А по этому мосту вышагивал высокий мужчина с зачесанными на затылок темными волосами, одетый в темный костюм и черную рубаху, с наброшенным на плечи плащом.
– Кто ты! – крикнул он на языке Побережья. – Откуда знаешь слово «Акен»? Что делаешь на Земле Змеев?!
– Доктор ван Дикен, я полагаю? – сказал Драккайнен по-английски и спрятал меч в ножны.
Тот окаменел.
– Грим! – сказал. – Загримировали тебе глаза! И нос! И даже уши!
Развернулся:
– Прошу за мной.
За спиной Драккайнена раздался слитный скрежет десятка клинков.
Первый шаг решил дело.
Ван Дикен вышагивал, вея полами плаща, а мост распадался сразу за Драккайненом, разделялся снова на маятники, шестерни и вращающиеся, будто лопасти, клинки. Там, где они шли, были видны железные стены и коридоры, но за спиной все было движением, вращением, свистом и скрежетом вертящихся частей.
Комната была округлой и стальной, как и все здесь. Вызывала мысль о викторианском пароходе или локомотиве. Кованая железная мебель, украшения, а между ними – шипы, пол, похоже выложенный из треугольных элементов – будто стальных зубов. Все это могло в любой момент распасться в хаос и движение обращающегося железа.
– Господин ван Дикен, – начала Драккайнен. – Я – спасательная группа. Приехал вас эвакуировать.
– Эвакуация… – сказал ван Дикен. – Через четыре года, четыре месяца и двадцать два дня. Эвакуация.
– Где остальные?
– После происшедшего на станции нас уцелело четверо. Мы пошли каждый своей дорогой.
– Почему?
– Было слишком опасно. Каждый продолжал миссию, как ему казалось правильным. Присаживайтесь, господин…
– Драккайнен.
– Драккайнен. Скандинав?
– В некотором смысле, я из средней Европы. Финляндия, Польша, Хорватия.
– Средняя Европа… То есть Восточная, верно? Непослушные провинции России. Изменчивые, прокапиталистические, ксенофобские, шовинистические, недисциплинированные. Такие себе сельские мудрецы из страны медведей. К счастью, это другой конец космоса, господин Драккайнен. Мы можем не обращать на это внимания.
– Что произошло на станции?
– То, что всегда происходит, когда темные люди оказываются перед лицом прогресса. Открытия, которые делают возможным все, а они их прячут в свой консервативный ящик. Будущее принадлежит отважным. Тем, кто не боится менять мир. Изменения – соль жизни. Мой дом – исключительно изменения. Он их символ. Вы заметили?
Драккайнен поднялся.
– Расскажете мне об этом по дороге. Собираемся.
– Выпейте коньяка. У меня здесь есть все, в том числе коньяк. Ох, прошу прощения, вы наверняка предпочтете водку. Посмотрите только.
Ван Дикен отворил шкафчик и достал две хрустальные рюмки.
– Этот мир дает неограниченные возможности. Парадокс состоит в том, что те, кто здесь живет, слишком темны, чтобы ими воспользоваться. Однако некогда они это умели – вы видели, что они сделали с горами? Захватывающе! Magnifique! Только взгляните: поднимаю рюмку – видите, как она потеет? Как орошается изнутри? Это делаю я. А propos, вы ведь видели моих «сверчков»? Видите, как она делается тяжелой? Наполняется. Я создал водку. Холодную. Прошу, не бойтесь. Как там у вас говорится? «На здоровье»?
Драккайнен взглянул на рюмку:
– Отсюда и Босх? Вы его создаете? Зачем?
– А вы не понимаете? Создаю, потому что хочу. Потому что этот мир дает мне такую власть. А Сад – чудесная аллегория власти, какой, по мнению Босха, Господь обладает над людьми. Ад и Небеса. Сад наслаждений и Сад страданий. У меня есть мой народ. Народ, из которого я выковываю нечто новое. Я делаю так, что они проходят исторические изменения. Из средневековых троглодитов с мечом – в Новых Людей! В этой долине вы видели процесс воспитания. Награда и наказание. Те, кто наказан, мечтают о награде. Те, кто был награжден, знают, за что сражаются, у них есть мотивация.
– Но зачем?
– Потому что это власть, господин Драккайнен. Я – власть. Я – бог. Так неужели вы полагаете, что я дам себя увезти на ту тесную, грязную, перенаселенную планету, чтобы там кто ни попадя говорил мне, что я должен делать? Размахивая заплесневевшей буржуазной демократией? Затхлыми понятиями добра и зла?
Он сплел руки на покрытом узорами стальном столе и склонился к Драккайнену:
– Скажите мне, где я ошибся? Вы должны были попасть в Змеиную Глотку. Отчего мои люди там вас не нашли?
– Они нашли.
– Тогда почему вы живы?
– А вы приказали меня убить, ван Дикен? Земляка? Землянина? Европейца? Того, кто прибыл вас спасать?
– Спасать? От чего?
– Вы приказываете похищать детей? Превращаете их в чудовищ?
– Насколько мы далеко? Как долго летит сюда свет, Драккайнен? Сто тысяч лет? И вы влечете сквозь весь космос свои идиотские, ничего не значащие нормативы? Абсолюты, в которые никто, кроме вас самих, не верит? Здесь и добро, и зло – лишь в вашей голове. Что вас так возмущает? Что я делаю воинов из людей, которые слишком молоды? Они в том возрасте, в котором лучше всего для этого подходят. Их мозги не затемнены сомнениями, и они еще не знают страха. Не боятся смерти, потому что ее не понимают.
Драккайнен встал и поднял рюмку:
– Знаете что? Вы арестованы, доктор ван Дикен. Я арестовываю вас за нарушение конвенции о невмешательстве в ксеноцивилизацию, а также за убийства и военные преступления.
– Как вы смешны! Как ужасно гротескны! Я боюсь, Тото, что ты уже не в Канзасе.
Драккайнен наклонился и медленно вылил водку перед ван Дикеном на стол.
– В Канзасе ты, самое большее, получил бы пожизненное, Волшебник из страны Оз. Проблема в том, что сюда прислали не Дороти. Я должен был тебя эвакуировать. Но приоритет звучит: убрать бардак. А ты, ван Дикен, просто квинтэссенция бардака.
Ван Дикен тоже встал.
– Славно поговорили, честное слово. Я с радостью услышал язык родной планеты и снова ощутил вонь буржуазного ханжества. Прекрасное лекарство от ностальгии. Увы, разговор этот делается досадным, потому будем прощаться. Прощайте, господин Драко. La conversation est finis.
Все происходит мгновенно. Часть комнаты, в которой сидел ван Дикен, провернулась внезапно вокруг оси, заслоняясь стеной. Одновременно пол разъехался на треугольные части, и вся комната разложилась, распадаясь на фрагменты, ставшие частями гигантских кос, обручей и маятников.
Только вот Драккайнен уже был в боевом режиме. Элементы, из которых состояла крепость Шип, были достаточно велики. Они равнялись фрагментам авианосца и не могли разогнаться до большой скорости с нуля. Даже если не понять, что их разгоняло, они были материей. Сталью, железом или каким-то сплавом.
Двигались быстро, но Драккайнен двигался быстрее. Когда пол распался, он сделал шаг к одному из вращающихся фрагментов и поехал вместе с ним в хаос клубящегося железа. Прежде чем элемент, на котором он стоял, перевернулся вверх ногами, он перескочил на пролетающий рядом шатун, потом – на острие маятника и стоял на нем, держась за ось, на полукруглом фрагменте под ногами, потом перескочил на титанические спицы какого-то колеса, оттуда – на огромные, словно крепостные стены, зубья великанской шестеренки, с которых соскочил до того, как они сплелись с другой шестеренкой, пробежал по какому-то монструозному рычагу, проскочил над огромной, словно крыло самолета, косой, проехал кусок пути на другом клинке – и двигался так, на одном инстинкте и чувстве равновесия, все ниже и ниже. Знал, что хватит одной ошибки, чтобы он оказался перемолот и распылен на кусочки, словно утка в турбине. Это был пазл. Чисто мануальное искусство. А он был в этом хорош.
И был куда быстрее механизма.
Цифрал рисовал ему движение следующих частей, но было видно, как те распадаются. Хуже всего были обручи. Каким-то невероятным образом они могли вертеться одновременно в нескольких направлениях, словно у них сразу две оси, и все складывалось и раскладывалось плавно, вертясь быстрее, но для боевого режима это было сонное, неспешное движение. А все, что наклоняется в одну сторону, должно повернуться и в другую; что возносится, должно пасть, а что закрыто, в условиях постоянного движения должно раскрыться. Это был пазл, а у пазлов есть правила, даже если они состоят из невозможных фигур.
Поэтому он его решил.
Когда он соскочил с полного язв гигантского кулачка на землю и позволил ему отъехать, сразу же прянул, словно кролик, зигзагами. Должен был скрыться и подождать момента или способа. Бежать или таиться?
Должен был придумать что-то и вернуться сюда через какое-то время.
Мог также воспользоваться убежденностью ван Дикена, что он мертв, и подождать, пока тот покажется.
Надлежало прибраться. Только хватит ли убийства ван Дикена? Как остановить Механический Ад? Как разогнать Сад Земных Наслаждений?
Однако удержание доморощенного бога должно стать лишь началом. Остановкой механизма.
Ему надо отдохнуть и собраться с мыслями.
Он прошел сквозь Ад, сняв одежду и инвентарь. Держал все это при себе и лез голым, как одержимый, между такими же голышами, столь же неторопливо перебирающих ногами. Оставил на себе лишь шлем и сапоги.
Миновал виселицу, а потом большую арфу, с которой как раз снимали полуживого Змея, порезанного струнами почти на кусочки. Он жил и слабо стонал: было видно, что его глубокие шрамы начинают зарастать. Толстая тварь, поросшая бородавками, внезапно схватила Вуко за плечо. Вторая, прикрытая почерневшим шлемом и с хвостом ящерицы, что подрагивал между ногами, схватила его с другой стороны, и обе стали удивительно сильно волочь Странника в сторону арфы.
– Нет, спасибо. Может, в следующий раз, – сказал он вежливо и обронил узел на землю, вместе с мечом, седлом и всем прочим.
А потом сломал жабе обе руки и вбил шлем в голову ящеру сильным ударом с разворота. Схватил тварь за затылок и ногу, после чего метнул ее в струны арфы. Раздался мелодичный скрежет всех струн, а потом ужасный, свиной визг ящера, когда струны принялись врастать в его тело.