В мире профессионалов это был неудачный для бейсбола год. Будущий экспонат Зала Славы был дисквалифицирован пожизненно; ушедший из спорта питчер застрелил свою жену и потом себя, председатель объединения профессионалов умер от сердечного приступа, первый за двадцать лет назначенный в Кэндлстик-парке чемпионат мира был отложен из-за землетрясения в Северной Калифорнии. Но профессиональный спорт – лишь малая часть смысла бейсбола. В других местах и других лигах – например, в Малой Лиге, где нет свободных агентов, нет зарплаты и нет платы за вход – год был отличным. Чемпионат Восточного Региона выиграл Трамбулл, штат Коннектикут. Двадцать шестого августа 1989 года Трамбулл победил команду Тайваня и выиграл звание чемпиона мира в Малой Лиге. Впервые с 1983 года чемпионат мира выиграла американская команда, и впервые за четырнадцать лет чемпион вышел из того же региона, где играет Бангор-Вест.
В сентябре отделение Федерации бейсбола Соединенных Штатов в штате Мэн выбрало Дейва Мэнсфилда тренером года среди любительских команд.
Август в Бруклине[85]
Посвящается Джону Бишопу
Поле стадиона «Эббетс-филд»
Давно поросло сорняками
(Здесь когда-то Элстон царил,
А теперь воцарились травы).
Когда день, издыхая, уходит в ночь,
Я вижу другую траву, чувствую острый, зеленый запах
Лужайки,
По которой недавно
Прошлись газонокосилки.
День темнеет, слабеет и гибнет,
Орошенный поливальными машинами,
Только-только зажглись фонари –
Но их
уже атакуют
батальоны кружащихся мошек,
патрули ночные жуков.
Там, внизу,
старики и отпахавшие смену таксисты
на дешевых местах по 75 центов
пьют светлое пиво «Шлиц»
из больших картонных стаканов.
Этот бруклинский Флэтбуш, – он ведь реален не меньше,
Чем томный, бархатный Гарлем
Образца июня 1956-го,
Гарлем, где джайв
Стонал
из каждого музыкального автомата.
По полю «Эббетс-филд» движутся
Неторопливые газонокосилки,
ряды и ряды сидений пусты.
Ходжес, как коршун, метнулся вперед, протянул перчатку,
чтобы поймать мяч, посланный Робинсоном
с третьей базы.
Зоны бэттеров будто плывут
в мерцании призрачном
летнего неба.
Пятница.
Вечер.
Народу – битком.
(Мьюсиэл сделал быстрый хоумран,
Флэтбуш на два очка отстает.)
Ньюкомб уже отправился в душ, –
В спину ему бьют
Комочки попкорна, плевки газетных рецензий.
В игру вступает Карл Эрскин, он глубоко вздыхает,
А Джонни Подрес и Клем Лебайн тем временем
разогреваются –
на случай, если начнет он сливать игру.
(С ним, знаете ли, случается.
Со всеми случается.)
Они приходят, приходят на «Эббетс-филд»
и играют там
матч бесконечный…
Тянется пятый тайм. Страшная скука.
Кто-то швырнул пивной банкой
в Сэнди Амороса на правой базе –
Молча он подбирает пустую жестянку
и протягивает служителю; тот жует табак,
а бесчисленные, безликие фанаты команд –
чума на оба их дома –
Похабно орут кричалки.
П. В. Риз преклоняет колено налево от второй базы,
Кампанелла подает знак…
Я вижу их, вижу за смеженными веками,
чувствую запах хрустящих картофельных чипсов
и пропотевших, прогретых к вечеру тел.
Да, в сумрачном полусвете я способен еще узреть
Сии всевышние тени.
Они воспаряют
над чашею стадиона, влекомые ангелами, –
а Эрскин крутится и, пригибаясь,
готовится к низкой подаче…
Послесловие[86]
Вскоре после публикации «Команды скелетов», моего предыдущего сборника рассказов, у меня состоялся разговор с читательницей, которая сказала мне, что сборник ей очень понравился. По ее словам, она не стала торопиться с чтением, а три недели читала по одному рассказу за вечер. «Послесловие, я, правда, читать не стала, – добавила она, при этом пристально глядя на меня (думаю, опасалась, что я наброшусь на нее за столь ужасное оскорбление). – Я отношусь к тем людям, которые не хотят знать, как фокусник проделывает свои трюки».
Я покивал и заверил ее, что она совершенно права, не имея желания затевать долгую и жаркую дискуссию, потому что хватало и других дел, но в это утро у меня дел нет, и я хочу, чтобы в двух моментах появилась полная ясность, как любил говорить один наш давний друг из Сан-Клементе. Первое: мне без разницы, прочитаете Вы это послесловие или нет. Книга Ваша, и Вы можете хоть носить ее на голове вместо шляпы на конских скачках. И второе: я не фокусник, и трюков у меня нет.
Вышесказанное не означает, что в писательстве нет магии. Я как раз верю, что есть, особенно в беллетристике. Парадокс в следующем: фокусники не имеют никакого отношения к магии, и большинство в этом охотно признаются. Но их невероятные чудеса – голуби, вылетающие из носовых платков, монеты, сыплющиеся из пустых кувшинов, шелковые шарфы, струящиеся из пустых рук – плод изнурительных репетиций, отработанных до совершенства методов отвлечения внимания и ловкости рук. Их разговоры о «древних секретах Востока» и «утерянных знаниях Атлантиды» – пустая болтовня. Я подозреваю, что, по большому счету, к выступающим на сцене фокусникам применим бородатый анекдот о том, как приехавший в Нью-Йорк турист спрашивает местного музыканта, как попасть в «Карнеги-холл», и слышит в ответ: «Практикуйся, друг, практикуйся».
Относится это и к писателям. После двадцати лет писательства, будучи, по мнению многих высокоинтеллектуальных критиков, беллетристом (по мнению интеллектуалов, беллетрист – это тот, «чьи произведения нравятся слишком многим»), я с радостью готов признать, что профессионализм играет чертовски важную роль, что часто утомительный процесс правки, правки и снова правки необходим, чтобы выдать на гора качественный продукт, и что тяжелая работа – единственный выход для тех из нас, у кого есть капля таланта, но маленькая и никак не тянущая на гениальность.
Однако магия в этой работе есть, и чаще всего она проявляется в тот самый момент, когда история возникает в голове писателя, обычно фрагментарно, но иногда целиком (когда такое случается, в тебя словно попадает тактическая ядерная боеголовка). Потом автор может сказать, где он находился, когда все это произошло, какие компоненты соединились, чтобы способствовать рождению замысла, но сама идея – нечто совершенно новое, сумма, которая больше ее составляющих, что-то, созданное из ничего. Это, перефразируя Марианну Мур, живая лягушка в воображаемом саду. И Вы не должны бояться читать послесловия потому, что я прогоню магию рассказом о том, как устроены фокусы. В настоящей магии никаких фокусов нет. Когда речь идет о настоящей магии, есть только история создания того или иного произведения.
Однако можно испортить впечатление от еще не прочитанного рассказа, и если Вы относитесь к людям (ужасным людям), которые испытывают неодолимое желание начинать чтение книги с конца, точно так же, как своенравный ребенок стремится съесть шоколадный пудинг до того, как браться за котлету, предлагаю Вам отправиться отсюда подальше ко всем чертям, чтобы Вы не обрекли себя на самое страшное из страданий: разочарование. Для остальных предлагается быстрый экскурс в историю создания некоторых рассказов сборника «Ночные кошмары и фантастические видения».
«Кадиллак» Долана». Насколько я понимаю, цепочка умозаключений, которая ведет к этой истории, достаточно очевидна. Я медленно ехал по казавшемуся бесконечным участку дороги, где велся ремонт – вы дышите пылью, гудроном, выхлопными газами, а перед глазами у вас все тот же задний борт того же универсала с наклейкой на бампере «Я ТОРМОЖУ, ПРОПУСКАЯ ЖИВОТНЫХ»… – только передо мной в тот день ехал большой зеленый седан, «кадиллак-девилль». Мы как раз ползли мимо котлована, в который укладывали трубы огромного диаметра, я помню, как подумал: В этой трубе хватит места даже такому большому автомобилю, как кадиллак. Мгновением позже идея «Кадиллака» Долана» прочно укоренилась у меня в голове, полностью проработанная, и ни один элемент сюжета не изменился ни на йоту.
Но это не значит, что родилась эта история легко – как раз наоборот. Никогда раньше меня так не доставали (если на то пошло, не потрясали) технические подробности. Я поделюсь с Вами тем, что журнал «Ридерз дайджест» любит называть «взглядом изнутри»: хотя я привык считать себя Джеймсом Брауном (самопровозглашенный «величайший трудоголик в шоу-бизнесе») от литературы, на самом деле я исключительно ленив, когда дело доходит до особенностей антуража и технических подробностей, необходимых для того, чтобы написать литературное произведение. На различные промахи мне вновь и вновь указывают и читатели, и критики (наиболее точно и с юмором проделывает это Аврам Дэвидсон, который пишет для газеты «Чикаго трибьюн» и журнала «Фэнтези энд сайнс фикшн»). Работая над «Кадиллаком» Долана», я осознал, что здесь облажаться никак нельзя, потому что весь замысел построен на научных фактах, математических формулах и постулатах физики.
Если бы эта горькая истина открылась мне раньше – до того, как я уже вложил примерно пятнадцать тысяч слов в историю Долана, Элизабет и ее мужа, так похожего на героев По, – я бы, несомненно, отправил «Кадиллак» Долана» в департамент Незаконченных историй. Но понять раньше не удалось, останавливаться не хотелось, и поэтому я смог придумать только один выход: позвонить старшему брату и попросить помощи.
Дейв Кинг из тех, кого мы, уроженцы Новой Англии, называем «образцовой работой», вундеркинд с подтвержденным ай-кью выше ста пятидесяти (Вы найдете некоторые черты Дейва в гениальном брате Бау-Вау Форноя, главного героя рассказа «Конец всей этой мерзости»). Он проскочил школу со скоростью ракеты, в восемнадцать лет закончил колледж, и его сразу приняли учителем математики в среднюю школу Брансуика. Многие его ученики, отстававшие по алгебре, были старше его. Дейв стал самым молодым членом городского совета во всем Мэне, а в двадцать пять его уже избрали мэром. Он в полном смысле разносторонне развитая личность: что-то знает практически обо всем.