Револьвер в наплечной кобуре прижимался к моей грудной клетке, словно кулак. Револьвер сорок пятого калибра принадлежал Барни, и меня это радовало. Вроде бы затеянное могло служить торжеству справедливости.
Дом Кинана, архитектурное чудовище, расползшееся на четверть акра, с немыслимыми башенками и изгибами крыши, окружал железный забор. Ворота, как я и рассчитывал, он оставил открытыми. Раньше я видел, как он кому-то звонил из гостиной, и интуиция подсказывала, что разговаривал он с Джеггером или Сержантом. Я бы поставил на Сержанта. Но ожидание подходило к концу.
Я ступил на подъездную дорожку, держась поближе к кустам, прислушиваясь к звукам, отличным от завывания январского ветра. Ничего постороннего не услышал. По пятницам служанка, постоянно жившая в доме, отправлялась на какую-нибудь вечеринку. Так что этот мерзавец пребывал в гордом одиночестве. Дожидался Сержанта. Дожидался, хотя и не подозревал об этом, меня.
Открытыми он оставил и ворота гаража, и я скользнул в темноту. Различил силуэт черной «импалы» Кинана. Попробовал заднюю дверцу. Тоже не заперта. Кинан не годился на роль злодея, отметил я: слишком доверчив. Я залез в машину, устроился на заднем сиденье, затих.
Теперь сквозь ветер до меня доносилась музыка. Хороший джаз. Возможно, Майлс Дэвис. Кинан, слушающий Майлса Дэвиса со стаканом джин-тоника в холеной руке. Идиллия, да и только.
Ожидание затянулось. Стрелки часов ползли от половины девятого к девяти, потом к десяти. Да уж, времени на раздумья мне хватило. Думал я главным образом о Барни, потому что другие мысли не шли в голову. Думал о том, как он выглядел в той маленькой лодке, когда я его нашел, как он смотрел на меня, какие бессвязные звуки слетали с его губ. Двое суток его носило по морю, и цветом кожи он напоминал свежесваренного лобстера. А на животе, в том месте, куда попала пуля, запеклась черная кровь.
Он все-таки сумел добраться до коттеджа, но лишь потому, что ему повезло. Повезло в том, что добрался, повезло в том, что все-таки смог что-то сказать. Я держал наготове пригоршню таблеток снотворного, на случай, если говорить он не сможет. Я не хотел продлевать его страдания. Если бы для этого не было веской причины. Как выяснилось, причина была. Он рассказал мне очень любопытную историю, почти всю.
Когда он умер, я вернулся в лодку, нашел его револьвер сорок пятого калибра. Он держал его в маленьком рундуке, в водонепроницаемом пакете. Потом я отбуксировал лодку на глубину и затопил. Если б пришлось писать эпитафию на его надгробном камне, я бы написал о том, что простофили рождаются каждую минуту. И большинство из них – хорошие ребята… такие, как Барни. Но вместо сочинения эпитафии я начал разыскивать тех, кто замочил его. Мне потребовалось шесть месяцев, чтобы выйти на Кинана и убедиться в том, что Сержант каким-то боком тоже к этому причастен. Настырность – не самая худшая черта характера. Вот я и оказался в гараже Кинана.
В двадцать минут одиннадцатого фары осветили подъездную дорожку, и я присел на пол «импалы». Автомобиль остановился у самых гаражных ворот. По звуку мотора я определил, что это старый «фольксваген». Потом водитель повернул ключ зажигания, открыл дверцу, что-то пробурчав, вылез из маленькой машины. Зажглась лампа на крыльце, открылась входная дверь.
– Сержант! – крикнул Кинан. – Ты припозднился. Заходи, пропустим по стаканчику.
Я еще раньше опустил стекло. А теперь высунул ствол, держа рукоятку обеими руками.
– Не шевелиться!
Сержант уже поднялся на три ступеньки. Кинан, радушный хозяин, вышел на крыльцо, чтобы встретить его и проводить в дом. Их силуэты четко прорисовывались в свете, падающем из двери. Едва ли они видели меня, а вот револьвер скорее всего видели. Револьвер крупного калибра.
– Кто ты такой, черт бы тебя побрал? – спросил Кинан.
– Джерри Тарканян, – ответил я. – Только шевельнитесь, и я проделаю в каждом по дыре, через которую можно будет смотреть телевизор.
– Шпана какая-то, – пробурчал Сержант, но не шевельнулся.
– Главное, не дергайтесь, и тогда все будет хорошо. – Я открыл дверцу «импалы», осторожно выскользнул из кабины. Сержант посмотрел на меня через плечо, я заметил злой блеск его глаз. Рука ползла к лацкану двубортного пиджака пошива 1943 года.
– Руки вверх, говнюк.
Сержант поднял руки. Кинан успел опередить его.
– А теперь спускайтесь с лестницы. Оба.
Они спустились, и в свете лампы я разглядел их лица. Кинан выглядел испуганным, а Сержант словно слушал лекцию о таинствах буддистской религии дзэн или особенностях технического осмотра мотоцикла. Возможно, именно он уложил Барни.
– Встаньте лицом к стене. Обопритесь о нее руками. Оба.
– Если тебе нужны деньги… – начал Кинан.
Я рассмеялся.
– Я-то собирался для затравки предложить тебе купить бытовую технику с приличной скидкой, а уж потом перейти к деньгам, но ты меня раскусил. Да, мне нужны деньги. Четыреста пятьдесят тысяч долларов. Закопанные на маленьком островке неподалеку от Бар-Харбор. Зовется островок Карменс-Фолли.
Кинан дернулся, словно я всадил в него пулю, а вот лицо Сержанта, словно вырубленное из скалы, даже не дрогнуло. Он повернулся и оперся руками на стену, перенеся на них вес своего тела. Кинан последовал его примеру. Первым я обыскал его и нашел револьверчик тридцать второго калибра с трехдюймовым стволом. Не оружие, а игрушка. Из него можно промахнуться, даже приставив дуло к голове. Я бросил его через плечо, услышал, как он стукнулся об один из автомобилей. Сержант приехал без оружия, и я облегченно вздохнул, отступив от него на шаг.
– Мы идем в дом. Ты первый, Кинан, потом Сержант, я – последним. И чтобы никаких фортелей, понятно?
Колонной по одному мы поднялись по ступеням, проследовали на кухню. Большую, безукоризненно чистую, сверкающую кафелем и хромом. Где-то на Среднем Западе их штамповали сотнями и тысячами. Я даже подумал, что на ней обходились без вульгарной ручной уборки. Раз в неделю Кинан просто закрывал дверь, нажимал кнопку и подаваемый из специальных форсунок раствор сам смывал всю накопившуюся грязь.
После кухни наш путь лежал в гостиную, тоже порадовавшую глаз. Декоратор, видать, так и остался большим поклонником Хемингуэя. Камин размерами мог соперничать с кабиной грузового лифта, огромный буфет из тика приковывал взгляд, бар на колесах ощетинился бутылками. Стереосистема выключилась сама.
Я указал револьвером на диван:
– По углам.
Они сели. Кинан – у правого подлокотника, Сержант – у левого. Сержант занимал чуть ли не половину дивана. Сквозь волосы проглядывал старый шрам. Весил он никак не меньше двухсот тридцати футов, и оставалось только удивляться, что человек с внешностью и габаритами Майка Тайсона ездит на «фольксвагене».
Я пододвинул к себе стул, сел на него, положил револьвер на бедро. Кинан уставился на него, как птичка – на змею. Сержант, наоборот, смотрел на меня так, будто он – змея, а я – птичка.
– Что теперь? – спросил он.
– Поговорим о картах и деньгах.
– Я не понимаю, о чем ты толкуешь, – буркнул Сержант. – Но знаю, что маленьким мальчикам нельзя играть с оружием.
– Как нынче поживает Кэппи Макфарленд? – небрежно спросил я.
Сержант не отреагировал, а вот Кинана словно ткнули шилом.
– Он знает! Он знает! – выкрикнул он.
– Заткнись, – осадил его Сержант. – Закрой свою гребаную пасть.
Кинан аж застонал. Такого я и представить себе не мог. Так что мои губы искривились в улыбке.
– Он прав, Сержант. Я знаю. Почти все.
– Кто ты?
– Мы не знакомы. Друг Барни.
– Какого Барни? – бесстрастно спросил Сержант. – Пучеглазого Барни Гугла?
– Он не умер, Сержант. Вернее, сразу не умер.
Сержант медленно повернулся к Кинану. В его взгляде читалась смерть. Кинан задрожал, открыл рот.
– Молчи, – бросил Сержант. – Ни единого гребаного слова. Иначе я сверну тебе шею, как цыпленку.
Рот Кинана захлопнулся.
Сержант вновь посмотрел на меня.
– Что значит почти?
– Все, кроме мелких подробностей. Я знаю о бронированном грузовике. Об острове Кэппи Макфарленда. О том, как ты, Кинан и еще один мерзавец, которого зовут Джеггер, убили Барни. О карте. Это все я знаю.
– Все было не так, как он тебе рассказал, – ответил Сержант. – Он собирался нас кинуть.
– Он никого не собирался кидать. Он был обычным водилой и делал только то, что ему говорили.
Сержант пожал плечами. Их размеры внушали уважение.
– Не буду тебя переубеждать. Хочешь верить Барни – твое дело.
– Я еще в прошлом марте понял, что Барни готовится к большому делу. Только не знал к какому. А потом у него появился револьвер. Вот этот револьвер. Как ты вышел на него, Сержант?
– Через общего знакомого… который сидел с ним. Нам требовался водитель, который знал восточный Мэн и окрестности Бар-Харбора. Кинан и я приехали к нему, рассказали, что надо сделать. Ему понравилось.
– Я сидел с ним в Шэнке, – заметил я. – И он мне понравился. По-другому и быть не могло. Парень-то больно хороший, пусть и туповатый. Ему требовался не партнер, а «дядька».
– Нянька, – хмыкнул Сержант.
– Возможно, ты и прав. Мы думали о том, чтобы взять банк в Льюистоне. Но он не дождался, пока я закончу подготовку. Поэтому и лежит сейчас в земле.
– Как это грустно. – Сержант скорчил гримасу. – Я сейчас расплачусь.
Я поднял револьвер, прицелился в него, и на секунду-две он превратился в птичку, а револьвер – в змею.
– Еще раз состришь и получишь пулю в живот. Ты мне веришь?
Его язык с удивительной быстротой облизал нижнюю губу и исчез. Он кивнул. Кинан, тот просто превратился в статую. Его словно мутило, но блевануть он не решался.
– Он сказал мне, что дело будет большое. Это все, что я сумел вытащить из него. Он уехал из дома третьего апреля. А двумя днями позже четверо парней грабанули инкассаторский броневик, перевозивший деньги из Портленда в Бангор, неподалеку от Кармеля. Трое охранников погибли. Газеты писали, что грабители прорвались через два дорожных кордона на «плимуте» выпуска 1978 года с форсированным двигателем. У Барни был «плимут» 78-го, на котором он собирался участвовать в ралли. Готов спорить, Кинан дал ему денег на модернизацию «плимута».