овек имел свои личные проблемы, которые…
– Прошу прощения, – холодно возразил Мюллер, – но меня это действительно нисколько не волнует, – и ушел, оставив Раулинса в клетке с двумя кусками мяса и почти пустой емкостью.
Когда он скрылся, Бордман сказал:
– Какой он раздражительный, однако. Но я и не рассчитывал на проявления нежности. Ты до него почти пробился, Нед. Хитрость и наивность у тебя как раз в нужных пропорциях.
– И потому я сижу в клетке.
– Это не проблема. Мы пришлем робота, чтобы он тебя освободил, если клетка сама не откроется в ближайшее время.
– Мюллер отсюда не выйдет, – продолжал Раулинс. – Он полон ненависти. Она из него аж сочится. Нам не удастся склонить его к сотрудничеству. Я никогда не видел столько ненависти в одном человеке.
– Ты еще не знаешь, что такое настоящая ненависть, – заметил Бордман. – И он тоже не знает. Уверяю тебя, все идет хорошо. Конечно, еще не все гладко, но главное – что он вообще с тобой разговаривает. Он вовсе не стремится ненавидеть. Дай ему хоть полшанса на то, чтобы оттаять, и он это сделает.
– Когда вы пришлете робота?
– Попозже, – сказал Бордман. – Если будет необходимость.
Мюллер так и не вернулся. После полудня тучи стали плотнее и сделалось холоднее. Раулинс неловко съежился в клетке. Он пытался представить себе этот город в те времена, когда в нем бурлила жизнь, когда клетка служила для демонстрации созданий, пойманных в лабиринте. Мысленным взором он видел, как приходят сюда толпы жителей города, невысоких и плотных, покрытых густой, медного цвета шерстью, с зеленоватой кожей; они размахивают длинными руками, указывая на клетку. А в клетке извивается существо, напоминающее какого-то исполинского скорпиона, зрачки его полыхают, белые когти дерут мостовую, свирепый хвост только и ждет, чтобы кто-нибудь подошел поближе. В городе звучит агрессивная музыка. Непривычный по звучанию смех. Теплый мускусный запах строителей города. Дети плюют на существо в клетку. Слюна их подобна пламени. Яркий лунный свет, пляшущие тени. Пойманное в ловушку существо, отвратительное и злобное, чувствует себя здесь одиноким, его улей где-то далеко, на планете Альфекка или Маркаб, где его соплеменники передвигаются по сверкающим тоннелям. А тут дни напролет к нему приходят жители города, издеваются, дразнят. Создание в клетке уже видеть не может их хрупкие тела, сплетающиеся паучьи пальцы, плоские лица и уродливые клыки. И вот однажды пол в клетке проваливается, поскольку обитателям города наскучил пленник из чужого мира, и тот, яростно хлеща хвостом, сваливается в яму с торчащими ножами.
Настал вечер. Раулинс уже несколько часов не слышал голоса Бордмана. Мюллера же он не видел с полудня. По площади рыскали животные, в основном мелкие, но сплошь зубы и когти. А он сегодня пришел сюда безоружным. Но готов был растоптать любое из этих созданий, если оно сунется между прутьями клетки.
Он дрожал от холода, ему хотелось есть. Он высматривал в сумерках Мюллера. Все это уже перестало быть шуткой.
– Вы меня слышите? – обратился он к Бордману.
– Скоро мы тебя оттуда вызволим.
– Да? Но когда?
– Мы выслали робота, Нед.
– Роботу требуется не более четверти часа, чтобы добраться до меня. Эти зоны безопасны.
Бордман помолчал.
– Час назад Мюллер перехватил и уничтожил робота.
– Почему вы мне этого не сказали?
– Мы сейчас выслали сразу несколько, – сообщил Бордман. – Хотя бы одного из них Мюллер наверняка не уничтожит. Все в полном порядке, Нед. Тебе ничего не угрожает.
– Если только еще что-нибудь не случится, – пробормотал Раулинс. Он не стал продолжать этот разговор. Иззябший и голодный, он прислонился к стене и продолжил ждать. Понаблюдал, как на площади, метрах в ста от него, небольшой проворный зверь подкрался и убил гораздо более крупного зверя. Спустя минуту там начали сновать падальщики, выжирая куски окровавленного мяса. Он прислушался к звукам раздирания плоти. Его поле зрения было частично ограничено, и он вытягивал шею, высматривая робота, высланного ему на помощь. Но робота не было.
Он ощущал себя предназначенным для жертвоприношения, жертвой, приготовленной для убийства. Падальщики завершили свою работу. И тихо двинулись через площадь к нему – небольшие твари, по виду напоминающие ласку, с крупными, сужающимися вперед головами и кривоватыми лапами с желтыми, загибающимися внутрь когтями. Их глаза, красные зрачки в желтом обрамлении, посматривали на него с интересом, серьезно, задумчиво. Мордочки их были вымазаны густой багровой кровью.
Они приближались. Узкая морда просунулась между прутьями клетки. Раулинс пнул в нее ногой. Морда убралась. Но с левой стороны сунулся другой зверек. Потом появились еще три морды.
И вдруг эти твари все устремились в клетку.
Глава девятая
В лагере зоны F Бордман свил себе уютное гнездышко. Его старость делала подобное извинительным. Он никогда не был спартанцем, а уж на этот раз, отправившись в тяжелое и рискованное путешествие, прихватил с собой с Земли все, что могло доставить ему удовольствие. Роботы один за другим переносили его вещи с корабля. Он устроил себе жилище под молочно-белым куполом с отопительными панелями, светящимися занавесями, нейтрализаторами тяготения и даже с баром, полным напитков. Бренди и прочие вкусности были у него под рукой. Спал он на мягком надувном матрасе, укрываясь толстым красным одеялом, пронизанным нагревательными нитями. Он знал, что все прочие в лагере, хотя и вынуждены пользоваться гораздо меньшими удобствами, не питают к нему зла. Они понимали, что Чарльз Бордман должен жить в уюте, где бы он ни находился.
Вошел Гринфилд.
– Мы потеряли еще одного робота, – доложил он. – Так что во внутренних зонах их у нас осталось только три.
Бордман щелкнул запальной крышечкой на сигаре, затем втянул в себя дым, скрестил ноги, распрямил их, выдохнул, улыбнулся.
– Их Мюллер тоже выведет из строя?
– Боюсь, что так. Он знает все маршруты лучше нас. И держит их все под контролем.
– Хотя бы одного робота отправили таким путем, который мы не картографировали?
– Даже двух. Потеряли обоих.
– Гм-м. Надо бы выслать побольше роботов одновременно, тогда будет надежда, что хотя бы один проскользнет мимо Мюллера. Парнишка в клетке нервничает. Примите меры, хорошо? Мозг корабля подберет диверсионную тактику, если ему поручить это. Скажем, пусть выйдут сразу двадцать роботов.
– У нас их осталось всего три, – напомнил Гринфилд.
Бордман стиснул зубами сигару.
– Три тут, в лагере, или вообще?
– Три в лагере. Снаружи лабиринта их еще пять. Они уже начинают прохождение.
– Как такое допустили? Свяжись с Хостином. Пусть срочно изготовит новые. К утру в моем распоряжении должно быть пятьдесят роботов. Нет, восемьдесят. И все же, что за безнадежная глупость, Гринфилд!
– Именно так, сэр!
– Убирайся отсюда!
– Слушаюсь, сэр!
Бордман с раздражением затянулся сигарой. Затем набрал на баре заказ – превосходный густой и вязкий напиток, который делают отцы-пролептикалисты на планете Денеб XIII. Ситуация становилась все более тревожной. Он опрокинул в себя полстаканчика бренди, перевел дыхание, потом снова наполнил стаканчик. Он знал, что рискует потерять трезвый взгляд на вещи, а это – худший из грехов. Деликатность этой миссии уже начала несколько раздражать его. Все эти крохотные шажки, мизерные успехи, кропотливое приближение к цели и удаление от нее… Раулинс в клетке. Раулинс и его угрызения совести. Мюллер и его психопатическое мировоззрение. Крохотные зверюшки, обкусывающие твои пятки и поглядывающие на твое горло. Ловушки, устроенные этими демонами. И ожидающие где-то там существа из другой галактики, с огромными глазами-«тарелками», воспринимающими в радиодиапазоне, для которых даже Чарльз Бордман по разумности мало отличался от растения. Нависшая над всеми угроза. Он раздраженно потушил сигару о пепельницу и тут же с изумлением уставился на длинный окурок. Запальная крышечка срабатывает однократно. Он наклонился вперед, усилил инфракрасный луч комнатного нагревателя и старательно запыхтел, пока сигара не раскурилась. Затем с некоторым раздражением снова включил связь с Недом Раулинсом.
Он увидел на экране изогнутые прутья в свете лун и маленькие пушистые мордочки, ощетинившиеся зубами.
– Нед! – сказал он. – Это Чарльз. Мы отправили к тебе роботов, парень. Мы вызволим тебя из этой идиотской клетки через пять минут, слышишь, пять минут!
Раулинс был очень занят.
Выглядело это почти забавным. Зверьки все лезли и лезли, и казалось, что они никогда не иссякнут. Пробирались через решетку по двое и по трое сразу, ласки, хорьки, норки, горностаи и дьявол их разберет, что это за твари, – все с глазенками и зубастыми пастями. Но ведь это же были падальщики, а не охотники. Бог весть, что заставило их полезть в клетку. Они собирались вокруг Раулинса, терлись жестким мехом о его ноги, тянулись вдоль его ног лапками, терзая кожу коготками, кусали его лодыжки.
Он топтал их. Он быстро убедился, что удар тяжелым ботинком прямо за головой ломает им позвоночник. Очередную жертву он отфутболивал в угол клетки, где на нее сразу же кучей набрасывались остальные маленькие бестии. Каннибалы. Постепенно он выработал определенный ритм движений. Поднять ногу, топнуть, пнуть тело. Поднять ногу, топнуть, пнуть тело. Поднять ногу, топнуть, пнуть тело. Хруп. Хруп. Хруп.
И все же они кусали и царапали его.
Первые минут пять он действовал почти без передыха. Поднять ногу, топнуть, пнуть тело. При этом расправился по меньшей мере с двумя десятками из них. У дальней стены клетки образовалась уже гора маленьких трупиков, на которой копошились их живые товарищи, выискивая куски получше. Но наконец настал момент, когда все падальщики, находящиеся в клетке, были заняты своими павшими соратниками, и никто из них не ждал снаружи. Теперь он мог передохнуть. Он ухватился за прут и поднял левую ногу, чтобы рассмотреть многочисленные ранки, царапины, укусы. «Интересно, дадут мне посмертно Звездный Крест, если я умру от галактического бешенства?» – подумал он. Ноги его ниже колен все были в крови, и эти мелкие ранки, хоть и неглубокие, саднили и болели. Вдруг он понял, почему падальщики пришли к нему. Имея теперь возможность обратить внимание еще на что-то, он ощутил густой запах гниющего мяса. Он даже почти представлял себе это – огромное животное, брюхо которого вспорото, обнажая красные липкие внутренности, крупные черные мухи, кружащиеся над ним, копошащиеся в плоти опарыши…