Однажды ночью мы вышли на бегущий сквозь лес тракт и решили пройти по нему хотя бы часть пути, пока не сориентируемся, где находимся. Брус вынимал «глаз севера» через какие-то промежутки времени, но мне не нравилось его непроницаемое выражение лица, когда он поглядывал то на амулет, то на звезды.
Идя вдоль тракта, мы наткнулись на солдат. Было их двое, и сразу стало понятно, что это не патруль, и они не принадлежат к победителям.
Это были наши солдаты.
Встретили мы их перед самым рассветом.
Они стояли на дороге. Один с копьем в руках, второй с мечом. Не было у них ни щитов, ни панцирей, голова одного перевязана пропитанной кровью тканью.
– Кто вы такие? – крикнул тот, что с копьем, едва нас увидав.
– Сворачиваем в лес, – прошипел Брус.
Из леса, однако, вышли еще трое, ровнехонько из того места, куда мы собирались свернуть.
Эти носили фрагменты доспехов, но настолько ржавые и грязные, что их цвета было не разобрать. Выглядели они так же несчастно. Я уже знал, что они не перешли на сторону Подземной, а потому обрадовался, увидев их.
– Я спрашивал, кто вы такие? – закричал копейщик. – Селяне?
– Да получше тебя, солдат, – рявкнул Брус. – Отряд, звание, имя?!
Они встали вокруг нас. Как-то нагловато, с мечами в руках. Это мне не понравилось.
– Нынче, – отозвался один из них, с перевязанной рукой, носивший погнутый шлем, – это, пожалуй, тимен «Мертвяков», нет?
– Позвольте нам пройти, – попросил я. – Мы тоже убегаем от армии Нагель Ифрии.
– А разве мы куда убегаем? – сказал другой солдат. – Куда бежать? Мы уже трупы. Где ты был, когда нас били? Когда свои бьют своих, миру, думается, конец. Теперь только своя задница важна.
– Что у вас в корзинах? – Копейщик нервно облизал губы. – Поставьте их на землю и ступайте себе.
– Не, – отозвался еще кто-то. – Оне нас видывали. А бают, шо таких, как мы, господин, жертвуют на Башнях. И платят за вести.
Брус отстегнул корзину и поставил ее на землю.
– Делай, как я, – сказал. – Сними корзину, Арджук.
Я снял корзину и едва успел ее поставить, как раздался свист.
Когда поднял глаза, копейщик шагал вслепую, с расставленными руками, а из его рта текла кровь.
Я видел, как Брус поворачивается с мечом в одной руке и посохом во второй, как на него обрушиваются двое солдат, размахивая мечами, а остальные бросаются в мою сторону. Я провернул кончик посоха и взмахнул им, чувствуя, как клинок высовывается с другого конца и блокируется защелкой. Солдат, стоявший ближе ко мне, закрылся мечом, а потому я ударил его другим концом повыше локтя и ткнул копьем в лицо.
Закрутил посох вокруг тела и воткнул клинок ему в живот раньше, чем он успел понять, что я делаю. Я тысячи раз делал это разными копьями или палицами с обернутым кожей концом, но впервые почувствовал, как острие входит в тело.
Солдат вытаращился, глядя в остолбенении, как красная сталь выскальзывает из его внутренностей, а потом я влупил ему в висок вторым концов посоха, чтобы убрать его с дороги. Второй, стоявший за ним, успел, однако, заслониться от удара копья и оплел его рукой, поймав клинок где-то у себя под мышкой.
Я провернул свой конец и выхватил меч, после чего ударил его в висок. Он заслонился своим щербатым клинком, и в этот момент раздался металлический лязг, и шею его внезапно оплела цепь с мелкими звеньями. Я отскочил в сторону, воткнув меч ему глубоко под мышку.
Брус стоял над подергивающимися на тропке солдатами, а цепь спускалась из конца его посоха странника. Он дернул им назад, опрокидывая солдата, и расплел цепь, втянувшуюся внутрь, после чего надел деревянную заглушку и закрутил ее. Спрятал с другой стороны меч, и посох вновь стал лишь посохом.
– Я забыл тебя спросить, как вынимать цепь, – сказал я.
– Спрашивать не стоит, – ответил он. – Посох шпиона дает массу возможностей. Нужно немало тренироваться, чтобы быстро выбирать.
– Я думал, ты хочешь отдать им корзины, – сказал я. У меня начали подламываться ноги.
– Нет. Просто с корзиной за спиной неудобно драться.
Мне пришлось присесть на землю. Я чувствовал себя слабым и ужасно измученным, словно вышагивал без передыху пару дней. Смотрел на своих собственных солдат, которые не перешли на сторону врага, не сдались, а теперь в награду за это сделались добычей в лесах, а после оказались убиты тем, кому они сохранили верность. Мир стал слишком сложным и непонятным.
Я смотрел на серое лицо с застывшим выражением страдания – на того, которого я ударил в живот. Глаза его были широко раскрыты.
Солдат, которого я проткнул мечом, был жив, хрипел и сражался за каждый вдох. Еще один чуть шевелился, царапая пальцами песок, а другой отчаянно стонал. Брус вынул из-под полы короткий, широкий кинжал и подошел к нему.
– Брус! – крикнул я.
Он не отреагировал. Присел у солдата, бережно обнял его за плечи, а потом резко уколол в затылок. Тот отчаянно дернулся, его стопы задрожали, царапая подкованными подошвами траву и утоптанную землю тракта.
Стоны прекратились.
Я воткнул взгляд в землю, видя, что мой товарищ склоняется над следующим умирающим.
– Нет… молю… нет… мама… – услышал я, а потом раздался короткий отчаянный крик.
Ранее мне казалось, что побежденные в бою умирают моментально и без лишних страданий. Я не понимал, что, даже пробитый мечом насквозь, человек может умирать часами.
Я слышал, как сапоги солдат скребут по земле, пока Брус – одного за другим – волочет их в лес. Потом он обыскал кусты и бросил на тропу два подранных, многократно залатанных мешка.
Я молчал. Брус высыпал содержимое мешков, но там было немного: какие-то тряпки, погнутый кубок, заплесневевший кусок сыра, обернутый промасленной бумагой. Нашел он плоскую, почти пустую баклагу и, держа ее между коленями, облил водой окровавленные ладони и нож.
– Война – это триумф необходимости, – отозвался он, смывая кровь и методично протирая руки. – Слишком часто ты делаешь не то, что правильно или благородно, а то, что необходимо. Они решили, что могут нас ограбить и убить. Были голодны, растеряны и брошены. Поэтому нам пришлось их убить. И поэтому пришлось все закончить, когда они были побеждены. Взять их в плен невозможно. Оставить же умирающими на дороге – слишком жестоко и опасно.
Я молча кивнул.
Чувствовал лишь усталость.
Мешки и мечи мы выбросили в кусты, пятна крови на дороге присыпали пылью.
Шли мы дорогою ночь напролет, потом нашли ручей и, идя его берегом, углубились в лес, чтобы умыться, напиться и передневать в густых зарослях. Следующей ночью мы вернулись на дорогу.
Тогда впервые встретили мы обычного путника. Едва установились сумерки, мы услышали топот и сразу отпрыгнули за деревья, где упали плашмя на землю, пережидая, пока путник проедет.
Это был одинокий всадник, быстро скачущий на большом пятнистом коне. Только это я и успел заметить. Мы обождали, пока не стихнет топот копыт, затем еще немного, а позже двинулись дальше. Ради уверенности – через лес.
Полагаю, мы были попросту уставшими. Другое дело, что, опередив нас и притаившись в кустах в двухстах шагах дальше, он сидел совершенно тихо. Даже конь его не издал ни единого звука.
– Добрый вечер, путники, – раздалось из темноты.
Мы оба замерли, приготовившись к прыжку и стискивая пальцы на древках посохов странников. Он сидел на лежащем коне. Зверь дернул головой и встал на ноги, а всадник лишь покачнулся в седле, съезжая на тропу.
Была на нем кирененская куртка с клановой оторочкой, шляпа путника, напоминавшая плоскую миску, нож на левом бедре, меч у седла и лук на спине. Мы смотрели на него в остолбенении.
– Я заметил, что вы спрятались, когда я проезжал мимо. Идете ночью и прячетесь от каждого, а потому вы наверняка неопасны. Позвольте взглянуть вам в лица. Чуть приподнимите шляпы, спасибо. Я Лемех, сын Корабела, кай-тохимон клана Гусей.
Мы молчали.
Он казался нереальным. Это был сон или сказка. Он просто не мог существовать на самом деле.
– Я взглянул в ваши лица. Теперь знаю, что могу вам доверять. Вижу лица людей светлых и бывалых. Но вижу и усталость, вижу долгую дорогу, вижу страх преследуемого. Оттого скажу так – посетите мой дом. Единственный в этой пустоши. Отдохните, поешьте и искупайтесь. А взамен расскажете мне, что происходит в мире. Я был в селении Хазил Гир за лесом, но там все как с ума посходили. Бредят, словно у них горячка. Вы идете издалека, а потому наверняка что-то знаете.
– Благодарим, господин, – ответил Брус. – Мы – синдары. Я зовусь Тендзином Бирталаем, а это мой племянник Арджук Хатармал. Вскоре будет чиновником. Мы возвращаемся домой.
Дальше мы пошли, держась за упряжь его коня. В сторону от дороги каменистой тропкой, потом через рощу. А потом я чуть не вскрикнул от удивления.
Дом Лемеха выглядел как кирененское имение с картинки. Выстроенное четырехугольником, с покрытыми черепицей, четырехскатными двойными крышами, стоящее над ручьем. Я видел теплый свет, бьющий из окон, и дым, поднимающийся из труб.
Мне казалось, что я вижу сон, когда проходил двухскатными воротами и смотрел на домочадцев, вышедших навстречу. Последний раз такие платья и кафтаны, покрытые вышитыми листьями и геометрическими узорами, я видел в Облачных Палатах.
– Приветствуем в нашем доме, странники, – сказала темноволосая женщина, держа поднос, на котором стояли две маленькие чары с ореховым отваром и два пирожка.
Брус поблагодарил, беспомощно осматриваясь вокруг, после чего понюхал отвар, словно видя его впервые в жизни. У меня была роль попроще, не приходилось даже притворяться. Я просто таращился широко открытыми глазами, как одуревший.
У нас забрали корзины, а потом провели в баню, выложенную светлым отполированным камнем. Везде были лампы, на гладких досках стояли декоративные деревца в керамических горшках. В бане приготовили два огромных ведра, полных парящей воды, на столе лежали полотенца, стояла миска с вытяжкой из мыльянки и губки.