– Зачем нам самим управляться с веслами, – говорит кто-то из них. – Да и дома они пригодятся. Мне придется освободить троих в этом году, а потому нужно докупить, ибо некому будет работать.
– А что с ними будет?
– Получат браслет свободного по моему знаку и марку серебром и пойдут себе. Хотя Кидылай наверняка останется. Он уже старик. Привык к Побережью Парусов. Привык говорить что пожелает и пользоваться своим умом. Выстроит себе дом и дальше останется у меня, но тогда мне придется что-то ему платить. Договоримся. Посмотрим, что скажет женщина.
На торжище – толпа. Рабы сидят в палатках, скованные железом по рукам и ногам. Некоторые больны, некоторые ранены. Между загородками ходят покупатели, осматривают, дергают за волосы, ощупывают мышцы, заглядывают в зубы. Женщины сидят уже голыми – нет смысла то и дело срывать одёжки и сражаться с цепями. Кошмарное зрелище. Во мне все переворачивается, когда я на это смотрю.
Вспоминается послевоенная Африка.
Меня к этому приготовили. К публичным казням, к виду рабов, к разным вещам. И я знаю, что ничего не изменю.
Мне нечего предложить им взамен. Сами толкайте свои плуги? Изобрести им трактор?
А потому интересуют меня исключительно лица. Я ищу.
Человеческие глаза, рты, в которых сидят в два раза меньшие, но в два раза более крупные зубы, округлые кончики ушей. Волосы, которые заканчиваются над затылком, а не тянутся между лопатками, словно конская грива.
Я ищу людей.
Десятки раз нахожу тех, кто свернулся в клубок, со взглядами, устремленными в землю, и осторожно приподнимаю им голову. Продолговатое лицо, влажные глаза, как овальные капли смолы, нос узкий, будто плавник, и мелкие белые зубы, подобные зернам риса.
Ничего.
Зато встречаю Людей Змея. Видимо, полные экипажи тех кораблей, которые приплыли ночью. Не вижу, чтобы они что-то покупали. Однако крутятся среди палаток и заглядывают рабам в лица, словно кого-то ищут.
Так же, как и я.
Не нравится мне это.
Но я не нахожу моих пропавших и никакого от них следа. Никто не реагирует на крики по-английски, никто ничего не знает.
Камнем в воду.
Послезавтра мы отплываем. Я хожу среди прилавков и ищу что-то, что может заменить мне кофе, чай и табак. Нюхаю какие-то семена, большие овальные орехи, похожие на миндаль-переросток, разнообразные травы. Показываю купцам трубку и объясняю, чему именно она служит. В конце концов получаю мешочек неких таинственных листьев. Покупаю ради эксперимента, как и орехи, потому что у них славный освежающий запах. Получаю также спрессованные липкие фрукты, очень сладкие, которые заменят мне заканчивающийся мед. Покупаю также новый плащ и штаны, новый котелок. Возобновляю припасы, но нигде не нахожу предметов с надписью «Made in Taiwan», никаких земных артефактов.
На борт всходят купленные экипажем рабы. Более пятидесяти человек. Обычно – молодые мужчины в призывном возрасте. Мне они кажутся детьми. Станут жить в трюме между палубами и обслуживать узкие, почти четырехметровые весла, опускаемые через клюзы в бортах.
Моряки снимают с них оковы, что я воспринимаю с облегчением.
Один из моряков, по имени Этиль Крылатый Щит, покупает стадо коров и сходит с корабля. Останется в городе, собирается гнать стадо домой сушей.
Во время своего хождения между домами и прилавками я натыкаюсь на мастерскую резчика по камню, который делает памятные надгробные плиты. Это кусок скалы, где сложены слои светлого и темного камня. Мужчина отбивает кусок скалы, оставляя светлую плоскую поверхность, на которой вырезает разные картинки, представляющие сценки из жизни мертвеца, украшает их узорами и вырезает надписи:
Буквы пробивают светлый слой и доходят до темного минерала под низом, а потому они очень отчетливы. В мастерской все время слышен грохот долота и молотков. Корабли возвращаются, у резчика полно работы. Я покупаю себе два крупных куска доски и роюсь в кострищах, подыскивая соответствующие куски угля. Когда делаю набросок, вокруг меня собирается небольшая толпа. Дети заглядывают мне через плечо, зеваки смеются и дают добрые советы.
У резчика больше заказов, чем времени, потому мне приходится убеждать его золотым гвихтом. Тогда он бросает все, и я для него – клиент года. Он даже перестает помогать мне советами, соглашается и на то, что камни должны стоять у дороги, а не на обрыве.
Образец несложен, а потому не отнимает у него много времени. Две плиты. Одна с выразительной надписью по-английски:
Надпись на второй выполнена рунами Побережья и сообщала, что некий Ульф Нитй’сефни заплатит серебром за известия о четверке Деющих с рыбьими глазами, которые… и так далее. Над этим выбиты четыре лица, которые я набросал на доске, пользуясь цифралом и высвечивая себе их образы на изнанке век. Картинки были стилизованы и упрощены так, чтобы нарисовать их углем на доске, а потом вырезать в камне, но я сохранил характерные черты. Если мои лишенцы увидят их и вернутся на Землю – подадут на меня в суд.
Я стоял у каменщика над душой, пока тот резал глаза. Предупредил, что, если сделает тем демонам нормальные глаза, они начнут видеть и наверняка призовут холодный туман.
Он резал и ни о чем не спрашивал.
Ты можешь быть безумцем, если богат.
Проведал я и Копченого Улле. На этот раз я не падаю с крыши и ничего не втыкаю в стены. Просто оставляю ему еще один гвихт на будущее и напоминаю, что именно я ищу.
– Один Змей снова расспрашивал о тебе, – говорит он. – Не люблю такого. Не люблю, когда они ко мне приходят. Мешают делам. На этот раз он спрашивал именно о тебе. Об очень высоком рослом муже, называемом Странствующий Ночью. Я сказал ему, что пару дней тебя не видел, но слышал, что ты бился в Кругу Огня из-за какого-то коня. Только это и сказал ему. Я так думаю, потому как после снова очнулся, будто от сна, а Змея не было.
Я киваю и даю ему тот гвихт на всякий случай.
Люди Змея начинают всерьез меня интересовать. Проблема в том, что их нигде не видно. Напрасно искать их на улицах, на ярмарке или на холме советов. А потом выскакивают, словно чертики из коробочки. В закоулке. В Кругу Огня. На торге невольников. Знают, что их не рады видеть, но и не скрываются. Просто появляются, где захотят, решают свои дела и внезапно исчезают.
Как змеи.
Последние часы я провожу на набережной, попивая дорогое, по идее хорошее, пиво, и осматриваясь. На самом деле – просто сижу и думаю. Уже чувствую, что ничего не решу в порту Змеиная Глотка. Пришло время дороги в страну Змеев. Знаю, что путешествие на корабле вверх по реке сохранит мне массу времени, но все равно меня охватывают сомнения, которые мой знакомый капитан называл «портовостью». Это психическая болезнь, связанная с невозможностью выйти из порта. Потому что авария, потому что нужно поменять чип на моторе, потому что кто-то не вернулся. Потому ходишь туда-сюда и ждешь. В порту.
Я снова проведываю базар. Покупаю черную куртку с капюшоном: увы, тех, с эмблемами Змеев, никто не продает. Моток приличной веревки и вязку заморских зелий, которыми женщины чернят брови. Деготь или какую другую мазь найду сам, пусть бы и на корабле. Краску, которой можно имитировать татуировку, сделаю из сажи, смешанной с жиром, красную – из охры. Амулет у меня есть. В случае необходимости издалека могу сойти за одного из них.
За единственным исключением, о котором Лодовец как-то не подумал.
Нужно было выслать недомерка.
Отплываем на рассвете, когда я еще сплю. Никто меня не будит и ничего от меня не хотят, но я чувствую, что-то изменилось, и сразу вскакиваю. Слышу топот ног на палубе и шуршание разнообразных предметов, как причальный канат с хлюпаньем падает в воду, а потом глухие удары барабана и весел. Скрип держателей, неровный плеск воды. Скрип, плеск.
Река плещется в борта. Не слышно, слава богу, ни свиста бича, ни стонов.
Мы плывем.
Я одеваюсь, пристегиваю пояс с мечом и ножом, после чего выхожу из-под палубы и смотрю на уплывающие берега; мы минуем десятки «волчьих кораблей» идентичной, словно регатного класса, конструкции. Идентичных, вплоть до глубокой щербины на релинге правого борта. Минуем побережье с конторами, и я смотрю на дом Копченого Улле, на корму стоящих подле пирса кораблей.
Я только привык к этому городу, а теперь снова в неизвестность.
Они приветствуют меня, радующийся пути Грюнальди подает мне рог с приправленным специями пивом.
Пиво на завтрак, обед и ужин. Оно питательное, кроме того, в процессе изготовления его проварили, а небольшое количество алкоголя еще и дезинфицирует, потому оно безопаснее воды, зараженной всем, что в нее упало: навозом, просачивающимся сквозь землю, бактериями холеры, дизентерии и невесть чего еще. Вот только мы эдак посадим себе печень и помрем от алкоголизма.
А больше всего мне хотелось бы почистить зубы.
Спрашиваю его, что делать, если нужно по нужде, а мы на корабле. Получаю очевидный ответ: Грюнальди кивает на воду за бортом.
Сомнения у меня возникают только при виде некой женщины, что прохаживается по бревнам причала и глядит на наш корабль из-под ладони, прикрывая глаза от утреннего солнца. В результате я встаю на противоположном борту, поскольку мне кажется, что экипажи кораблей, стоящих на якоре на противоположном берегу фьорда, скалистом и безлюдном, – суть мужья бывалые, которых не оскорбит такой вид.