И оно влажно чавкало.
А потом кусты зашелестели и зашевелились. Дорис застыла, не в силах оторвать взгляд от этой дрожащей зеленой стены. Ее как будто парализовало. Она бы, наверное, так и стояла (сказала она Веттеру и Фарнхэму), если бы Лонни не схватил ее за руку и не заорал на нее… да, Лонни, который в жизни ни на кого не повысил голос, даже на детей, вдруг заорал… она бы стояла там до сих пор. Или…
Но они побежали.
Фарнхэм спросил куда. Но она не знала. Лонни был вообще никакой, его буквально корежило от отвращения и трясло от страха. Похоже, он был в истерике – вот это она еще понимала, но больше не соображала вообще ничего. Он железной хваткой вцепился в ее запястье и тащил за собой. Они бежали не разбирая дороги – прочь от мрачного дома за зеленой изгородью и от дымящейся дыры на лужайке. Вот это она понимала, а все остальное было лишь вереницей смутных разрозненных впечатлений.
Поначалу бежать было трудно, но потом стало легче, потому что дорога пошла под гору. Они свернули за угол, потом еще раз свернули. Тусклые серые дома с высокими каменными крылечками и закрытыми зелеными ставнями, казалось, смотрят на них слепыми глазами окон. Дорис запомнила, что в какой-то момент Лонни снял на ходу пиджак, весь заляпанный черной слизью, и швырнул его на тротуар. Наконец они выбрались на достаточно широкую улицу.
– Стой, – выдохнула она. – Я больше не могу.
Свободную руку она прижимала к боку, в который как будто вонзили добела раскаленный прут.
Лонни остановился. Они выбрались из квартала частных домов и стояли теперь на углу Крауч-лейн и Норрис-роуд. На той стороне Норрис-роуд был указатель. Одна миля до Бойни-Товен.
Не хватало им только бойни.
Может быть, Бойня-Таун? – уточнил Веттер.
Нет, сказала Дорис Фриман. Именно Товен.
Реймонд затушил в пепельнице сигарету, выпрошенную у Фарнхэма.
– Все, я убегаю, – объявил он, а потом повнимательнее присмотрелся к Фарнхэму. – Моей куколке надо себя беречь, хорошо кушать и больше спать. У нее под глазами большие черные круги. А шерсть на ладонях еще не растет, мой котик? – Он громко заржал.
– Знаешь такую улицу, Крауч-лейн? – спросил Фарнхэм.
– Ты имеешь в виду, Крауч-Энд-роуд.
– Нет. Я имею в виду Крауч-лейн.
– Впервые слышу.
– А Норрис-роуд?
– Есть такая. Пересекается с Хай-стрит в Бейсингстрок…
– Нет. Здесь, у нас.
– Здесь у нас такой нет, мой птенчик.
Фарнхэм и сам не знал, почему он упорствовал, ведь эта полоумная американка несла явный бред.
– А Бойня-Товен?
– Товен, ты сказал? Не Таун?
– Ага, Товен.
– Не знаю такого. Но если бы знал, обходил бы за пять кварталов.
– Почему?
– Потому что «бойня» это само по себе неприятно, а «товен» на языке древних друидов означает место ритуального жертвоприношения… они, кстати, людей приносили в жертвы. Вырезали им печень и легкие. Вот такие дела. – Реймонд застегнул штормовку и вышел в ночь.
Фарнхэм проводил его пасмурным взглядом. Ему было не по себе. Он все это выдумал, решил Фарнхэм. Что такой тупой пень, как Сид Реймонд, может знать о друидах?! Все его познания уместятся на кончике иглы, и там еще будет достаточно места для «Отче наш».
Все правильно. Но даже если Реймонд и вправду знает про друидов, это ничего не меняет. Та женщина была…
– Они тут все с ума посходили, – сказал Лонни и рассмеялся нервным дрожащим смехом.
Чуть раньше, пока они еще бежали по улицам, Дорис взглянула на часы и увидела, что было уже почти восемь. Свет опять изменился. Из яркого оранжевого сияния он превратился во мглистое, как будто сгущенное алое свечение, которое отражалось зловещими отблесками от оконных стекол и окрасило фасад церкви на той стороне Норрис-роуд в цвет запекшейся крови. Солнце было как сплющенный шар у самого края горизонта.
– Что там случилось, Лонни? – спросила Дорис. – Что это было?
– И пиджак потерял. Все одно к одному.
– Ты его не потерял. Ты его сам снял и выбросил. Он был весь в…
– Не говори ерунды! – рявкнул он. Но в его глазах не было злобы или раздражения. Только блуждающий ошарашенный взгляд – растерянный и мягкий. – Я его потерял.
– Лонни, что там было, на той лужайке?
– Ничего. Давай не будем об этом. Где мы, вообще?
– Лонни…
– Я ничего не помню, – сказал он уже мягче. – Все как будто в тумане. Мы шли по улице… услышали какой-то звук… а потом мы побежали. Вот и все, что я помню. – Он помолчал и добавил по-детски жалобным голосом, от которого Дорис пробрал озноб: – Зачем бы мне было его выбрасывать, мой пиджак? Он мне нравился. Он подходил к брюкам. – Он запрокинул голову и громко расхохотался совершенно безумным смехом. Дорис опять стало страшно. Потому что она поняла: что бы Лонни там ни увидел, за изгородью, это было настолько ужасно, что он малость съехал с катушек. Она бы, наверное, тоже слегка повернулась… если бы она это видела. Но это уже не имело значения. Сейчас им надо выбираться отсюда. Возвращаться в отель, к детям.
– Давай поймаем такси. Я хочу домой.
– Но Джон… – начал было Лонни.
– Да черт с ним, с твоим Джоном! – закричала она. – Здесь все неправильно, все не так, и я хочу взять такси и поехать домой!
– Ну хорошо, хорошо. – Лонни провел дрожащей рукой по лбу. – Поедем домой. Вот только… где тут такси? Ты видишь?
Дорис огляделась. На самом деле на широкой, мощенной булыжником Норрис-роуд не было вообще никакого движения. По центру улицы тянулись ржавые трамвайные рельсы. На той стороне, напротив цветочного магазина, стояла древняя малолитражка на трех колесах. Чуть дальше, уже на их стороне улицы, виднелся припаркованный у тротуара мотоцикл «ямаха». И все. Шум машин доносился, но откуда-то издалека.
– Может быть, тут закрыли движение. Может быть, улицу ремонтируют, – пробормотал Лонни, а потом сделал одну очень странную вещь… во всяком случае, странную для такого спокойного и уверенного в себе человека, каким он был всегда. Он оглянулся через плечо, словно опасаясь, что за ними кто-то гонится.
– Пойдем пешком, – предложила Дорис.
– Куда?
– Куда угодно. Главное – выбраться из Крауч-Энда. А потом мы поймаем такси. Когда выберемся отсюда. – Она вдруг преисполнилась стопроцентной уверенности, что именно так все и будет. Хорошо быть хоть в чем-то уверенной.
– Ладно, как скажешь. – Похоже, Лонни был очень даже не против, чтобы она «приняла командование».
Они пошли вдоль по Норрис-роуд навстречу заходящему солнцу. Непрерывный гул проезжающих вдалеке машин оставался неизменным: он не отдалялся, но и не приближался. Как и ровный напор ветра. Отсутствие людей и машин начинало действовать Дорис на нервы. Ей очень не нравилось, что на улице так пустынно. У нее было стойкое ощущение, что за ними наблюдают. Она попыталась не зацикливаться на этом, но у нее ничего не вышло. Звуки их с Лонни шагов
(ПОДЗЕМНЫЙ УЖАС ПОГЛОТИЛ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК)
отдавались гулким эхом. Происшествие у живой изгороди никак не шло у Дорис из головы, и в конце концов она снова спросила:
– Лонни, что это было?
Он ответил просто:
– Я не помню. И не хочу помнить.
Они прошли мимо продуктового магазина, который уже был закрыт – за стеклом витрины лежала гора кокосовых орехов, похожих на сморщенные отрубленные головы. Мимо прачечной самообслуживания – ряды белых стиральных машин на фоне поблекших розовых стен смотрелись, как большие квадратные зубы в слабых деснах. Мимо витрины в подтеках мыльной воды, за которой висел пожелтевший плакатик: СДАЕТСЯ В АРЕНДУ. Что-то двигалось за белесыми разводами, и, присмотревшись, Дорис увидела, что это был серый кот с половиной морды. Все тот же кошмарный кот. Он тоже глядел на нее сквозь стекло.
Дорис прислушалась к своим ощущениям и поняла, что внутри медленно нарастает ужас. Она его ощущала почти физически – как будто у нее в животе все скрутилось в тугой узел, во рту появился противный привкус, как будто она отхлебнула ядреного зубного эликсира. Отблески заката лежали на булыжниках мостовой, как лужицы свежей крови.
Впереди показался подземный переход. Внизу было темно. Я не смогу, отрешенно и как бы вообще между прочим подумала Дорис. Не смогу я туда спуститься. Там может быть все что угодно. Я туда не пойду, так что даже и не уговаривайте. Потому что я не смогу.
Но другой внутренний голос спросил, а ты сможешь вернуться обратно по этой пустынной, как будто заброшенной улице, мимо закрытого магазинчика со странствующим котом внутри (как он попал сюда из ресторана? Лучше не задаваться этим вопросом. Лучше об этом вообще не думать), мимо жутковатой «зубастой» прачечной, мимо овощной лавки со сморщенными головами… нет. Не сможет. Скорее всего не сможет.
Они подошли ближе к подземному переходу. Странно раскрашенный трамвай – цвета выбеленной кости – прогрохотал по рельсам прямо над ними. Он вырвался из темноты с пугающей внезапностью, как безумная стальная невеста навстречу своему жениху. Из-под колес сыпались искры. Дорис и Лонни невольно отпрянули, а Лонни еще и вскрикнул. Она взглянула на мужа и увидела, что за последний час он стал совсем другим человеком. Она никогда не видела его таким и даже не подозревала, что когда-то увидит. Ей показалось, что его волосы стали седыми, и хотя она твердо сказала себе – так твердо, как только сумела, – что это все из-за света… свет падает неудачно… но именно эта мнимая седина помогла ей принять решение. Лонни не в том состоянии, чтобы идти назад. Стало быть, в переход.
– Пойдем. – Она взяла его за руку и сжала со всей силы, чтобы он не почувствовал, как дрожит ее собственная рука. – Как говорится, раньше сядешь, раньше выйдешь.
Она шагнула вперед, и он послушно пошел за ней.
Они уже приближались к концу тоннеля – переход оказался коротким, к несказанному облегчению Дорис, – как вдруг кто-то схватил ее за руку, чуть повыше локтя.