— Нет, не там ищите, молодые люди. Не туда стучитесь. Это все люди высокие! А вы бы поменьше кого нашли, из среднего звена. Как правило, там такие дела и решаются, не наверху, — надоумил нас в конце концов один очень сведущий по нашей российской жизни человек. Он же и сказал нам, что, конечно, главное не в шотландце, а в том, что Галка работала референтом в бюро «Асахи». — Иначе и быть не могло. Почему? Потому. Потому что иначе и быть не могло никогда.
Что ж! Прошлись и по среднему звену. Однако, как ни печально, с тем же самым результатом. Нет — и все.
Помню, использовав кое-какие старые свои приватные связи, я вышел даже на такого человека, как И. А. Серов, бывший всесильный шеф КГБ, а тогда, когда все это происходило, — начальник ГРУ. Поскольку формально — да, наверное, и фактически — подобные дела были уже вне его компетенции, он устроил мне встречу с таким компетентным человеком, что уж дальше некуда — тогдашним начальником контрразведки КГБ генералом О. Грибановым. Первый (и очень хочется думать — последний) раз в своей жизни я побывал тогда в главном здании этой всемогущей организации на Лубянке, в строгом, но довольно уютном кабинете генерала — сейчас уже забылось, на каком, кажется, на третьем этаже.
— Нет, вы, уважаемый, ошибаетесь, — терпеливо выслушав мой сбивчивый, но, как мне казалось, достаточно убедительный рассказ, вздохнул он в ответ. — Мне известна вся эта история. Уверяю вас — это не мы. На самом деле причина — это сам ваш шотландец. У нас есть совершенно достоверные сведения, что он давно уже отказался от этого брака. Так что мой совет вашей приятельнице и вам — забудьте о нем. Забудьте — и все. Мало ли чего не бывает в жизни…
Сказал и глядит на меня тем же непроницаемым — только не тухло рыбьим, как смотрел тот, в ЗАГСе, когда валял перед нами дурака, а жестко стальным взглядом. Что же ты такое говоришь, генерал, а? Да как же ты можешь так уверенно, так спокойно врать, глядя собеседнику прямо в глаза? Да этот шотландец прямо сегодня ночью продержал Галку босую, у телефона чуть ли не до утра! И она говорит — просто разрыдался под конец. Как малый ребенок, разрыдался…
А месяца через два-три шотландец этот с чемоданом в руке вдруг позвонил Галке в дверь. Как, каким образом, откуда? Удалось умилостивить наших? Дали визу, наконец?
— Я приехал к своей жене. И отсюда я больше никуда не уйду, — торжественно и очень решительно заявил он, ставя чемодан на пол. — Меня могут теперь только арестовать. Но сам я отсюда больше не уеду никогда… А виза у меня через Финляндию. И ее я получил там…
Надо же! Подумаешь — напугал. Ах, какие же, они все эти иностранцы, дураки! Милые, трогательные, но все-таки дураки… Ну, и дали ему пожить с женой дней пять-шесть: не звери же мы, в конце-то концов. А потом, когда он как-то вышел на улицу, сигарет купить — прямо у подъезда и схватили, затолкали в черную «Волгу», в чем был, и прямиком в Шереметьево, и сразу — в самолет. Галка только всплеснула руками, увидев с балкона, как его запихивают в машину, только закричала, как кричат, наверное, перед смертью… Да куда там! И след простыл.
Нет, это не была для нее смерть в прямом смысле слова. Еще год-два она потрепыхалась, да и он там, в Англии, тоже какое-то время еще посопротивлялся, еще довольно часто звонил, письма разные писал. А затем, естественно, исчез — сколько ж можно было бороться с судьбой, сколько ж можно было ждать? Он ведь был еще очень молодой человек… А потом вскоре Галка, по нервному истощению, попала в клинику: раз попала, другой раз попала… А потом уж до самой старости так и прожила: одна, в своей двухкомнатной квартире на Песчаной, изредка перебиваясь переводами и не желая больше видеть никого. Разве что собственного брата иногда.
Одним словом, «Юнона и Авось»! Только все-таки малость по-другому — в варианте, так сказать, модерн.
Совестно мне, признаюсь, перед ней, перед Галкой, совестно и перед собой — ведь по существу я так больше и не видел ее с тех пор. А прошло больше тридцати лет… И во что она теперь превратилась — я не знаю, могу только лишь догадываться… Нет, пусть уж она останется для меня навсегда такой, какой была тогда: в красной лохматой шубе, с гордо поднятой головой, волосы воронова крыла, ноздри в стороны, на «шпильках», по лужам, по грязи, прямо — и вперед…
Наверное, до конца жизни мне так и не решить вопрос, мучивший меня чуть ли не с тех самых пор, как я себя помню: что лучше? Организация, строжайшая дисциплина? Или знаменитое русское «авось», т. е. упование на то, что стихия жизни сама собой вынесет туда, куда надо, а все эти «ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне марширт…» есть на самом деле лишь бестолочь да человеческая суета, заведомо обреченная на провал?
«Дайте нам организацию революционеров, и мы перевернем Россию!» Сильные, прямо скажем, были слова. Слова, которые по сути дела определили всю нашу, российскую, жизнь на многие десятилетия (если не столетия) вперед с тех пор, как они впервые были произнесены.
Но… Ну, дали. И что? И каков результат? А результат таков, что невольно приходишь к выводу: похоже, анархисты с их этим бесшабашным лозунгом «Анархия — мать порядка!» в конце-то концов оказались правы. Лучше бы, наверное, уж никакой организации, чем та, всеохватывающая и всеподавляющая, что привела нас к столь плачевному итогу.
Недавно за столом один из самых, убежден, талантливых нынешних наших фабрикантов Александр Степанович Паникин, глава концерна «Панинтер», спросил у меня:
— А как, по-вашему, Николай Петрович, КГБ был эффективной организацией или нет?
Признаюсь, вопрос этот застал меня врасплох. Усомниться в том, что этот монстр, десятилетиями контролировавший в России все и вся, согнавший в лагеря десятки миллионов людей, умудрившийся достать Льва Троцкого вон аж где — в Мексике, добывший технические секреты атомной бомбы из самого, что называется, «логова врага», и пр. — был эффективен? Н-да…
Но ведь спросил же человек! Значит так, значит, действительно сомневается… И ведь не про Штирлица же он спрашивает! Со Штирлицем-то все, как говорится, ясно. А спрашивает он про сам принцип, про саму, так сказать, конструкцию в целом. И спрашивает так, как только может спросить деловой человек, привыкший измерять все в категориях затрат и результатов, прибылей и убытков: рентабельна ли была вся эта система с точки зрения целей ее же организаторов или нет?
И поплыло, замелькало у меня перед глазами… Чечню всю в 1944 году выселили чуть не в одну ночь и сослали черт те куда, а что в итоге получили? Технически блестяще, прямо сходу перестреляли Амина и все его окружение в президентском дворце в Кабуле, а чем все это кончилось? Собрали досье на всю Россию, внедрили своих людей во все поры государства и общества, наконец, аж танки и бронетранспортеры вывели 19 августа 1991 года на улицы Москвы — ну, и к чему же в конце концов пришли?
И вместо ответа рассказал я своему собеседнику один действительный эпизод из моей жизни.
Был у нас на курсе в университете один очень симпатичный человек, большой мой приятель — Володя Ящечкин. Прямо после защиты диплома его сразу же взяли в КГБ, и он на несколько лет исчез: наверное, как тогда повелось, определили его для начала в «лесную школу». Помню, только один раз, через год-два после университета, попался он мне где-то на улице. Увидел меня — и тут же шарахнулся прочь: надо думать, был в тот момент «при деле», осваивал навыки «наружки» или что другое в этом же роде.
Потом его послали во Францию, где он, говорят, весьма преуспел в своем ремесле, а в августе-сентябре 1968 года перебросили в Прагу на должность заместителя резидента. Вот уж где был тогда истинный апофеоз «организованности»! Очевидно, что он и в Праге тоже преуспел: после нее ему в сорок один год дали генерала, и в сорок один год же он и умер — разрыв аорты. Печально, конечно, да что поделаешь: видно, очень уж нелегок был у человека хлеб.
И вот, забыл, не то в 1969, не то в 1970 году встретились мы как-то с ним в Москве, в доме у общего нашего студенческого друга. Ну, понятно, объятия, гвалт, смех, стакан, хлопанья по плечу, воспоминания… А когда все уже достаточно «потеплели», помню, я все-таки не удержался — спросил его:
— Володь, а как там сейчас у вас в Праге? Как там-то дела?
— Ну… Ну, что тебе сказать? В общем нормально… Съезд мы, конечно, проведем. Выборы тоже, конечно, проведем…
— Да я понимаю: съезд, выборы… Ну, а так-то как?
— Так-то? А так-то, конечно, безнадежно…
Было это в незабвенную, полную надежд эпоху «разрядки» в первой половине 70-х годов.
Но все это были надежды больше, так сказать, просто обывателя, «человека с улицы». А серьезные, понимающие люди и тогда смотрели на подобные «новизны» с глубоким недоверием. И, как показала потом жизнь, во многом были правы.
Помню рассказ моего давнего друга Константина К., как он, будучи тогда помощником большого, еще от сталинских времен российского боярина Ивана Васильевича Архипова (зампредседателя Совмина, отвечавшего за внешнеэкономические дела), докладывал своему шефу об одном супервыгодном для страны проекте, который предлагал нам какой-то известный западный консорциум.
— Так это, значит, что? Проект? Предлагают, говоришь? — просмотрев папку с обоснованиями, поднял на него глаза шеф.
— Предлагают, Иван Васильевич.
— А зачем?
— А прибыль, Иван Васильевич, хотят получить. И нам выгода. И нам тоже будет потом валюта поступать, когда дело наладится.
— Так. И нам, значит, будет выгода. Ишь ты!.. Слушай, Константин, знаешь что? Забирай ты это все отсюда к чертовой матери… Не жили никогда хорошо, и не хера привыкать! А то отвыкать потом больно будет… Понял, нет? Не хера привыкать! Забирай давай и иди…
Надо сказать, что Костя К. во многих отношениях был идеальным типом чиновника — дисциплинированным, исполнительным, свято верившим в незыблемость главного принципа, на котором всегда и везде стоит любая государева служба: «Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак». Но и он не смог тогда, в тот раз, скрыть своего недоумения: