младенца, да только его-то тут не будет».
Будто она рядом стоит и говорит мне, чего ждать и что делать. Шкаф я открыла, но о своей одежде позабыла, а начала его пиджаки и брюки обыскивать. И нашла кое-что в том же чертовом спортивном пиджаке, в котором отыскала пузырек с «белым ангелом». Пиджак этот был самый его любимый, и, по-моему, по нему можно было узнать о Джоне Роузуолле всю подноготную. Из яркого атласа… дешевый-предешевый на вид. Я его не терпела. Нашла я на этот раз не пузырек с наркотиком. А в одном кармане – опасную бритву и дешевый пистолетишко – в другом. Вытащила я пистолет, гляжу на него, и нашло на меня то же чувство, какое накатывало в те разы в спальне номера мистера Джеффриса – будто я что-то делаю, едва пробудившись от тяжелого сна.
Я пошла на кухню с пистолетом в руке и положила его на узенький столик у плиты. Потом открыла навесной шкафчик и пошарила позади пакетиков с пряностями и чаем. Сначала никак не могла нащупать того, что она мне дала. И такой на меня ужас навалился! Перепугалась так, как только во сне пугаются. Тут моя ладонь легла на коробочку, и я взяла ее.
Открыла и вынула гриб. Отвратительный, слишком тяжелый для своей величины и теплый. Будто держишь кусок тела, еще живого. То, чем я занималась в спальне мистера Джеффриса? Говорю тебе, я бы это еще хоть двести раз повторила, лишь бы мне больше этот гриб в руки не брать.
Держу гриб в правой руке, а левой беру со столика этот дешевый пистолетишко двадцать второго калибра. И тут сжимаю правую руку в кулак, как могу туже, и чувствую, как гриб у меня в кулаке хлюпнул, и похоже это было… знаю, что поверить этому трудно… похоже было, будто он застонал. Ты веришь, что может быть такое?
Дарси медленно покачала головой. Она, собственно, не знала, верит или нет, но в одном была абсолютно убеждена: она верить не хотела.
– Ну и я не верю. Только вот очень на это похоже было. И еще одному ты не поверишь, а я верю, потому что своими глазами видела: из него кровь потекла. Из этого гриба кровь потекла. Я увидела, как из моего кулака кровь закапала на пистолет. И сразу исчезала, как только касалась ствола. Потом перестала капать. Разжимаю кулак, думаю, там полно крови, а там только гриб, весь сморщенный, с вдавленностями от моих пальцев. А крови ни на грибе, ни на моей ладони, и вообще нигде. И чуть я подумала, что просто я умудрилась стоя задремать и увидеть сон, как чертова штука задергалась у меня в руке. Гляжу на него и вижу, не гриб это вовсе, а маленький такой член, и еще живой. Подумала я о крови, которая закапала из моего кулака, когда я его сжала, и вспомнила ее слова: «Всякого ребенка, которого женщина получает, мужчина выстреливает из своего причиндала». А он снова задергался. Говорю тебе: он дергался! Я закричала и бросила его в мусорное ведро. И слышу: Джонни поднимается по лестнице. Я схватила его пистолет, кинулась в спальню и сунула назад в карман пиджака. Потом забралась на кровать – совсем одетая, даже туфель не скинула – и натянула одеяло под подбородок. Он входит, и вижу не с добром. В руке держит выбивалку для ковров. Не знаю, где он ее раздобыл, а вот для чего, я знала.
«Не будет младенца, – говорит он. – А ну иди сюда!»
«Да, – говорю ему. – Младенца не будет. И эта палка тебе ни к чему. Ты уже о младенце позаботился, дерьмо поганое».
Я знала, что обозвать его так – опасно, но подумала, что это его убедит. И убедило. Бить меня не стал, и по его роже расползлась эта его пьяная ухмылочка. Такой ненависти к нему, как в ту минуту, я еще никогда не испытывала, можешь мне поверить.
«Выкинула?» – спрашивает.
«Выкинула», – говорю.
«А где же все это?» – спрашивает.
«А по-твоему, где? – говорю. – Плывет по Ист-ривер, где же еще!»
Тут он подходит и примеривается меня поцеловать, ты только подумай! Поцеловать! Я отвернула голову, и он меня по щеке хлестнул, но не сильно.
«Увидишь, я лучше знаю, – говорит. – А попозже будет время и для детей».
Тут он снова ушел. А на третью ночь он и его дружки попробовали взять тот винный магазин, и его пистолет разорвался у него в руке и убил его.
– Ты думаешь, ты заколдовала пистолет, верно? – сказала Дарси.
– Нет, – спокойно ответила Марта. – Заколдовала она… через меня, так сказать. Увидела, что сама я себе помогать не стану, вот и заставила меня.
– Но ты думаешь, что пистолет был заклят, так?
– Не просто думаю, – ответила Марта невозмутимо.
Дарси пошла на кухню налить себе стакан воды. У нее вдруг пересохло во рту.
– Вообще-то вот и все, – сказала Марта. – Джонни умер, а я родила Пита. Только когда мне пришлось оставить работу из-за беременности, я узнала, сколько у меня друзей. Пойми я это раньше, наверное, ушла бы от Джонни… а может, и нет. Никто ведь из нас не знает, что делается и почему, что бы мы там ни думали и ни говорили.
– Но это же еще не все, верно? – спросила Дарси.
– Ну, две подробности остались, – сказала Марта. – Так, пустяки.
Но Дарси подумала, что, судя по ее лицу, это не такие уж пустяки.
– Я снова пошла к Маме Делорм месяца через четыре после рождения Пита. Не хотела идти, но пошла. У меня с собой в конверте было двадцать долларов. Такой расход мне был не по карману, но почему-то я знала, что это ее деньги. Было темно. Лестница казалась даже уже, чем прежде, и чем выше я поднималась, тем сильнее я чуяла ее и запах ее комнаты – свечных огарков и пересохших обоев, и коричный запах ее чая.
И в последний раз накатило на меня это чувство, будто я во сне, будто я за стеклянной стеной. Подхожу к ее двери и стучусь. Никакого ответа, и я еще раз постучала. Опять ответа нет, ну, я и стала на колени, чтобы конверт под дверь подсунуть. И тут ее голос раздается сквозь дверь, будто она с той стороны тоже на колени встала. В жизни я так не пугалась, как в ту секунду, когда этот старый шелестящий голос донесся до меня через щелку под дверью.
«Он будет хорошим мальчиком, – говорит она. – Будет совсем таким, как его отец, его подлинный отец».
«Я вам кое-что принесла», – говорю я и почти не слышу своего голоса.
«Подсунь сюда, деточка», – шепчет она. Я просунула конверт наполовину, и тут она втянула его внутрь. Я услышала, как она разорвала конверт, и жду. Жду, и все.
«В самый раз, – шепчет она. – А теперь уходи отсюда, деточка, и больше к Маме Делорм никогда не приходи, слышишь?»
Я встала с колен и пустилась бежать оттуда во всю мочь.
Марта отошла к книжному шкафу и тут же вернулась с книгой в переплете. Дарси сразу заметила сходство между рисунком на ее суперобложке и рисунком на суперобложке книги Питера Роузуолла. «Огонь Небес» Питера Джеффриса, и на обложке два американских солдата бегут к вражескому доту. Один замахивается гранатой, другой стреляет из автомата. Марта порылась в голубой хозяйственной сумке, достала роман своего сына, сняла папиросную бумагу и бережно положила ее рядом с романом Джеффриса. «Огонь Небес», «Огонь Славы». Когда они оказались рядом, не заметить сходства было невозможно.
– Да… – с сомнением сказала Дарси. – Они по виду совсем одинаковые. А по содержанию? Тоже… ну…
Она замолчала, смутившись, и покосилась на Марту из-под ресниц. И с облегчением увидела, что Марта улыбается.
– Ты спрашиваешь, не списывал ли мой мальчик с книги этого беломазого? – спросила Марта без малейшей досады.
– Нет! – сказала Дарси, возможно, с излишним жаром.
– Только что обе они про войну, а в остальном – ничего похожего. Они такие же разные, как… ну, такие же разные, как черное и белое. – Помолчав, она добавила: – Но местами и в той и в той есть одинаковое такое ощущение… будто что-то такое, что ты вот-вот поймаешь за углом. То солнечное, про которое я тебе говорила, то чувство, что мир нередко гораздо лучше, чем кажется, и особенно чем кажется тем людям, которые слишком себе на уме, чтобы быть добрыми.
– Но разве не может быть, что Питер Джеффрис вдохновил твоего сына… что он читал его в колледже и…
– Само собой, – сказала Марта. – Думаю, мой Пит читал книги Джеффриса. Очень даже может быть, хотя бы потому, что похожее тянется к похожему. Но есть и еще кое-что, чему найти объяснение потруднее.
Она взяла роман Джеффриса, задумчиво посмотрела на него, потом посмотрела на Дарси.
– Я ее купила через год после рождения Пита, – сказала она. – Она все еще издавалась, хотя магазин должен был посылать в издательство специальный заказ. И когда мистер Джеффрис снова приехал, я набралась храбрости и спросила, не надпишет ли он его мне. Я думала, моя просьба его рассердит, но, по-моему, ему приятно было. Вот погляди.
Она открыла «Огонь Небес» на странице с посвящением.
Дарси прочла напечатанные строки, и у нее словно бы что-то раздвоилось в сознании. «Эта книга посвящается моей матери, АЛТЕЕ ДИСМОНТ ДЖЕФФРИС, самой чудесной женщине, какую я только знаю». А ниже Джеффрис написал черными чернилами, которые теперь заметно выцвели: «Марте Роузуолл, которая убирает за мной и никогда не жалуется». Ниже он расписался и поставил дату: «Август, 1961».
Чернильные слова сначала показались Дарси пренебрежительными, но тут же она ощутила в них нечто загадочное. Однако не успела разобраться в своих мыслях, потому что Марта открыла книгу своего сына «Огонь Славы» на странице с посвящением и положила ее рядом с книгой Джеффриса. Дарси еще раз прочла печатное посвящение: «Эта книга посвящается моей матери, МАРТЕ РОУЗУОЛЛ. Мам, без тебя я ее не написал бы». А ниже он добавил авторучкой: «И это не ложь. Люблю тебя, мам. Пит».
Точнее сказать, Дарси не перечитывала эти строки, а просто смотрела на них. Ее взгляд метался туда-сюда, туда-сюда между двумя страницами – той, которая была надписана в августе 1961 года, и той, которая была надписана в апреле 1985 года.
– Увидела? – негромко спросила Марта.
Дарси кивнула. Да, она увидела.
Тонкий, косой, чуть старомодный почерк на обеих страницах был одним и тем же… как и напечатанные посвящения были одинаковыми, пусть любовь и близость выражались в них разными словами. Различие было только в тоне надписей чернилами, решила Дарси, различие такое же четкое, как различие между черным и белым.