– Что угодно, но только не райский сад, – вставил я.
– …и в нем притаился Змий, которого я увидел, а ты – нет. И имя ему – Пеория Смит.
Замороженный мир снаружи, который Лэндри назвал моим райским садом, продолжал тускнеть и сереть, хотя на небе не было ни облачка. «Красная дверь» – ночной клуб, предположительно принадлежавший Лаки Лючиано, – исчез. Пару секунд на том месте просто зияла дыра, а потом там возникло другое здание – ресторан под названием «Пети Дижоне» с огромным окном, заставленным папоротником. Я оглядел бульвар и заметил немало других изменений: на месте прежних построек бесшумно и быстро вставали новые. Я понимал, что это значит. Мое время уже истекало. И что самое страшное – это было необратимо. Когда Бог заходит к тебе в кабинет и заявляет, что Он подумал и решил, что твоя жизнь нравится Ему больше, чем Его собственная, – какой у тебя есть выбор?
– Я уничтожил все черновики романа, за который засел через два месяца после смерти жены, – продолжал Лэндри. – Мне их было не жалко. Все равно это был не роман, а какие-то мучительные потуги. В общем, я начал новую книгу и назвал ее… догадаешься, Клайд?
– Легко. – Я развернул кресло спиной к окну. Это простое движение далось мне с трудом и лишило последних сил, но у меня был хороший повод. Или «стимул», как наверняка сказал бы этот дегенеративный создатель. Сансет, конечно, не Елисейские поля и не Гайд-парк, но это мой мир. И мне не хотелось смотреть, как Лэндри уничтожает его и перестраивает по своему вкусу. – Ты назвал эту книгу «Последнее дело Амни».
Он даже слегка удивился:
– Надо же. Правильно.
Я небрежно взмахнул рукой. Это опять же далось мне с трудом, но я все же нашел в себе силы.
– Меня, знаешь ли, не зря признавали «лучшим сыщиком года» два года подряд. В тридцать четвертом и тридцать пятом.
Он улыбнулся.
– Да. Мне всегда нравилась эта фраза.
Меня буквально перекосило от ненависти к этому человеку. Будь у меня сейчас силы, я бы метнулся через стол и ничтоже сумняшеся придушил бы его на месте. И он это понял. Его улыбка тут же погасла.
– Забудь и думать об этом, Клайд. У тебя ничего не получится.
– Убирайся отсюда! – заорал я в истерике. – Отстань от меня! Уходи!
– Не могу. Не могу, даже если бы и хотел… а я не хочу. – В его взгляде странно смешались злость и мольба. – Попытайся понять меня, Клайд…
– А у меня есть выбор? Когда-нибудь был, вообще?
Он как будто меня и не слышал.
– Это мир, в котором я больше не буду стареть. Мир, где время остановилось за полтора года до Второй мировой, где газеты всегда стоят три цента, где я могу есть бифштексы и яйца, не заботясь об уровне холестерина в крови.
– Ни хрена не понимаю. О чем ты?
– Вот именно! Не понимаешь! – Он резко подался вперед. – В этом мире я, наконец, стану тем, кем всегда мечтал стать. Частным сыщиком. Буду гонять по ночному городу в быстрых спортивных автомобилях, отстреливаться от негодяев – зная, что я обязательно в них попаду, а они в меня нет, – и просыпаться наутро в постели с шикарной девицей под веселое пение птиц. И чтобы солнце светило в окно. Это чудесное калифорнийское солнце.
– У меня в спальне окна выходят на запад, – мрачно заметил я.
– Уже нет, – спокойно ответил он, и я почувствовал, как мои руки на подлокотниках кресла бессильно сжались в кулаки. – Ты понимаешь, как это прекрасно? Как совершенно? В этом мире люди не сходят с ума от унизительной глупой болезни под названием опоясывающий лишай. Здесь никто не седеет и не лысеет. Ты понимаешь?
Он посмотрел мне в глаза, и я понял, что у меня нет надежды спастись. Никакой надежды.
– В этом мире любимые сыновья не умирают от СПИДа, а любимые жены не кончают с собой, проглотив три упаковки снотворного. И потом, ты здесь чужой. И всегда был чужим. Ты, а не я, хотя тебе, может быть, все представляется наоборот. Это мой мир. Я его создал в воображении, и он существует только за счет моего труда и моего честолюбия. Я его отдал тебе на время… а теперь забираю назад, вот и все.
– Но сначала ты, может быть, мне расскажешь, как ты сюда попал? Мне действительно интересно.
– Это было несложно. Я разрушил твой мир по частям – начиная с Деммиков, которые, кстати, были всего лишь паршивым подобием Ника и Норы Чарльз, – и перестроил по собственной схеме. Сперва я убрал всех дорогих для тебя второстепенных персонажей, а сейчас изымаю детали твоего привычного окружения. Иными словами, выбиваю почву у тебя из-под ног, распускаю твой мир по ниточкам. Не скажу, что я этим горжусь. Тут гордиться особенно нечем. Но я горжусь, что мне хватает на это силы воли.
– А что случилось с тобой в твоем мире? – Я побуждал его продолжать разговор, но скорее по привычке, как старая кобыла находит дорогу в стойло.
Он пожал плечами.
– Может быть, там я умер. А может, еще живу, но сижу где-нибудь в психбольнице в глубоком ступоре. Но это уже не имеет значения. Я осознаю себя здесь. Здесь я по всем ощущениям живой. Для меня этот мир стал реальным. А что там дома… не знаю. Может, я просто исчез и меня сейчас ищут… и вряд ли кто догадается, что меня надо искать в памяти моего собственного компьютера. Но мне, по правде сказать, все равно.
– А я? Что будет со мной?
– Клайд, меня это тоже не интересует…
Он снова склонился над своей машинкой.
– Не надо! – воскликнул я.
Он поднял глаза.
– Я… – У меня дрожал голос. И как я ни старался, унять дрожь я не мог. – Мистер, я боюсь. Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я знаю, что там снаружи – уже не мой мир… и здесь внутри тоже… но это единственный мир, который я знаю. Оставьте мне то, что есть. Хотя бы такую малость. Пожалуйста.
– Поздно, Клайд. – И опять в его голосе прозвучало это безжалостное сожаление. – Закрой глаза. Я постараюсь все сделать быстро.
Я попытался наброситься на него – рванулся изо всех сил. Но не смог даже пошевелиться. Оставалось только закрыть глаза и приготовиться к самому худшему. Но мне уже было незачем их закрывать. Свет внезапно померк, в офисе стало темно, как в закрытом угольном ящике в безлунную ночь.
Я почти ничего не видел, но почувствовал, как он потянулся ко мне через стол. Я попытался отпрянуть, но обнаружил, что даже на это уже не способен. Когда что-то шуршащее и сухое коснулось моей руки, я завопил благим матом.
– Спокойно, Клайд. – Его голос из тьмы. Он раздавался не только спереди, но вообще отовсюду. Ну конечно, подумал я. Ведь я только плод его воображения. – Это всего лишь чек.
– Чек?
– Да. На пять тысяч долларов. Ты продал мне свое дело. Маляры отскребут твое имя с двери и уже сегодня напишут мое, – произнес он мечтательно. – Сэмюэл Д. Лэндри. Частный детектив. Неплохо звучит, как считаешь?
Я хотел умолять его, но не мог. Даже голос меня не слушался.
– Приготовься, Клайд, – сказал он. – Я точно не знаю, что с тобой произойдет, но сейчас все начнется. Я думаю, больно тебе не будет.
А если и будет, мне наплевать. Но эту фразу он вслух не сказал.
Во тьме послышалось слабое гудение. Я почувствовал, что стул подо мной тает и я падаю вниз. Голос Лэндри падал вместе со мной, выговаривая слова в такт стуку клавиш его странной машинки из будущего, надиктовывая две последние фразы романа «Последнее дело Амни».
– «Я уехал из города навсегда. Куда я теперь напрявляюсь… ну, это уже мое дело, верно?»
Подо мной разлился яркий зеленый свет. Я падал прямо в него. Скоро я в нем растворюсь и не почувствую ничего, кроме облегчения.
– «КОНЕЦ». – Голос Лэндри прогремел в пространстве.
Я упал в этот зеленый свет, он сиял сквозь меня и во мне… и Клайда Амни не стало.
Прощай, гениальный сыщик.
VII. По ту сторону света
Все это случилось полгода назад.
Я лежал на полу в темной комнате. В ушах звенело. Я с трудом поднялся на колени, тряхнул головой, чтобы немного прийти в себя, и всмотрелся в зеленое свечение, сквозь которое я прошел, как Алиса сквозь зеркало в Зазеркалье. Это была машинка Бака Роджерса типа той, которую Лэндри принес ко мне в офис, только побольше и помассивнее. На экране горели зеленые буквы. Я поднялся на ноги и уставился на экран, безотчетно водя ногтями по рукам от локтей до запястий. Там было написано:
Я уехал из города навсегда. Куда я теперь направляюсь… ну, это уже мое дело, верно?
А ниже, по центру, заглавными буквами:
Я еще раз перечитал фразы, горящие на экране, и рассеянно поскреб пальцами живот. У меня было странное ощущение… кожа не то чтобы болела, но как-то мешалась, если так можно сказать. Как только я это осознал, это непонятное раздражающее ощущение проявило себя везде. У меня все зудело: на шее, на бедрах, в паху.
И тут до меня вдруг дошло. Лишай. У меня лэндриевский лишай! А это зудящее раздражение называется «чесотка», и я не понял этого сразу, потому что…
– Потому что я никогда не чесался раньше, – сказал я вслух, и все сразу встало на свои места. Понимание пришло неожиданно и проняло меня так, что мне стало дурно. В буквальном смысле. Я медленно подошел к зеркалу на стене, стараясь не расчесывать зудящую кожу. Я уже знал, что увижу себя постаревшим на десять – пятнадцать лет, с седыми тусклыми волосами и лицом, изборожденным морщинами, похожими на глубокие русла давно пересохших рек.
Теперь я знаю, что происходит, когда писателю удается забрать себе жизнь своего героя. Это не кража.
Это скорее обмен.
Я стоял перед зеркалом и смотрел на лицо Сэмюэля Д. Лэндри – на свое собственное лицо, постаревшее на пятнадцать лет. Кожа чесалась невыносимо. Он же вроде сказал, что ему стало получше с его лишаем? Если это – «получше», то как он выдержал самый кризис?! Я бы точно сошел с ума.
Я попал домой к Лэндри, понятно – то есть теперь уже к себе