Он перешел мост. Полюбовался, как космические корабли рассекают черноту космоса. Потом снова замер в неподвижности, вслушиваясь в зов звезд. Вселенная влекла его к себе, каждая из звезд тянула со своей ограниченной силой. Сияние небес ошеломляло. Открытые пути манили, уводя в бесконечность. Он думал о человеке в лабиринте. И думал о девушке, грациозной и страстной, черноокой, с глазами как серебряные зеркальца, думал о ее ждущем теле.
Внезапно он стал Диком Мюллером, когда-то ему тоже было двадцать четыре года и галактика лежала у его ног. «А ты, Дик, ощущал все это точно так же, – размышлял он. – О чем ты думал, когда поднимал голову и глядел на звезды? Волновало ли тебя все это? Манило ли туда? Вот так. Как манит сейчас меня. И ты отправился туда. И нашел свое. И потерял. И обрел что-то другое. Ты помнишь, Дик, что ты чувствовал тогда, много лет назад? Сегодня, в эту ночь, в твоем продуваемом лабиринте, о чем ты думаешь? Что вспоминаешь?
Почему ты отвернулся от нас, Дик?
Кто ты теперь?»
Он поспешил к девушке, которая его ждала. Они пили молодое вино, терпкое, возбуждающее. Улыбались друг другу в неверном свете свечи. Потом она ему отдалась, а после они стояли вдвоем на балконе, и перед ними открывался вид на величайший из земных городов. Бесчисленные огоньки, уходя вдаль, сливались там с другими огоньками, на небесах. Он обнял ее и привлек к себе, положив руку на ее обнаженное бедро.
– Ты надолго задержишься здесь на этот раз? – спросила она.
– Еще на четыре дня.
– А когда вернешься?
– Когда выполню задание.
– Нед, когда ты наконец отдохнешь? Когда наконец скажешь, что с тебя довольно, что ты не будешь больше летать, что остаешься на планете и селишься здесь окончательно?
– Когда-нибудь, – небрежно ответил он. – Да, наверное, я так поступлю. Через какое-то время.
– Это просто отговорка. Пустые слова. Никому из вас не сидится на месте.
– Не можем успокоиться, – прошептал он. – Мы всегда в пути. Нас всегда ждут новые миры… новые звезды…
– Ты хочешь слишком многого. Ты хочешь всю Вселенную. Это грех, Нед. Ты должен признать, что существуют границы.
– Да, – согласился он. – Ты права. Я знаю, что ты права. – Он провел пальцами по ее гладкой атласной коже. Она вздрогнула. – Мы делаем то, что должны, – сказал он. – Учимся на чужих ошибках. Служим нашему делу. Стараемся быть достойными. Разве можно иначе?
– Тот человек, который вернулся в лабиринт…
– …он счастлив, – завершил фразу Раулинс. – Он идет избранным путем.
– Как такое может быть?
– Я не смогу этого объяснить.
– Он, наверное, жутко ненавидит нас, если изолировался от всего мира.
– Он смог возвыситься над своей ненавистью, – объяснил он, как умел. – Смог. И обрел покой. Даже несмотря на то, кто он такой.
– Даже несмотря..?
– Да, – мягко подтвердил он.
Он ощутил ночную прохладу и отвел ее в комнату. Они остановились возле постели. Свечи погасли. Он торжественно поцеловал ее и снова подумал о Дике Мюллере. Задумался о том, какой лабиринт ждет его, Неда Раулинса, в конце его дороги. Он обнял девушку, и они опустились на кровать. Его руки искали, ласкали, терзали. Она дышала неровно и все быстрее.
«Дик, когда я с тобой увижусь, – подумал он, – то найду, что тебе сказать».
– Но почему он снова заперся в лабиринте? – спросила она.
– Потому же, почему полетел к чужим существам. По той самой причине, по какой произошло все это.
– И что за причина?
– Он любил человечество, – сказал Раулинс. Это была вполне достойная эпитафия. Он любил девушку со всей страстью. Но ушел от нее до рассвета.
1969