следние три-четыре года я несколько раз читал ученикам четвертого и пятого классов, и им он вроде бы понравился. Я думаю, больше всего им пришлась по душе идея отправить злого отчима в Далекое далеко. И я, конечно же, их понимаю. Рассказ никогда ранее не публиковался, в основном из-за сложностей с прообразом, и я очень рад включению его в этот сборник. Сожалею, что рядом не нашлось места упомянутым выше рассказам моей жены и сына.
«Пятая четвертушка». Опять Бахман. А может, Джордж Старк.
«Последнее дело Амни». Это, несомненно, стилизация, которую можно сравнить с «Делом Ватсона», но у этого рассказа более честолюбивые устремления. Я страстно любил Реймонда Чандлера и Росса Макдоналда с тех самых пор, как открыл их для себя в колледже (хотя нахожу поучительным и немного пугающим следующее: Чандлера продолжают читать и обсуждать, тогда как удостоенные высших похвал романы с Лью Арчером теперь практически неизвестны вне узкого круга поклонников нуара), и я думаю, что язык этих романов разжег мое воображение, позволил по-новому взглянуть на окружающий мир, лег на душу и сердце одинокого молодого человека, каким я тогда был.
Присутствовал также стиль, который поразительно легко копировался, что в последние двадцать или тридцать лет открыли для себя полсотни романистов. Долгое время я держался подальше от чандлеровского голоса, потому что нигде не получалось его использовать… ничего из написанного мною не укладывалось в интонации Филипа Марлоу.
Но однажды уложилось. «Пишите о том, что знаете», – говорят мудрые Древние нам, жалким кладбищенским останкам Стерна, и Диккенса, и Дефо, и Мелвилла, а для меня это означает преподавание, сочинительство и игра на гитаре… хотя не обязательно в таком порядке. Если брать сочинительство в рамках моей писательской карьеры, то я отношу к себе фразу Чета Аткинса, услышанную однажды вечером по ходу музыкального фестиваля «В границах Остина». Он посмотрел на зрителей после пары минут бесцельного бренчания на гитаре и сказал: «Мне потребовалось почти двадцать пять лет, чтобы понять, что в этом я не слишком хорош, но потом я стал слишком богат, чтобы завязать».
Со мной произошло то же самое. Мне, похоже, уготовлена судьба возвращаться в странный городок – называйте его Рок-н-ролльные Небеса, штат Орегон, или Гэтлин, штат Небраска, или Уиллоу, штат Мэн, – а также возвращаться к тому, чем я занимаюсь. Вопрос, который мучает меня, и донимает, и не отпускает: кто я, когда пишу? Кто Вы, если на то пошло? Что именно здесь происходит, и почему, и имеет ли это значение?
Вот так, памятуя об этих вопросах, я надел федору, как у Сэма Спейда, закурил «лаки» (в эти дни метафорически) и начал писать. В результате получился рассказ «Последнее дело Амни», и из всех историй этого сборника я нахожу его лучшим. Это первая публикация.
«Голову ниже!». Первые деньги за писательство я заработал на спорте (какое-то время я олицетворял собой весь спортивный отдел еженедельника «Лисбон энтерпрайз»), но это никак не облегчило мою задачу. Мою близость к команде «Звезды Западного Бангора» в тот сезон, когда она – хотя в это никто не верил – выиграла первенство штата в Малой Лиге, можно объяснить как удачей, так и судьбой, в зависимости от Вашего отношения к существованию высших сил. Я склонен думать, что они существуют, но в любом случае, я оказался рядом в то время и в том месте, потому что в команде играл мой сын. Тем не менее, я быстро осознал – думаю, быстрее Дейва Мэнсфилда, Рона Сент-Пьера или Нейла Уотермена, – что происходит или пытается произойти нечто экстраординарное. По большому счету, мне не хотелось об этом писать, но что-то твердило и твердило: Ты должен.
Мой метод работы, если я чувствую, что перестаю понимать, что к чему, предельно прост: я наклоняю голову и бегу вперед, насколько могу быстро и далеко. Так я поступил и на этот раз: как одержимый собирал статистические материалы и старался не отстать от команды. Месяц или чуть больше я словно жил в одном из этих шаблонных спортивных романов, которые многие из нас украдкой читали в самые скучные часы, проведенные в классах выполнения домашних заданий. «Вперед к славе», «Неудержимая сила» и – лишь изредка – луч света в темном царстве, вроде «Паренька из Томкинсвилла» Джона Р. Тьюниса.
С трудом мне это далось или нет, но «Голову ниже!» стал для меня шансом, и еще до того как я закончил работу, Чип Макграт из «Нью-Йоркера» уговорил меня отдать ему лучшее написанное мною документальное произведение. Я ему благодарен, но прежде всего, я благодарен Оуэну и другим игрокам, которые сначала сотворили эту историю, а потом разрешили мне опубликовать мою версию.
«Август в Бруклине». Конечно, стихотворение идет в паре с очерком «Голову ниже!», но есть и более серьезная причина для публикации его в этом сборнике, почти в самом конце толстой книги: оно ускользнуло из тесных рамок сомнительной репутации своего создателя и жило спокойной жизнью совершенно от него независимо. Стихотворение несколько раз печатали в различных антологиях околобейсбольной тематики, и всякий раз его выбирали издатели, не имеющие ни малейшего представления о том, кто я такой и чем занимаюсь. И мне это нравится.
Ладно, поставьте сборник на полку и берегите себя до нашей следующей встречи. Прочитайте несколько хороших книг, и если кто-то из Ваших братьев или сестер упадет, а Вы это увидите, поставьте его или ее на ноги. В конце концов, в следующий раз поддерживающая рука может понадобиться Вам… или рука помощи, чтобы, к примеру, разобраться с противным пальцем, высовывающимся из сливного отверстия.
Нищий и алмаз[89]
Примечание автора:
Эту маленькую историю – изначально индуистскую притчу – впервые рассказал мне мистер Сурендра Патель из Скарсдейла, штат Нью-Йорк. Я переработал ее, как счел нужным, и приношу извинения тем, кто знал ее в исходной форме, с богом Шивой и его женой Парвати в качестве главных героев.
Однажды архангел Уриил пришел к Богу как в воду опущенный.
– Что тревожит тебя? – спросил Бог.
– Моим глазам предстала великая грусть, – ответил Уриил и указал по ноги, вниз. – Там.
– На земле? – с улыбкой спросил Бог. – Что ж, вот где в печалях недостатка нет. Давай поглядим.
Они наклонились. Далеко внизу они увидели оборванного нищего, который брел по сельской дороге в окрестностях Чандрапура. Очень худого, с покрытыми язвами руками и ногами. Собаки часто с лаем бежали за ним, но он не оборачивался, чтобы их отогнать, даже когда они хватали его за пятки. Просто плелся по дороге, прихрамывая на правую ногу. В какой-то момент красивые, сытые дети со злобными усмешками на лицах высыпали из большого дома и принялись бросать камнями в оборванца, протянувшего к ним пустую миску для подаяний.
– Уходи отсюда, тварь! – воскликнул один из детей. – Убирайся в поле и сдохни там!
Тут архангел Уриил разрыдался.
– Перестань, перестань. – Бог похлопал его по плечу. – Вот уж не думал, что ты такой чувствительный.
– Нет, конечно, нет. – Уриил вытер глаза. – Просто мне показалось, что этот человек олицетворяет все страдания, когда-либо выпадавшие на долю сыновей и дочерей земли.
– Разумеется, олицетворяет, – ответил Бог. – Это Раму, и такая у него работа. Когда он умирает, на его место заступает другой. Это почетное занятие.
– Возможно. – Уриил закрыл глаза, по его телу пробежала дрожь. – Но смотреть на него невыносимо. Его печаль наполняет мое сердце тьмой.
– Тьме здесь не место, – ответил Бог, – а потому я должен принять необходимые меры, чтобы изменить условия, которые повергли тебя в такое состояние. Смотри, мой добрый архангел.
Уриил посмотрел и увидел, что Бог держит алмаз размером с яйцо павлина.
– Алмаз такого размера и чистоты прокормит Раму до конца жизни и обеспечит всех его потомков до седьмого колена, – добавил Бог. – Если на то пошло, второго такого на земле нет. А теперь… давай поглядим… – Он опустился на четвереньки и бросил алмаз в просвет между двумя белоснежными облаками. Бог и Уриил наблюдали, как алмаз упал точно посередине дороги, по которой шел Раму.
Большой и тяжелый алмаз стукнулся о землю достаточно громко, и будь Раму моложе, он бы, конечно же, услышал этот стук. Но за последние годы слух у него сильно ухудшился. Начали подводить и легкие, и спина, и почки. Только зрение оставалось таким же острым, как и в двадцать один год.
С трудом поднимаясь на холм, понятия не имея об огромном алмазе, который сверкал и переливался в солнечной дымке, поджидая его по ту сторону вершины, Раму глубоко вздохнул… остановился, наклонился, опираясь на посох, потому что вздох его перешел в приступ кашля. Он держался за посох обеими руками, пытаясь совладать с приступом, и когда кашель уже начал ослабевать, посох – старый, и сухой, и почти такой же изношенный, как сам Раму, – переломился с резким треском, бросив Раму в пыль.
Он лежал на дороге, смотрел на небо и спрашивал себя, почему Бог так жесток. Я пережил всех, кого любил больше всего, – думал он, – но не тех, кого ненавижу. Я стал таким старым и страшным, что собаки лают на меня, а дети бросаются камнями. Последние три месяца мне в рот попадали только объедки, за десять лет я ни разу не вкушал достойную трапезу в кругу семьи или друзей, я вечный странник на этой земле, и нет места, которое я могу назвать домом. И сегодня я буду спать под деревом или под забором, без крыши над головой, которая укрыла бы меня от дождя. Я весь в язвах, спина болит, а справляя малую нужду, я вижу кровь там, где ее быть не должно. Сердце мое пусто, как миска для подаяний.
Раму медленно поднялся, не подозревая о том, что менее шестидесяти футов дороги и вершина холма скрывают от его все еще острого глаза самый большой в мире алмаз, и посмотрел в подернутое дымкой синее небо.