– Насколько чуждых?
– Они видят весь спектр, – пояснил Раулинс. – Основной их диапазон – высокочастотные радиоволны. Но способны видеть и в рентгене. В целом им доступен весь радиодиапазон, по меньшей мере они могут черпать в излучении какую-то информацию. И воспринимают большинство частот, хотя не особенно интересуются всем тем, что лежит между инфракрасной и ультрафиолетовой областями… Мы называем это видимым светом.
– Погоди минутку… Чувствительность к радиоволнам? Ты имеешь представление, какова длина радиоволн? Чтобы ее воспринимать, нужно иметь глаз или какой-то другой рецептор – ну, что там еще у них может быть? – гигантского размера. Насколько велики, по предположениям, эти существа?
– Каждое могло бы съесть на завтрак слона, – ответил Раулинс.
– Разумные формы жизни не достигают таких размеров.
– А что ограничивает? Их планета – газовый гигант, сплошной океан, никакой чрезмерной гравитации. Они плавают. И не знают проблемы возрастания веса пропорционально кубу размера.
– И стая сверхкитов достигла стадии технологической цивилизации? – спросил Мюллер. – Не будешь же ты меня заверять…
– Вот именно. Я же сказал вам, что это очень чуждые нам чужаки. Сами они неспособны строить машины. Но у них есть рабы.
– А-а, – тихо произнес Мюллер.
– Мы еще маловато знаем, и, конечно, до меня доходит не так уж много внутренней информации, но, судя по тому, что я уже знаю, эти создания используют существ более низкого уровня, превращают их в нечто вроде автоматов, управляемых по радио. Они способны использовать так все, что только обладает конечностями и способно ими шевелить. Начали они с каких-то зверушек, с небольших созданий, вроде наших дельфинов, тоже почти разумных, а потом развили технологии дальше, и наконец вышли в космос. Затем добрались до ближайших планет – планет с континентами – и взяли под контроль псевдоприматов, каких-то протошимпанзе. Теперь они везде ищут пальцы. Применение рук имеет для них огромное значение. В настоящее время сфера их распространения простирается примерно на восемьдесят световых лет и, по-видимому, расширяется с поразительной быстротой.
Мюллер покачал головой:
– Это еще большая чушь, чем то, что ты рассказывал об исцелении. Послушай, ведь скорость распространения радиоволн ограничена, так? Если эти существа управляют невольниками с расстояния восемьдесят световых лет, то любая команда достигнет другого мира тоже через восемьдесят лет. Каждое подрагивание мышцы, каждое мельчайшее движение…
– Они могут покидать свою планету, – сказал Раулинс.
– Но если они такие большие…
– С помощью невольников они создали гравикомпенсаторы. А также у них есть двигатели для межзвездных путешествий. Каждой их колонией управляет надзиратель, который парит над планетой на орбите в нескольких тысячах километров в воссозданной атмосфере их родного мира. Одного надзирателя достаточно для целой планеты. Полагаю, что при этом они чередуют дежурства.
Мюллер на мгновение прикрыл глаза. Ему представилось, как эти колоссальные невообразимые твари расползаются по их далекой галактике, превращая обитателей планет в подневольные рабочие руки, а сами, этакие космические киты, парят на орбите, руководя и контролируя исполнение своих поистине грандиознейших замыслов, хотя и неспособны ни к малейшему физическому труду. Только что вылезшие из моря чудовищные массы блестящей розовой протоплазмы, ощетинившиеся рецепторами, воспринимающими весь диапазон излучений. Шепчутся друг с другом рентгеновскими импульсами. Отдают приказы на радиоволнах. «Нет, – подумал он, – нет».
– Ну, – наконец произнес он, – и что с того? Они же в другой галактике.
– Уже нет. Они захватили несколько наших колоний. Знаешь, что они делают, когда находят населенный людьми мир? Оставляют на орбите надзирателя, и тот полностью подчиняет себе поселенцев. Они уже разобрались, что люди – отличнейшие невольники, что неудивительно. Сейчас под их властью шесть наших планет. Была и седьмая, но там удалось подбить надзирателя. А теперь сделать это гораздо труднее. Они попросту захватывают контроль над нашими ракетами, когда те приближаются, и отбрасывают их назад.
– Если ты все это выдумал, я тебя убью, – сказал Мюллер.
– Это правда. Клянусь.
– Когда это началось?
– В прошлом году.
– И что происходит теперь? Неужели они просто маршируют через нашу галактику и превращают всех нас в зомби?
– Бордман считает, что у нас есть один шанс помешать всему этому.
– Какой же?
Раулинс объяснил:
– Судя по всему, эти чужаки не сознают, что мы тоже разумные существа. Ведь мы не способны общаться с ними. Их общение происходит на совершенно невербальном уровне, своего рода телепатическая система. Мы перепробовали всевозможные способы связаться с ними, бомбардируя их сообщениями на всех диапазонах волн, но ни малейшего намека, что они хоть чего-то услышали. Бордман считает, что, если мы ухитримся продемонстрировать им, что обладаем… ну, душой… они могут оставить нас в покое. Одному богу ведомо, почему он так считает. Это из той же области, что компьютерные предсказания. Ему кажется, что у этих чужаков есть вполне четкие моральные принципы, в соответствии с которыми они готовы подчинять себе любые живые существа, которых сочтут полезными, но не станут так использовать вид, находящийся с их стороны границы, разделяющей разумных и неразумных. И потому если мы сможем продемонстрировать им, что…
– Они же ведь видят, что у нас огромные города. Что мы совершаем межзвездные перелеты. Разве это не доказательство нашей разумности?
– Бобры строят плотины, – заметил Раулинс, – но ведь мы не заключаем договоров с бобрами. Не выплачиваем им компенсации, когда осушаем их территории. Мы знаем, что исходя из определенных соображений чувства бобров можно не принимать в счет.
– Знаем? Или просто произвольно решили, что бобры – расходный материал. И что это за болтовня о границе, отделяющей разумных существ? Существует лишь непрерывный спектр от простейших до приматов. Мы, конечно, несколько умнее, чем шимпанзе, но есть ли тут качественный скачок? Или же просто тот факт, что мы способны записывать наши знания и использовать их снова, сильно меняет положение дел?
– Я не хочу вдаваться в философские споры, – едко произнес Раулинс. – Просто пытаюсь объяснить, что происходит… и какая тут связь с вами.
– Да. Какая тут связь со мной?
– Бордман считает, что у нас есть реальный шанс убедить этих радиосуществ оставить в покое нашу галактику, если мы покажем им, что по разумности стоим ближе к ним самим, чем к их прочим рабам. Если сможем дать им понять, что у нас есть эмоции, потребности, амбиции, мечты…
Мюллер сплюнул.
– «Да разве у жида нет глаз? – процитировал он. – Разве у жида нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей?.. Если нас уколоть, разве у нас не идет кровь?»
– Вот именно, да.
– Как же им дать это понять, если вербальное общение им неведомо?
– Вы так и не поняли? – спросил Раулинс.
– Нет. Я… да. Да. О боже, я понял!
– Среди всех миллиардов людей есть один, способный объясняться без слов. Он излучает свои сокровенные чувства. Свою душу. Мы не знаем, на какой волне. Но они наверняка услышат.
– Да. Да.
– И поэтому Бордман хочет попросить тебя, чтобы ты сделал еще кое-что на благо человечества. Чтобы ты отправился к этим чужим существам. Позволил им уловить излучаемое тобой. Чтобы показал им, кто мы такие, что мы нечто большее, чем звери.
– А к чему были обещания забрать меня на Землю и исцелить?
– Приманка. Ловушка. Нужно же как-то выманить вас из лабиринта. А уже затем, когда вы вышли, вам объяснили бы, что к чему, и попросили бы помочь.
– Признавшись, что исцеление невозможно?
– Да.
– И рассчитывали бы после такого, что я хоть пальцем шевельну ради спасения человечества?
– Не требуется, чтобы ваша помощь была добровольной, – признался Раулинс.
Теперь все это хлынуло из него с небывалой силой: ненависть, горечь, страх, подозрительность, мука, упрямство, насмешливость, отвращение, презрение, отчаяние, злоба, ярость, безнадега, неистовство, смирение, азарт, мука, душевные терзания, негодование и гнев – весь этот фейерверк. Раулинс отшатнулся, будто его опалило. Мюллер снова рухнул в бездну отчаяния. Обман, обман, все это обман! Его снова хотят использовать. Как инструмент Бордмана. Он весь кипел. Ему удалось произнести вслух только несколько слов; все прочее же хлынуло наружу чистыми эмоциями, неудержимым потоком через широко распахнутые ворота. Но то, что он чувствовал, само хлынуло из него стремительным, неудержимым потоком.
Когда дикий спазм прошел, Мюллер, стоя между двумя выступами на фасаде здания, спросил:
– Значит, Бордман швырнул бы меня к этим чужакам независимо от того, захотел бы я идти или нет?
– Да. Он сказал, что дело слишком серьезное, чтобы оставлять вам свободу выбора. Ваше желание или нежелание не играет никакой роли. Потребности большинства важнее одиночки.
С убийственным спокойствием Мюллер заметил:
– И ты принимаешь в этом заговоре участие. Не понимаю только, зачем ты мне все это рассказываешь?
– Я от всего этого отказался.
– Ну да, конечно.
– Нет, я серьезно. Да, я в этом участвовал. Да, работал на Бордмана и лгал во всем, что вам говорил. Но я не знал, к чему это приведет… что у вас не окажется выбора. С этим я не могу согласиться. Не могу позволить им поступить так с вами. Моим долгом было сказать вам правду.
– Какая заботливость! Значит, теперь у меня есть выбор, так, Нед? Я могу позволить забрать меня отсюда и еще раз стать козлом отпущения для Бордмана – или могу прямо сейчас, вот в эту минуту отправиться на тот свет, послав к чертям все человечество. Так, да?
– Нет, не надо так! – взволнованно вскрикнул Раулинс.
– Отчего же? Вот мои варианты. Ты был так добр, что рассказал мне всю правду, и теперь я могу выбирать то, что мне по вкусу. Ты вынес мне смертный приговор, Нед!