, сказал один внутренний голос. Другой тут же (и правильно) ответил, что это совершенно дурацкое оправдание. Ты уже знаешь, что делать в такой ситуации, еще когда только учишься летать. Логика и учебники подсказывают, что надо лететь на запасной аэродром и попытаться связаться с диспетчерской службой. Посадка при столь запутанной ситуации может стоить ему предупреждения и солидного штрафа.
С другой стороны, если он не сядет сейчас – прямо сейчас, – он потеряет Летающего в Ночи. Это может стоить и чьей-нибудь жизни (или жизней), но Диз это почти не принимал во внимание… пока у него не вспыхнула идея, не возникло озарение, как большая часть его озарений, оформленное в виде кричащего заголовка:
«ОТВАЖНЫЙ РЕПОРТЕР СПАСАЕТ (здесь вставить цифру, по возможности побольше, что довольно много, с учетом того, что границы людского легковерия на удивление широки) ЧЕЛОВЕК ОТ ЛЕТАЮЩЕГО В НОЧИ БЕЗУМЦА».
Жри это, Фермер Джон, подумал Диз и продолжил снижение в сторону полосы 34.
Посадочные огни внизу вдруг вспыхнули снова, как бы одобряя его решение, потом снова погасли, оставив на сетчатке глаз синие остаточные пятна, которые мгновение спустя приобрели зеленоватый оттенок подгнившего авокадо. Потом в радиоприемнике пропал потусторонний треск помех, и голос Фермера Джона прокричал:
– Отворачивай влево, Н471Б; «Пьемонт», отворачивай вправо… Господи, о Господи, в воздухе, кажется, у нас в воздухе…
Инстинкт самосохранения у Диза был отточен не хуже, чем чутье на кровь в кустах. Он даже не увидел проблесковых огней «Боинга-727» авиакомпании «Пьемонт». Он был слишком занят, уводя самолет влево настолько круто, насколько мог выдержать его «Бичкрафт» – на расстояние не шире щелки девственницы, и Диз будет счастлив подтвердить сей факт, если выберется из этой передряги живым, – не позже, чем Фермер Джон произнес второе слово. На мгновение он увидел и ощутил что-то огромное в нескольких дюймах над собой, а потом «Бичкрафт» стало кидать так, что предыдущая тряска уже казалась скольжением по стеклу. Сигареты выпали из нагрудного кармана и разлетелись повсюду. Полутемный силуэт Уилмингтона бешено качался. Желудок, казалось, вот-вот выдавит сердце через горло и в рот. Слюна поднималась по щеке, как ребенок, скатывающийся по скользкому склону. Карты летали словно птицы. В воздухе снаружи раскатывался рев реактивных двигателей вперемешку с громовыми раскатами. Один из иллюминаторов четырехместного пассажирского отсека вдавило внутрь, в него ворвался удушающий поток воздуха, вовлекая в завихрение все, что не было закреплено.
– Н471Б, вернитесь на прежнюю высоту! – завопил Фермер Джон.
Диз осознал, что только что испортил брюки за двести долларов, выпустив в них с пинту горячей мочи, но отчасти его успокаивало сильное подозрение, что старый Фермер Джон навалил в штаны не меньше вагона дерьма. Во всяком случае, по голосу так казалось.
У Диза был швейцарский армейский нож. Он достал его из правого кармана брюк, удерживая штурвал левой рукой, и резанул левую руку до крови прямо по рубашке над локтем. Потом сразу же сделал еще один порез, не такой глубокий, под левым глазом. Сложив нож, он сунул его в пластиковый карман для карт на двери пилота. Потом его надо протереть, подумал он. Если забуду, окажусь в большом дерьме. Но он знал, что не забудет, а с учетом того, что сходило с рук Летающему в Ночи, он считал, что у него все будет нормально.
Посадочные огни загорелись вновь, на этот раз надолго, как он надеялся, хотя их неровное свечение говорило о том, что они работают от генератора. Он снова направил «Бичкрафт» на полосу 34. Кровь стекала по его левой щеке к уголку рта. Он всосал немного и выплюнул розовую смесь крови и слюны на индикатор вертикальной скорости. Не стоит упускать ни единой возможности: прислушивайся к инстинктам, и они выведут тебя куда надо.
Он взглянул на часы. До заката всего четырнадцать минут. Времени в обрез.
– Набирай высоту, «Бич»! – заорал Фермер Джон. – Оглох ты, что ли?!
Диз нащупал скрученный провод микрофона, не отрывая взгляда от огней полосы. Перебирая провод пальцами, он добрался до микрофона. Зажав его в ладони, он нажал кнопку передачи.
– Слушай сюда, сучий потрох, – произнес он, злобно ощерившись. – Этот семьсот двадцать седьмой чуть не превратил меня в клубничный джем, потому что твой сраный генератор не врубился вовремя; из-за этого у меня не было связи с землей. Не знаю, сколько народу на авиалайнере чуть не превратились в клубничный джем, но уверен, ты знаешь и экипаж знает. Эти ребята до сих пор живы только потому, что командиру того борта хватило сноровки увернуться вправо, а мне хватило сноровки уйти влево, но зато и я, и машина получили повреждения. Если ты прямо сейчас не дашь мне добро на посадку, я все равно сяду. Разница только в том, что, если я сяду без разрешения, я сделаю так, чтобы с тобой разбиралось Федеральное управление. Но для начала я лично позабочусь о том, чтобы твоя голова и задница поменялись местами. Усек, говнюк?
Наступило долгое молчание, заполненное треском помех. А потом очень тихий голос, ничем не напоминающий вопли Фермера Джона, произнес:
– Вам разрешается посадка на полосе 34, Н471Б.
Усмехнувшись, Диз направил машину на полосу.
Он прижал кнопку микрофона и сказал:
– Я был не прав, что наорал. Прости. Такое со мной бывает только на грани смерти.
Ответа с земли не последовало.
– Ну и хрен с тобой, – пробормотал Диз и начал снижение, с трудом преодолевая искушение взглянуть на часы.
7
Диз не отличался излишней чувствительностью и этим гордился, но себя не обманешь: от того, что он увидел в Даффри, его бросило в дрожь. «Сессна» Летающего в Ночи провела еще один полный день – 31 июля – на стоянке, но это было лишь началом ужаса. Постоянных читателей «Взгляда изнутри» волновала, конечно, только кровь, и с этим все было в порядке, море крови, кровь без конца, аминь, аминь, но Диз все больше убеждался, что кровь (или, как в случае с добрыми старичками Реем и Эллен Сарч, ее отсутствие) была лишь началом истории. Эта кровь таила за собой бездны темного и странного.
В Даффри Диз прилетел 8 августа, отставая от Летающего в Ночи уже всего на неделю. Он снова попытался представить, где между вылазками скрывается его умалишенный приятель. В Диснейленде? В Буш-Гарденс? Может, в Атланте на «Брейвс»? Сейчас, пока погоня продолжается, подобные детали относительно не важны, но потом их ценность возрастет. Они станут журналистским подобием приправы к гамбургерам, растягивая объедки истории Летающего в Ночи еще на несколько номеров, позволяя читателям вновь и вновь наслаждаться ароматом даже после того, как самые большие куски сырого мяса уже переварены.
И все же в этой истории еще оставались пустоты – темные места, в которые человек может провалиться и сгинуть навеки. Это звучало и безумно, и банально, но к тому времени, когда у Диза стала складываться картина происшедшего в Даффри, он уже начинал этому верить… что означало, что эта часть истории никогда не попадет в печать, и не только потому, что это личное. Это шло вразрез с единственным железным правилом Диза: не верить тому, что печатаешь, и не печатать то, чему веришь. Именно это позволило ему многие годы сохранять здравый смысл там, где окружавшие его теряли.
Он приземлился в аэропорту Вашингтона – наконец-то для разнообразия в настоящем аэропорту – и взял напрокат машину, чтобы проехать шестьдесят миль до Даффри, поскольку аэропорта Даффри не существовало без Рея Сарча и его жены Эллен. Не считая сестры Эллен, Рейлин, которая была довольно неплохим механиком, кроме них там никого не было. Аэропорт состоял из единственной пролитой маслом грунтовой полосы (промасленной, чтобы прибить пыль и помешать росту сорняков) и пункта управления, не превышавшего размерами сортир, пристроенный к трейлеру, в котором проживала чета Сарч. Они были в отставке, и он, и она были летчиками, имели репутацию очень суровых людей и все еще безумно любили друг друга, несмотря на почти пятьдесят лет семейной жизни.
Кроме того, как выяснил Диз, супруги Сарч очень внимательно следили за частными самолетами, пользовавшимися их аэродромом: в войне с наркотиками у них был личный счет. Их единственный сын погиб в Эверглейдс во Флориде при попытке сесть на показавшийся ему чистым участок воды на угнанном «Бичкрафте-18», на борту которого было больше тонны мексиканской марихуаны. Вода и была чистой… не считая единственного пня, которого оказалось достаточно. Самолет за него зацепился, перевернулся и взорвался. Дуга Сарча выбросило из машины, он обгорел и дымился, но, вероятно, еще был жив, хотя безутешные родители и не хотели этому верить. Его сожрали аллигаторы, и неделю спустя, когда на него наткнулись парни из отдела по борьбе с наркотиками, от него оставался лишь расчлененный скелет с несколькими изъеденными червями ошметками мяса, обугленные джинсы от Кэлвина Кляйна и спортивная куртка от Пола Стюарта, Нью-Йорк. В одном из карманов куртки нашли больше двадцати тысяч долларов наличными; в другом – почти унцию перуанского кокаина.
«Моего мальчика убили наркотики и те уроды, которые ими занимаются», – не раз говорил Рей Сарч, а Эллен Сарч вторила ему от всей души. Дизу снова и снова говорили о ее ненависти к наркотикам и наркоторговцам (его позабавило почти единодушное мнение о том, что убийство стариков Сарчей было делом рук «преступного мира»), которую превосходили лишь ее скорбь и непонимание того, каким образом этим самым людям удалось совратить ее сына.
После смерти сына супруги Сарч неусыпно следили за всем и вся, что хоть отдаленно напоминало перевозку наркотиков. Четыре раза полиция штата Мэриленд выезжала к аэропорту по их вызовам, оказавшимся ложными, но претензий блюстители закона не имели, поскольку по сигналам Сарчей удалось накрыть три небольшие партии и две очень крупные. Последняя состояла из тридцати фунтов чист