– Они были враждебны?
– Они меня не убили.
– Да, но…
– Я остался жив, Чарльз. – Мюллер почувствовал, что снова начинается нервный тик. – Я не научился их языку. Не знаю, как они меня восприняли. Казалось, они проявляли интерес. Долгое время они внимательно присматривались ко мне. Но так и не сказали ни слова.
– Может, они телепаты?
– Понятия не имею, Чарльз.
Бордман какое-то время молчал.
– Что они с тобой сделали, Дик?
– Ничего.
– Это не так.
– Я просто устал от этого путешествия, – сказал Мюллер. – Но в хорошей форме, разве что немножко перенервничал. Я хочу дышать нормальным воздухом, пить настоящее пиво, и мне будет приятно оказаться в постели не одному. Тогда все станет просто отлично. И возможно, я смогу предложить какой-нибудь способ установления контакта с гидрянами.
– Что с твоей вещательной аппаратурой, Дик?
– В чем дело?
– Тебя слышно слишком громко, – пояснил Бордман.
– Это вина трансляционной станции. Черт побери, Чарльз, при чем здесь моя вещательная аппаратура?
– Тоже не знаю, – ответил Бордман. – Просто пытаюсь понять, почему это ты так раскричался на меня.
– Я не кричу! – крикнул Мюллер.
Вскоре после этого разговора с Бордманом он получил сообщение со станции слежения, что пилот готов и ждет разрешения взойти на корабль. Он открыл люк и впустил на борт этого человека. Пилот оказался молодым блондином с орлиным носом и светлой кожей. Сняв шлем, он сказал:
– Меня зовут Лес Кристиансен, господин Мюллер, и я хочу, чтобы вы знали, что я горжусь и считаю за честь сопровождать первого человека, который посетил расу чужих существ. Надеюсь, я не нарушу предписаний, касающихся служебной тайны, но я мечтаю хоть немного услышать об этом, пока мы будем спускаться. Не сочтите это за назойливость, я буду благодарен за некоторые подробности о вашей…
– Да, я могу вам кое-что рассказать, – вежливо ответил Мюллер. – Прежде всего вы видели видеокубик с записью изображения гидрян? Я знаю, этот видеокубик должны были транслировать, но…
– Вы позволите, я присяду, господин Мюллер?
– О, прошу вас. Вы, конечно, видели. Это высокие худые создания, с плечами…
– Мне как-то не по себе, – сказал Кристиансен. – Не могу понять, что это со мной. – Его лицо пошло красными пятнами, капельки пота заблестели на лбу. – Наверное, я расхворался… Вы знаете, так быть не должно…
Он упал в кресло и сжался, трясясь, как в лихорадке, закрыв голову руками. Мюллер, который после долгого молчания с трудом выдавливал из себя слова, беспомощно огляделся. Наконец он протянул руку и взял пилота за локоть, чтобы отвести его в диагностическую кабину. Кристиансен резко вырвался, будто его коснулись раскаленным железом, потерял равновесие, упал на пол и пополз, пытаясь отодвинуться как можно дальше от Мюллера. Сдавленным голосом он спросил:
– Где это у вас?
– Вон та дверь.
Пилот забрался в туалет, закрыл дверь и защелкнул замок. Мюллер, к своему удивлению, услышал, как его рвет, потом нечто похожее на серию всхлипов. Он уже хотел сообщить на станцию слежения, что пилот болен, когда дверь открылась и Кристиансен пробормотал:
– Вы не могли бы подать мне мой шлем?
Мюллер протянул ему шлем.
– Мне придется вернуться обратно на станцию, господин Мюллер.
– Мне очень жаль, что на вас это отразилось таким образом. Черт возьми, надеюсь, я не притащил с собой какую-нибудь заразу.
– Я не болен. Просто чувствую себя паршиво. – Кристиансен надел шлем. – Не понимаю. Но охотнее всего я сжался бы сейчас в комочек и поплакал. Прошу вас, выпустите меня, господин Мюллер! Это… так… страшно… так я себя чувствую!
Он выскочил из корабля. Мюллер смотрел, как он несется к недалекой станции. Потом включил радио.
– Пока что не присылайте другого пилота, – сказал он диспетчеру. – Кристиансен, как только снял шлем, сразу заболел. Может, я чем-нибудь заразил его. Это надо проверить.
Диспетчер согласился. Он попросил, чтобы Мюллер прошел в диагностическую кабину, настроил диагност и переслал данные. Потом на экране Мюллера появилось серьезное темно-шоколадное лицо врача станции контроля движения.
– Это очень странно, господин Мюллер, – сообщил он.
– Что именно?
– Данные вашего диагноста проанализировал наш компьютер. Нет никаких необычных симптомов. Я подверг обследованию Кристиансена и снова ничего не понимаю. Он говорит, что чувствует себя уже хорошо. Он сказал, что в ту минуту, как увидел вас, его охватила сильная депрессия, которая немедленно перешла во что-то вроде метаболического паралича. Это значит, что эта тоска полностью лишила его сил.
– И часто у него бывают такие приступы?
– Никогда, – ответил доктор. – Я хочу в этом разобраться. Могу я сейчас посетить вас?
Доктор не скулил и не жаловался. Но надолго не задержался, и, когда он выходил из корабля Мюллера, лицо его было мокрым от слез. Он был не менее растерян, чем Мюллер. Двадцать минут спустя появился новый пилот. Он не снимал шлема и скафандра и немедленно начал задавать кораблю программу для приземления. Он сидел за пультом выпрямившись, повернувшись к Мюллеру спиной, и не произнес ни слова, точно Мюллера вообще не было. В соответствии с требованиями правил он довел корабль до той области, где двигателями уже мог управлять компьютер земного порта, после чего покинул корабль. С окаменевшим лицом и плотно сжатыми губами, он слегка качнул головой в знак прощания и выскочил из корабля. Наверное, я сильно и мерзко пахну, подумал Мюллер, если он смог почувствовать этот запах даже сквозь скафандр.
Посадка прошла без проблем.
В межпланетном порту Мюллер довольно быстро прошел иммиграционный контроль. На то, чтобы Земля сочла возможным принять его, хватило полчаса. Исследованный теми же самыми приборами и компьютерными системами уже сотни раз до этого, он считал это время почти рекордным. Развеялось опасение, что мощнейший портовый диагност откроет у него какую-нибудь неизвестную болезнь, не обнаруженную ни его собственным оборудованием, ни врачом станции слежения. Диагност тщательно проверил его, прощупал звуком его почки, провел исследования взятых в разных местах образцов субстанций организма. И когда Мюллер в конце концов вышел из этой машины, не зазвенели сигналы тревоги, не засверкали предупредительные огни. Допущен. Он поговорил с роботом в таможенном отделении. Откуда прибыли, путешественник? Куда? Допущен. С его документами все было в порядке. Щель в стене выросла до размеров двери. Он уже мог выйти – и наконец, впервые с минуты приземления, встретиться с другими человеческими существами.
Бордман прилетел вместе с Мартой, чтобы встретить его. В толстом облачении, коричневом с металлическими блестками, он выглядел очень солидно. Пальцы украшало множество солидных перстней, а задумчивые густые брови напоминали темный тропический мех. У Марты волосы были коротко острижены, темно-зеленые веки посеребрены, а тонкую шею покрывало золото. Мюллеру, помнившему ее мокрой и обнаженной, когда она выходила из хрустального озера, не понравились эти перемены. Он сомневался, что она прихорошилась в его честь. Это ведь Бордман любил иметь великолепных, эффектно выглядевших женщин. Вероятно, эти двое спали вместе во время его отсутствия. Он удивится и даже будет потрясен, если выяснится, что они этого не делали.
Бордман взял Мюллера за запястье, но рукопожатие вышло слабым. Через секунду его рука совсем ослабла и соскользнула, прежде чем Мюллер успел ответить на его приветствие.
– Приятно снова видеть тебя, Дик, – произнес он без уверенности в голосе и отступил на пару шагов.
Его щеки провисли, словно бы от сильной гравитации. Марта проскользнула между ними и прижалась к Мюллеру. Он обнял ее и провел рукой от шеи до крепких ягодиц. Но не поцеловал. Ее глаза, когда он посмотрел в них, были полны блеска и ошеломили его. У нее раздувались ноздри. Он почувствовал, как напряглись мышцы под нежной кожей. Она попыталась вырваться из его объятий, шепнув:
– Дик, я молилась за тебя каждую ночь. Ты даже представить себе не можешь, как я тосковала.
Марту трясло все сильнее. Опустив руку на бедра, Мюллер страстно прижал ее к себе. Ноги ее ослабели, и он даже испугался, что она упадет, если он выпустит ее из объятий. Она отвернула голову. Он прижался щекой к ее нежному уху.
– Дик, – пробормотала она, – мне так странно… так приятно видеть тебя, что все перепуталось в голове… отпусти меня, Дик, мне что-то плохо…
– Да, да, конечно. – Он отпустил ее.
Бордман нервно стер пот с лица и проглотил какое-то успокаивающее лекарство. Мюллер никогда раньше не видел его в таком состоянии.
– Что, если я оставлю вас вдвоем, а? – предложил Бордман. – Эта погода что-то нехорошо на меня подействовала. Поговорим завтра. Номер для тебя забронирован.
И он сбежал. Только теперь Мюллер почувствовал, как его охватывает паника.
– Куда мы идем? – спросил он.
– Тут рядом транспортные капсулы. У нас номер в гостинице возле порта. У тебя есть багаж?
– Он на корабле, – ответил Мюллер. – Но его необязательно сейчас забирать.
Марта прикусила нижнюю губу. Он взял ее под руку, и они выехали на движущемся тротуаре из зала прилета туда к транспортным капсулам. «Скорее, – подумал он. – Скажи мне, что плохо себя чувствуешь. Ну, прошу, скажи, что в эти последние десять минут тебя сразила какая-то таинственная болезнь».
– Зачем ты остригла волосы? – спросил он.
– Женщина имеет на это право. Не нравлюсь тебе с короткими волосами?
– Чуть менее нравишься. – Они сели в капсулу. – Они были длинными и голубыми, как море в непогоду. – Сверкающий, как ртуть, кокон оторвался от земли. Марта сидела поодаль от Мюллера, сгорбившись у дверей. – И этот макияж тоже. Прости, Марта. Мне бы хотелось, чтобы все это понравилось.
– Я постаралась выглядеть красивой ради тебя.
– Зачем ты так делаешь со своей губой?
– Что делаю?