше? Они могут общаться друг с другом, невзирая на касты, но никто их к этому не принуждает. Старые рода все еще держатся своих каст, если того желают. Мы дали им закон. Каждый может выбирать дорогу. Может работать в поле или торговать, или вступить в армию.
– Каждый? – спросил он насмешливо. – Тогда как же происходит, что все хируки трудятся на полях синдаров? Ни один из них не любит торговли?
– У них нечем торговать. Однако некогда за то, что они покидали свое село, ожидала их смерть, а теперь они могут идти, куда захотят, и делать, что пожелают.
– Тогда отчего они этого не делают, Молодой Тигр?
– Потому что не умеют! – разозлился я. – Ты снова перекручиваешь слова. Ясно, что, если сотни лет каждый мог их убить, поскольку были они низшей кастой и ничем не отличались от рабов, они еще долго пребудут во тьме. Однако, насколько я знаю, синдарам нынче приходится им платить. Во всех селениях есть имперские учителя. Может, их дети…
– И наверняка синдары этому радуются.
– Полагаю, что так и есть, поскольку теперь они могут богатеть. Когда заплатят людям и отдадут налоги, что останется, берут себе. Тогда же они не обладали ничем.
– Уверяю тебя, что и тогда они умели обогащаться. У них были свои способы. Жрецы не держали все в тех своих Красных Башнях. Потому мы пришли к мысли, что хирукам мы не дали ничего. А что мы дали синдарам?
– Ты прекрасно знаешь, что мы еще не закончили! Миновало всего три поколения! Мы же пытаемся вылечить всю страну! Ты должен обладать большим уважением к тому, чего достиг мой отец и твой повелитель!
– Хо-хо, Молодой Тигр будет пугать меня изменой. Это так, как если бы я бил тебя, тохимон, всякий раз, когда не знал, что сказать.
– Я спрашивал лишь, отчего Тигриная Империя должна бояться одной безумной женщины. Мало ли пророков странных культов, что орут на площадях? Мы настолько слабы? Хватит нескольких недель жары?
– Она – другая. Где бы она ни появлялась, там остаются ее соратники. Надевают кастовые одежды, снова строят Красные Башни. Отдают свое имущество храму.
– Почему?
– Известно немногое. Ритуалы ее тайные. Ее речь – обычные угрозы, старые сказки о Подземной Матери, которую дети ее должны накормить, и все те же картины нового, сросшегося мира единства. Без разделений, без несправедливости, и все такое. Есть у нее и новые вещи, которые она добавила к старой вере, но и это ничего не объясняет. Значимо лишь то, что она раздает воду и еду. И, согласно тому, что присылают мне в рапортах, дает людям источники.
– Как это «дает источники»?